Две стороны одного счастья. Сборник стихов

            
                Анатолий Бесперстых

               
        ДВЕ СТОРОНЫ ОДНОГО СЧАСТЬЯ

               
                Стихи

                Новополоцк
                2018

УДК 821. 161. 1 (476) -1
ББК  84 (4Веи= Рус)-5
Б53



Бесперстых, А. П.
Б53   Две стороны одного счастья: Стихи / Анатолий Бесперстых. Новополоцк, 2018.


Главная тема стихов Анатолия Бесперстых – ЖИЗНЬ во всех её проявлениях: в радости и печали, в любви и ненависти, в его твёрдой гражданской позиции – во всём, что не чуждо ЧЕЛОВЕКУ. Большое место в его поэтическом творчестве занимает пейзажная лирика и иронические стихи.


                УДК 821. 161. 1 (476) -1
                ББК  84 (4Веи= Рус)-5

                ©  А. П. Бесперстых, 2018
               

Пишу стихи не мудрствуя лукаво,
От Божьей искры зажигая их,
 И не гонюсь за призрачною славой,
Лишь бил бы в точку мой горячий стих.




У начы прамільгнула
знічка –
Загадаў я жаданне
хутка:
Каб ў маёй Беларусі
крынічнай
Не было больш
крывавага смутку.

Каб да дзён сівых
за борамі
Сустракаў
сунічныя зоры,
Каб сябры засталіся
сябрамі
Ў добрый час,
а таксама у горы.

Каб жыла доўга-доўга
мама
Ды часцей усмяхалася
неба…
Як для шчасця патрэбна
мала,
Як для шчасця многа
патрэбна.




          СЮЖЕТНАЯ ОРИГИНАЛЬНОСТЬ ПОЭТА

Литературный стаж Анатолия Бесперстых, писателя-лексикографа и поэта, члена Союза писателей России, СП Союзного государства и Белорусского литературного союза «Полоцкая ветвь»,  насчитывает 60 лет. За это время им написано и издано около 60 книг, из них 20 сборников стихов. Безусловно, впечатляет уже количество изданных книг. Хотя первоначально может показаться странным наличие такого числа изданий автора при слабой читательской осведомленности о нём. Впрочем, эта беда не одного Анатолия Павловича. И в том, что творчество А. Бесперстых известно, пожалуй, лишь в узком кругу близких ему людей, повинны прежде всего территориальная удалённость (он живёт сейчас в Республике Беларусь), а также современная ситуация в текущей литературе – сворачивание института критики, неопределённость сущих критериев при, честно говоря, малой заинтересованности публики, которая уже перестаёт быть читающей.
Тем не менее его поэзия, как представляется, стоит того, чтобы обратить на неё внимание. Очевидно традиционная, ориентированная на русскую классику, она во многих своих образцах предстает совершенно особенной. Стихи А. Бесперстых характеризует острая мысль, в отличие от многих дежурных и бездумных излияний о родине, войне, церкви. При этом актуальные и даже несколько заношенные темы трактуются автором неожиданно. При всей традиционности стихи привлекают сюжетной оригинальностью, авторской трактовкой болезненной проблематики, касающейся сложных этапов нашей истории.
Так, в стихотворении «Колымская метель» с графической чёткостью передаётся трагическое состояние репрессированного и переживающего внутренний разлад человека:
 
«За что? За что? –
Мысль острая, как гвоздь,
Его мозги,
Застывшие
Пронзает. –
Как допустить сумел любимый вождь,
Что он вот так, нелепо, замерзает?»

Ведь он любил, как мать,
Родную власть, –
Мог за неё и на гражданской пасть,
Быть финкою бандитской изувечен…
И слёзы из –
Уже бесцветных –
Глаз
Жемчужинами скатывались в вечность.

Удивителен поворот сюжета в стихотворении «Встреча с бомжом», где вроде бы асоциальный, как принято считать, тип опрокидывает расхожие представления, выявляя свой патриотический настрой и способность здравой оценки.
И пусть не настораживает, что эти стихи позволяют анализировать их фабулу, что скорее свойственно произведениям в прозе. Именно достоинством предстает сюжетность многих стихотворений А. Бесперстых, где событийность превалирует над описательностью и даже изобразительностью, что и позволяет говорить об их оригинальном характере. Вот такая особая поэтика.
Часто его стихи выглядят как зарисовки с натуры, посвящённые некоторым малоизвестным эпизодам из жизни известных людей. Привлекает неожиданный ракурс, оригинальный поворот, когда наблюдающий эти сцены автор и нас, читателей, делает очевидцами того, как Есенин кормит птиц в голодный послереволюционный год («Воробьи»), а выпускник лицея Пушкин бросает монеты в Неву как подарок, и «Радость на лице его такая, Как будто новый народился стих». При этом драматургию стиха усложняет недовольная, осуждающая реакция его отца, что вносит в стих житейскую объёмность («Подарок» из «Пушкинского венка»).
Необходимо обратить внимание и на заслугу А. Бесперстых как лексикографа. Удивительное, если вдуматься, подвижничество: в нынешних неблагоприятных обстоятельствах отдавать столько сил и времени составлению разнообразных литературных словарей (эпитетов и фразеологизмов Лермонтова, Есенина, Тургенева, А. К. Толстого, М. Пришвина, Николая Рубцова, Игоря Григорьева и многих современных авторов), сборников афоризмов и высказываний наших классиков: Пушкина, Лермонтова, Чехова, Достоевского, работая над ними чрезвычайно интенсивно и со всею тщательностью.
Наконец, немаловажно и то, что такие авторы, как А. П. Бесперстых, являются в   нашей непростой геополитической ситуации защитниками русского языка и представителями русского мира в столь близкой нам Белоруссии, в то время как  «украинский сценарий актуален для Белоруссии», о чём предупреждают осведомлённые аналитики.
М. Е. Устинов, член Союза писателей России.


