Первый снег

Похолодание пушистыми снегами,
Припорошило облетевшую листву.
Отшелестела, отшуршала под ногами,
И околела гекатомбой божеству.

Окачаневшие от наледи деревья,
Как зачарованы скульптурой «пат де вер».
Рёв водоносный остужается кочевья,
Парк обезлюдел, с ним и набережной сквер.

Наполовину позолоченные ивы,
Неподражаемые в праздной чистоте.
Преободряющей двуцветностью красивы,
Жёлто - зеленые в предзимней пустоте.

Как устояли, сохраняя первозданность?
Чуть полинявшие от времени шатры.
Осознающие к достоинству причастность,
Как избежали привилегии муштры?

Неторопливо шестокрылые снежинки,
Пересекаясь потеснили листопад.
Обворожительные шали невидимки,
Для триумфаторов устроили парад.

Строй многоствольных и раскидистых номадов,
Всласть отражается с пестреющих зеркал.
И белоснежность лебединых променадов,
Возведена на акваторий пьедестал.







Древние признавали три вида богословия: поэтическое, физическое (оно же и философское) и политическое (семейное социальное, государственное). Так делил богословие Варрон по свидетельству блаженного Августина (De civitate Dei. Lib. VI cap. 1). Политическое богословие, это – религия традиции, освящающая основы и устои жизни, утверждающая культ предков и связывающая живущие поколения с умершими и действительность с историей. Поэтическое богословие и комментирует, и пересоздает, и развивает богословие государственное. Если где фантазия преимущественно является религиозным фактором, то понятно в богословии поэтическом. Так как греки, как мы сказали, среди арийских народов выделяются силою воображения, то естественно следует, что богословие поэтов должно было оказать сильное влияние на развитие греческих религиозных представлений. А то, что воображение здесь регулировалось мерой и гармонией, должно было отразиться на характере этих представлений. Богословие физическое или философское должно было осмыслить все то, что было дано традицией и поэзией.
Поэзия естественно тяготеет к натуралистическому мировоззрению. Она нуждается в конкретных, чувственных, ясных образах. То, что неограниченно и безмерно, поэзия, как живопись и скульптура, заключает в границы и рамки. Но ограничивать не редко значит на место единства ставить множественность, вместо однообразия вводить многообразие и вместо абсолютного света или абсолютной тьмы давать их комбинации. Так ограничивая божество, создают многих богов. Ограничивая в Боге положительные свойства – мудрость и благость – приписывают ему отрицательные – способность ошибаться и действовать во имя недобрых побуждений. Философия, наоборот, стремится снимать с вещей их чувственный покров и открывать их действительную сущность. Поэзия вращается в сфере метафор, символов, персонификаций, философия отвергает их. Но отвергать их она может двояко. Или философия отрицает содержание, выраженное языком поэтическим или, истолковывает и одухотворяет его. В истории взаимоотношения религиозных представлений и философии мы встречаем в Греции оба эти направления. Произведения греческой философии обнимают собой период времени приблизительно в тысячу лет. Древнейшие сохранившиеся до нас отрывки восходят к 500 году до Р. X., позднейшие к 500 г. после Р. X. И там и здесь философские произведения переходят даже эти хронологические границы, но наиболее выдающиеся мыслители, философски обсуждавшие религию, писали в пределах этих границ. Первым из них мы назовем представителя элейской школы Ксенофана, деятельность которого падает на начало V в. до Р. X., последним – неоплатоника Прокла Диадоха, умершего в 485 г. по Р. X. Оказывается, греческая философия начала с отрицания народных религиозных представлений и кончила тем, что превратилась в апологетику этих представлений. В сохранившихся отрывках от Ксенофана мы читаем. «1. Един бог, величайший среди богов и людей, не похожий на смертных ни телом, ни разумом. 2. Весь он видит, весь мыслит, весь слышит. 3. Но без труда силой разума всем (божество) правит в мире. 4. Всегда в одном и том же месте пребывает неподвижно (божество) и не подобает ему переходить с одного места на другое. 5. Смертные полагают, что боги (не только) рождаются (подобно смертным), но (даже) имеют туже одежду, тот же голос, ту же телесную оболочку. 6. Если бы волы или львы, обладая руками, могли подобно людям изображать своих богов и создавать произведения искусства, они изображали бы их по своему образу и подобию: лошади – по образу лошадей, волы – по образу волов. 7. Гомер и Гесиод приписали богам все то, что среди людей считается пороком и возбуждает порицание; они же рассказали (нам) о беззаконных поступках богов: воровстве, прелюбодеянии и взаимном обмане. 