смысловой рисующий заметки узор

 Двигательные ребусы складываются в моей голове, выпуклой, как дыня, и шифр как бы определяет сознание, бытие-в-себе, мыслительные ритмы выплавляются в сферической ткани, обросшей зигзагообразной формой, моя душа-телесная-симфония-материя выражает сущностное развитие эволюционных механизмов, а анатомический цифровой символ растопыривается, как анализ-синтез продукт, от которого разлетаются вселенские клоны, излучающие философские теоремы, словно комнаты громоздких образов, скученных подобно ребристому торту. Ты выходишь из коридора, как из пухлого шланга, ты пишешь строчку за строчкой, пиши, пиши, мысли, как хамелеон-дизайнер-гончар, ты выходишь-выныриваешь, тебя высасывает из гармонической трели, ты вырастаешь, вбегая в мир словесных-игр-и-смысловых-гроздьев, твоя зеркальная система слишком нейронна, информационна и нетленна, ты символически находишься в данном кольце формул, которые выкрикивают: лови, лови наш метод, как абстрактный мотор, твои паутинно-мелодические интернет-языки голосят, конструируя новую реальность. Ребус равен планетарно-астероидной вспыльчивости, решение рядом, только дотронься до него щупальцем, эти волны, которые издает твое тело, полагаются на твою мозговую энергию, ныряй, ныряй во временной дух, как в красочные паззлы, заполняй своей фигурой пространственную гору, забирайся высоко-высоко, около небесной двери летает ангел с большими крыльями, пусть он услышит тебя. Код продолжается линией, сознательный поток вырывается из головного ущелья, вырывается из недр земных, из атомных чисел, из подземелий покоя и растет, разрастаясь, увлекая собой воздушные наросты, туман-и-идея-в-нем продолжает свое существование за пределами высокой смысловой комнаты, идея множится, встревая в идеалистическую ткань, как изюм в липкое и мягкое тесто, которое можно вертеть на столе, манипулируя им, бог творит свою вечную симфонию, пишет нотный узор на папирусе, у него седая борода и сильное мышление. Ты пишешь на бумаге, царапая ее ногтями и карандашом, и это похоже на слишком длинную игровую цепь. Загадываешь желание. Желание черпается, как компот, из априорной чаши. Твоя голова ирреальна, она заполнена любопытными психоаналитическими сновидениями, которые продолжают далианские вдохновения, шуршат бессознательными тучами. Я принимаю сигналы, предметно очерченные, и мой нос чует запахи прошлого-будущего, беглые знаки кидают в меня четверостишия закономерностей, распростертых над ровной землей.
...
Смотри на меня, смотри, ты видишь горы, реки, долины, лунные кратеры, ущелья, грецкие орехи мыслительных теорем, поэмы каждодневного труда, ты слышишь многоголосье моих ртов, которые переросли свой общий голосовой диапазон, ты мыслишь мной, когда ментально соединяешь свой мозговой замысел с моим, ты видишь, что эти философские голограммы ведут в коридоры паутинно-двигательных рапсодий, всеобщая личность начинает творить цвет, а потом поет гимн во имя отца небесного, который слишком умен и могущественен, управляя вселенским механизмом, в котором всё закономерно: животные разрастаются телесно, растения поднимают головы ввысь, расширяясь, как астероидный организм, материя слишком разумна, слишком, смотри на меня, смотри, я мыслю тобой, твоим силуэтом, твоей головной паутиной, твоим организмом, я внедряю своё сознание в твою мозаичную гармонию, которая являет собой упорядоченный образный символ, мы уже срослись, ты и я, ты поглощаешь выдуманный философский трактат, и это очень созерцательно и неподвижно, как априорная грамматика в застывшем впечатлении, ты видишь мои миры, которые трагично выплевывают свои капсулы наружу, избавляясь от привычного ритма, который стал обыденной тканью, мои миры содрогаются от рыданий, смотри, они перерастают в тысячу образов, не подвластных стихии, они глубоко забираются в земную ось, к самому разгоряченному ядру, и там качаются из стороны в сторону, пытаясь улучшить дыхание подземного царства, рыдают