Луиза Глюк. Октябрь. весь цикл
1.
Снова идут холода, впереди зима,
Фрэнк уже поскользнулся на льду.
Разве НЕ был он излечён?
Разве ещё НЕ посажены весенние семена?
Разве ночь НЕ прошла,
И НЕ растаял лёд,
Затопив узкие водостоки и желоба?
Разве жизнь моя НЕ спасена?
Разве в ней НЕ остался шрам,
Который почти невидим и ноет в ночи?
Страх и мерзлота,
Разве они НЕ прошли?
Разве их НЕ заборонили в саду,
Глубоко закопав в земле?
Помню я, как стонала земля,
Твердая до красноты,
От того, что НЕ были брошены семена,
От того, что на южной стене
Уже НЕ было виноградной лозы.
Стоны ветра со свистом
Над обнаженной землей
НЕ дают мне услышать твой голос.
И мне всё равно, кто издает этот звук.
В тот момент, когда меня заставили замолчать,
Разве НЕ было ясно, что смысла нет объяснять,
Что это НЕ может ничего изменить,
Что ещё НЕ закончилась ночь?
Но разве была земля спасена
От того, что зерна были просто зарыты в ней?
Разве мы НЕ сажали в ней семена?
Разве НЕ были мы нужны нашей земле?
И разве были собраны виноградные гроздья с высокой лозы?
2.
Бабье лето уже завершилось.
Как бальзам после расправы,
Который не сделал меня лучше,
Но сейчас он мне помогает,
Ведь расправа меня изменила.
Рассвет. Полыхают огнем и охрой
Все холмы, и поля сияют.
И я знаю о том, что вижу:
Вновь восходит августовское солнце,
Возвращая мне всё, что у меня отняли.
Слышен ли тебе этот голос?
Это вещает мой разум.
Ты моей теперь не можешь коснуться плоти,
Она вдруг поменялась и зачерствела
И не может больше
Ответить на твои уговоры.
Снова день, похожий на лето.
Тихо невероятно.
Клёнов длинные и лиловые тени
По тропинкам в саду растянулись.
Вечер всё ещё теплый.
Даже ночь похожа на лето.
Но и это мне не приносит радость,
Потому что расправа меня изменила.
Моё тело ничто не греет,
Оно мёрзнет как обнажённое поле.
Мой рассудок теперь
Предусмотрительно осторожен,
Понимая, что за ним наблюдают.
Но опять поднимается солнце
Как восходит оно летом,
Разливая свой свет,
как бальзам после расправы,
Поменявшей страницы жизни
после летней стремительной жатвы.
Если скажешь мне, что судьба моя в этом,
Я тебе не поверю.
Если скажешь, что я жить продолжаю,
Я тебе всё равно не поверю.
3.
Выпал снег. Помню
музыку из приоткрытых окон.
Мир тогда мне сказал: «Входи!»
Он, возможно, не точно так говорил,
но я понял именно так красоту этих слов.
Рассвет. Блики росы
на всём, что живёт вокруг.
Лужи озябшего света
скопились во всех желобах.
Я в проёме
дверном стою,
мне нелепым кажется это сейчас.
Я в природе нашёл то,
что другие в искусстве нашли.
Я в природе нашёл то,
что другие нашли в любви.
Очень просто. Только голоса там никакого нет!
Зима на исходе была. В растаявшей слегка земле
пробивались ростки травы.
Мир мне снова сказал: «Входи!»
Я стоял в шерстяном пальто
у открывшихся сияющих врат.
Наконец я сказал: «Как давно!
Я хотел наслаждаться, искал!».
Красота исцеляет и делает нас мудрей –
Даже смерть теперь не сможет больше мне навредить,
чем мне навредила ты, моя ненаглядная жизнь.
4.
Свет вокруг поменялся,
стали намного его полутона темнее.
Гармония утренних звуков
отлажена безупречно.
В красках осенних
вовсе не будет весенней палитры,
И осени яркость
не пощадит никого и нигде.
Осенние песни – другие
лишь потому, что в них
больше слов непроизносимых.
Осенние краски не благоволят
к возрожденью.
Весенней зари больше не будет:
я в напряжении весь
и прохожу сквозь страданья.
Суть моего бытия -
в безвозратных утратах.
Так много вокруг поменялось.
Но все же везение явно:
разум твой не сгорел от пожаров,
он только обжёгся,
став вторым сердцем.
Песни стали грустнее,
но оттого
мелодичнее и красивше.
Они концентрируют мысли,
собирая их в космоса разум.
Темные думы всё ещё
опустошают и страшны.
И всё же, нужно отметить,
они умиротворяют.
Слух привыкает
к этим мелодиям тихим.
Взгляд привыкает
к исчезновенью предметов.
Не пощадит это время
ни вас, ни того, кем дорожите.
Ветер врывается и улетает,
разметая мой разум,
он заставляет его пробудиться.
И привелегия ваша одна –
страстно цепляться за то,
что вы любите и любили.
Даже утрата надежды
вас не согнула.
Великие муки:
Осени луч включает
нас снова к жизни.
И привилегия нам только одна –
приблизиться к цели,
В которую всё ещё
так беззаветно верим.
5.
Правда в том, что в мире
недостаточно красоты.
И восполнить её мне
одному не по силам.
Честность стала пороком,
я это познал на себе,
Я работаю
лишь потому, что молчу.
Жалкие
мира страдания
ограничивают нас во всём,
наши пути прямы как аллеи
высоких деревьев.
Мы едва лишь знакомы,
и каждый думает,
прежде всего, о себе.
За частоколом заборов и железом
дверей наших домов
комнаты, запертые на ключ
и скрывающие пустоту наших
гибнущих душ.
Словно некий художник
обязан был что-нибудь написать,
только что, он так и не понял.
Даже ложь теперь
как устройство
для утверждения бытия
у того, кто пришёл на распутье,
украшает она эпоху.
Здесь я молод.
Скачу по вагонам метро,
прикрываясь от мира,
словно щитом,
маленькой книгой.
Мир мне шепчет:
«Ты не один».
И стихи разлетаются эхом
в темном тоннеле.
6.
Яркий день превращается
в яркую ночь,
Зеркалом становится пламя.
Угрюма теперь подруга моя Земля.
Полагаю,
она перенасытилась солнечным светом.
В нём она становится
горькой или им утомлена,
про это сложно сказать точно.
Но что-то уже закончилось навсегда
между Землей и Солнцем.
И мы не должны её осуждать за то,
что она теперь желает остаться одна.
Над полями
и крышами деревенских домов,
сияние Солнца, дарившего летом жизнь,
рассыпается на холодные звезды.
Тихо лежи и смотри:
они ничего не дают и не просят взамен.
Из недр бесплодной и горькой Земли
подымается холод.
Восходит подруга моя Луна.
Этой ночью она прекрасна,
Но разве она когда-нибудь
была через-чур страшна?
Свидетельство о публикации №121102002938