Сплав по Лете

Определяя путь по врезавшимся снам,
я долго шёл куда-то. Прожитого стены
напоминали нечто странное, как храм
слегка потрёпанной в антракте Мельпомены.

Не видя цели, я с уверенностью зла
предполагал, что таковая существует
для не стеснявшихся мечты как ремесла
преображений упомянутого всуе.

Блокноты, ручки, глупо треснувший экран…
За совершенными возможностями веры
я находил сундук с лекарствами от ран
и поправлял непоправимые манеры.

Мое движение вдоль памятных невзгод
чужого опыта казалось мне подобным
тому, что врезалось в былое как исход,
зачем-то предками описанный подробно.

В нём, в чём-то вынужденном, я приобретал
свою бессмысленность как главное условье
для осторожного прохода чрез портал
к чему-то вечному, что названо любовью.

Меня сжигали до золы его лучи,
чтоб воскресить затем слепящим ореолом,
представив звёзды как стогласие причин
подвергнуть душу покаяния уколам.

И вот, в какую-то из пятниц ноября,
ещё не встроенного в зимние морозы,
я встал, как вкопанный, знаменье сотворя
во избежание прописанной угрозы

нагое сердце безвозвратно потерять,
определяя тело в Дантовы пространства,
где Люциферова отчаянная рать
замкнёт случайное страданье в постоянство

тоски по вешнему покою суеты,
которой внутреннему духу воздаётся
за разведённые покорностью мосты
и непреклонность перед внутренним уродцем.

Один, в пустыне, с чем-то значимым в руке,
я вдруг очнулся от проверенного века
и осознал, что жизнь - кирпич на волоске,
а не открытая во сне библиотека,

где каждый может без оплаты выбирать
себе, родному, подходящие сюжеты,
меняя прошлое для прошлого опять,
в надежде вычитать грядущего рассветы.

Меня, застывшего, легонько обвевал
давно шатающийся в праздных думах ветер,
приободряя дол, где жизни не знавал
из трёх обвеянных, по ходу, каждый третий.

Я ждал решений. В их просыпавшейся мгле
таилось то, что мне казалось отпущеньем
всему живущему на вечном вертеле,
бедой вращаемом меж мщеньем и прощеньем.

Сознав, что рок - пустой набор альтернатив,
я превратился в нечто склонное к просчётам
в оценке благ, к которым бес, меня впустив,
уже хотел впустить не грешного кого-то.

Глаза ослепли. Уху чужд малейший звук.
Ноздрей отверстья ничего не обоняют.
Одни лишь руки обвивают тёплый круг
моей иллюзии потерянного рая.

Четверостишья… Афоризмы… Мягкий тон
определяемых отсутствием присутствий…
Устав от, собственно, себя, я ввергся в сон,
сопровождаемый десятками напутствий

от тех, кто, в жизнь мою проникнув без нужды,
остался надписью на времени заборе,
все беды мира отделившем от беды
произрастанья новых истин в старом споре.

Казалось, кончено! Обратно-то нельзя,
коль ты пред смертью не склонился до заката,
а всё пытался жить, без устали скользя
по чёрным брёвнам рвущих Лету перекатов…

Но жизнь, впиваясь в поседевшие виски,
меня вернула к обмелевшему истоку,
где нет и пяди для бессмысленной тоски,
искавшей общее в реально одиноком.

За кратким выдохом я сделал долгий вдох,
переполняя оба лёгких кислородом,
и всё закончилось в итоге тем, что Б-г
соединил меня с вознесшимся народом…