14... Не было и не будет человека, который знал бы богов и (вообще) что я говорю обо всем; ведь даже если бы удалось ему сказать истину, все-таки он сам не знал бы этого: во всем существует (лишь) мнение.13 В этих речах Ксенофана слышится не только отрицательное отношение к народным религиозным представлениям, но и скептическое отношение к возможности религиозного познания вообще. Правда, в других отрывках, сохранившихся от него (всех их сохранилось 31) видна как будто бы вера не только в Бога, но и в богов, но эти отрывки плохо вяжутся со всем тем, что сохранилось до нас от элейской школы и затем эти отрывки вполне согласимы и совместимы с отрицанием общегреческих верований. В первый период греческой философии не одни элеаты, но и философы других направлений относились свободно и нередко отрицательно к религии своего народа. Но замечательно, что такое отношение к греческой религии существовало в философии главным образом тогда, когда за него можно было дорого поплатиться, когда отрицание государственных богов и введение новых божеств каралось цикутой. Позднее, когда греческая религия стала терять под собой государственную и общественную опору, философия постепенно стала брать ее под свою защиту. В этом отношении особенно замечательна та философия, которой и завершилась история греческой философии, это – философия неоплатоническая. Эта философия как будто хочет подняться до религии. О том, над чем Ксенофан смеялся, эта философия говорит, что она еще не может вполне это понять. Так неоплатонизм относился к мифам. Мифы, по неоплатонику Саллюстию – современнику и другу императора Юлиана, это как бы божественные оракулы, они вместе и прикрывают, и возвещают истину, говоря о ней в прикровенной аллегорической форме Саллюстий называет мифы подобными богам, языком достойным богов, он признает пять видов мифов: богословские, физические, психические, чисто материальные и смешанные. Как образец его толкований можно привести его объяснение мифа о Сатурне (Кроносе), пожирающем детей. Если рассматривать этот миф как богословский, Сатурн, по Саллюстию, представляет мышление, сущность которого заключается в постоянном возвращении самого в себя; если толковать физически, Сатурн (Кронос – ;;;;;;) будет вечностью, дети его моментами времени, которое возвращается в вечность. После теории мифов Саллюстий дает теорию богов. Признав сообразно принципам александрийской философии началом первого Бога (благо), он ставит за ним три чина богов премирных (принципы бытия, мысли и жизни), затем, четыре чина богов космических (творящие, одушевляющие, организующие и сохраняющие), последним Саллюстий дает имена из мифологии Юпитера, Нептуна, Юноны... Аполлона. Инсигнии и атрибуты каждого бога служат символом его деятельности: лира Аполлона обозначает его деятельность организатора. Потом, Саллюстий говорит о демонах и их служении (заключающемся в том, чтобы мучить души по воле богов и очищать их от злых страстей). Греческая философия начала рационализмом и кончила мистицизмом. Неоплатоники не только признавали Единое и многих богов, но и составляли руководственные правила, как постигнуть Единое и соединиться с ним. Философия стала практическим руководством религиозного усовершения. Глава неоплатонической школы Плотин более, чем за столетие до Саллюстия, так рассуждал о том, как человек должен приближаться к Единому. Человек обладает некоторою степенью свободы – способностью свободного внутреннего самоопределения и может усовершаться в добре путем постепенного упражнения в делах добра. Первая ступень добродетели, на которую становится через это человек, обусловливается приобретением им добродетелей общественных (;;;;;;;;; ;;;;;;), каковые суть: благоразумие, мужество, здравомысленность и справедливость. Эти добродетели упорядочивают наши чувства, желания, удаляют от ложных мнений. Они обусловливают собой поднятие человека на вторую ступень нравственного преуспеяния, которая есть очищение (;;;;;;;;). Очищать самого себя значит сосредоточиваться в себе, делать душу свою чистой от влияний тела, ограничиваясь только удовлетворением самых необходимых потребностей. Для целей очищения должно по возможности устранять всякое беспокойство, должно совершенно устранять страх, вследствие этого тело станет менее доступно внешним возбуждениям, а приобретенные душой добродетели станут возвышеннее. Третья ступень нравственного усовершения состоит в том, что человек стремится уподобиться Богу. Это уподобление не должно быть только внешним, не должно ограничиваться одним внешним обращением к Богу, нет, для этой цели должно жить жизнью богов. Божество сказывается в нас добродетелью, достигшею совершенства, без истинной добродетели Бог на устах только имя; поэтому подражание Богу должно заключаться в усовершенствовании в добродетели. Однако через это подражание человек не достигнет еще последней степени приближения к Богу, последней он должен достигнуть особым необыкновенным путем через экстаз. В экстазе человек необыкновенным образом приближается к Божеству и созерцает Его, в Нем он весь превращается в созерцание. Это состояние не есть ни мышление, ни зрение, созерцающий не отличает здесь себя от того, что созерцает и отрешается от своей личности. Это состояние есть состояние исступления, уединения, отречения, от самого себя, его можно назвать неизреченным видением (;;;;;;;;;; ;; ;;;;;). Неоплатоники, следовавшие за Плотином, дали подробные руководства о почитании богов, о жертвах, о теургии, магии, прорицаниях и заклинаниях. Так греческие философия и религия, вначале своего существования нередко враждебно сталкивавшиеся между собою, кончили тем, что вступили в теснейший союз, и когда сближение их простерлось до того, что уже нельзя было разобрать, где кончается религия и начинается философия, тогда окончилось существование и греческой религии, и греческой философии.