и тучи над пространством, которому дали имя, временные интервалы сюрреалистично-фантасмагоричны, как идея-сущность-идеал, всемирно-паутинные кадры воспроизводят множество научно-популярных, авторских, авангардных, короткометражно-рептилоидных, документально-сгущенных фильмов, которые ты вбираешь в свои мозговые центры, поглощая чужие жизни, чужих персонажей, чужую сознательную материю, но только словесно, ибо слово дало толчок клеткам мироздания, мои одноклеточные находятся как бы во внутренней хижине, в повторяемости событий, в гигантском космическом корабле, и таким образом, высится панорама, слишком громоздкая, состоящая из миллиона фигур и генетических сочетаний, чтение Канта и Шопенгауэра точно улучшило мыслительные процессы этих созданий, они величественно-неподвижны, они кричат, их растительноядный рот превращается в туннель, и оттуда летит ветер, вынося все пищеварительные строчки, которые тоже созидают новую пищу, мыслительно-явную, смотри на меня, вчитываясь в сюжет моей судьбы, смотри, только не потеряй себя, слушая, как поют Прокофьев, Чайковский, Шопен и Бах и как им вторят минималисты, очерчивая замки с ключами, за которыми парят Быстрые Миры. В широком сосуде существует громадная книга со строчками русских символистов и акмеистов, со строчками Пушкина-Есенина-Пастернака-Бродского, которая вбирается, вызывая множественно-ступенчатые ассоциации.
...
Текстовые склейки похожи на монтаж кадров, которые составляют целостную картину мира, ты их сшиваешь и показываешь на экране, в зале полно байкеров и хиппи, они смотрят твои изобразительные гроздья, и ты замираешь от напряжения, от режиссерской утонченности, твои зрачки испытывают метаморфозы, они становятся биноклем, раздвигаясь в стороны, сосредотачиваясь на упругом воздухе и запахе поп-корна, они вбирают в видимый анализ каждую травинку внешнего мира, наследуя русские традиции, хотя объемное звучание современных историй воспроизводит в памяти исповедь Уитмена. Твои ноги продолжаются в щупальцах и в ветвистых наростах, они падают наземь, занимая большую площадь, ты ползешь рептилией, затянутый сверхидеальной дымкой, уткнувшись в фиолетовую пульсирующую материю, которая бьется в судорогах, пытаясь напомнить о важном наличии сострадательных состояний. Слишком много двигательной заторможенности и меланхолии, они поедают твой завтрак и твои ирреальные рассудочные выпуклости, и ты сокращаешься в телесном измерении, становишься крохотным сгустком энергии, выброшенной в бутылке на берег и тоже пульсирующей. Метеороидно-ископаемая голова трясется на тоненьких плечах, а потом превращается в бутон, из которого рассыпается сухой горох, символизируя потерянное поколение. Крестьянско-богемная компания продолжает наблюдать за фрагментарным повествованием. Начав записывать идеи на пленку, ты как никогда боишься итоговой боли, то есть смерти, потому что потерял свои целебные свойства, напечатав свои мемуары на электронной бумаге. И нет смысла говорить об экзистенциальной спутанности. Она пережита, как древний поход в неизвестность, когда ты покидаешь материнскую оболочку под пристальным вниманием лечебных философов. Тебе хочется плакать и заниматься самобичеванием, не давая возвыситься своим силуэтам, которые множатся, как опухшие шары, ты воюешь с самим собою, со своим эгоистичным факелом, который меркнет и замирает, как суженный от ветра цветок. Ты читаешь справочные словесные материи, одухотворенные твоим мозгом в процессе схватывания информации, и вспоминаешь тысячу имен, терминов и ощущений, которые наполняют твой умственный желудок и действуют, как пилюля, спасая от пустых пирамид. Текстовые склейки авторского мироощущения начинают сдавливать центральную паутину. Она рассыпается, как песочный вихрь, и тут ты вспоминаешь спасительное ютубообразное желе, которым питался, покуда не отключилась виртуальная панорама. Отныне зал отсутствует, ослабляя твои теоретически-протяжные импульсы, как биологических духов...