               



                ГОРА ПО ИМЕНИ ЖИЗНЬ

                Моё поле

Лишь утих половодья 
ликующий шум,
Я на поле своё
спозаранку спешу.

С вешним солнцем в ладу,
с первым громом в ладу,
Я на поле своё,
вечный пахарь, иду.

Окрылённый иду
я на поле с утра,
Чтоб засеять его
семенами добра.

Чтоб засеять его
семенами любви.
«В добрый путь! В добрый час!» –
 провожают ручьи.

И с молитвой своей,
освящённой зарёй,
Бросить в землю спешу
зёрна веры родной.

С верой в лучшую жизнь,
с верой в новую Русь
Я по первым по тёплым
бороздкам пройдусь…


Летают стайкою стрижи...

Летают стайкою стрижи,
И вишня сыплет снег…
И я б хотел летать, кружить,
Но жить –
Как человек.

Приятно,
Если на коне,
К тому ж с рублём большим…
И всё ж приятнее вдвойне,
Когда необходим

Не только близким и родне,
Но дальним и чужим!

Всем бы хотелось жить долго-предолго...

Всем бы хотелось
    жить долго-предолго,
Только навряд
     обуздаешь свой рок.
Каждому светит
     лишь личная доля,
Каждому Бог
    отмеряет свой срок.

Только и после
   земного исхода
Долго ещё
   человек проживёт,
Если он жил
   для простого народа,
Если любил
   и страдал за народ.

Если оставил
    в наследство потомкам
То, что он создал
   ярким трудом:
Звонкую песню,
   роман многотомный
Или построил
   радостный дом.

                Малыш

Он по планете
Сегодня протопал.
Лишь три шажочка.
Три крохотных лишь…
Пусть эта первая
Детская тропка
Будет счастливой,
Малыш!

Ждёт он своей
Самой первой награды:
Чтоб похвалил за победу
Отец.
Душу отца
Переполнила радость:
«Ну, молодец!
Молодец!

Верю, что вырастешь
Смелым и ловким
И высоту
Не одну покоришь…»
Как одуванчик,
К солнцу головку,
К папе ручонки
Тянет малыш.

                Добро

И кошке, конечно, приятно,
Когда к ней подходишь с добром
И гладишь по шёрстке нежно
Ладошек своих теплом.

Добро –
Это счастью опора,
Как в бурю штурвал корабля.
Добро –
Это кит, на котором
Стоит вековечно земля.

Зависит от нас непреложно,
Насколько жизнь
Будет светла…
Добро делать – в общем, несложно,
Сложнее –
Не делать зла.

Успеть!

К чертям собачьим не могу! –
Себя я должен превозмочь.
И я иду через пургу,
Иду через глухую ночь.

Иду я через не хочу –
Навстречу смерти-палачу,
А может, и не палачу,
А первоклассному врачу.

Ползу отчаянно вперёд,
Чтобы закрыть свой – личный – дзот...
Догнать, дожать и овладеть –
Пускай, как вол, потеть, корпеть, –

Но лишь вперёд – через грозу,
Через горючую слезу,
Чтоб песню до конца допеть
Успеть! Успеть! Успеть!

Свет моей любимой

Как долго бы в потёмках я блуждал,
Когда бы не любви твоей маяк!
Ты улыбнёшься – и светлеет даль,
И тает, как снега весною, мрак.

Да, никогда нам не было легко,
Но ты со мной, любви моей заря.
Любимая, будь вечным маяком!..
Хоть лучиком простого фонаря.

Мой чёлн

По реке Терпения
К острову Любви,
Под звездой Спасения
Ты, мой чёлн,
Плыви!

На душе распутица.
И на сердце – лёд…
Ветра жду попутного,
Чтоб скорей –
Вперёд!

Звёздочка имени Мамы

Над спокойной Двиной,
Над лесами,
Над простором уснувших полей
Светит звёздочка имени Мамы,
Незабвенной
Голубки моей.

Светит звёздочка имени Мамы –
Льётся тёплый
И ласковый свет.
Будет в душу мою
Он струиться
До конца моих старческих лет.

Пылает юная заря...

Пылает юная заря.
Жемчужными любуюсь росами.
И навсегда сдружился я
С дождём и с ветром.
Даже с грозами.

Как многое я не сумел –
А уж виски в нежданной проседи…
И катятся к седой зиме,
Как яблоки,
Дни спелой осени.

Одет осенней хмуростью денёк...

Одет осенней хмуростью денёк,
Тусклы на травах порыжелых росы.
Неправда,
Что в лесу я одинок:
Со мной подружки –
Сосны да берёзы.

Вот сыроежка улыбнулась мне –
И все недуги напрочь забываю…
В лесу моём
Комфортно мне вполне –
Я больше одинок
В толпе бываю.

Преграды

Не стану жить одной любви в угоду,
Хоть за неё готов в огонь и воду.

Любовь без потрясений и преград –
Что без жужжанья пчёл весенний сад.

И для твоей любви, и для меня
Преграды, словно ветер для огня.

Воспоминания

Они –
Словно с гор ручьи –
Текут сквозь года и дали,
Сквозь песни родные мои,
Сквозь радости и печали.

Они,
Пробивая затор,
Несут свои бурные воды
Сквозь пламя рябиновых зорь,
Сквозь радуги и невзгоды.

Текут
Сквозь вражду и любовь,
Безверие и покаянье,
Сквозь сердца щемящую боль
Туда, к моему Океану.

Мой первый рисунок

Я солнце рисую –
В лучах,
Зелёную рядом траву.
В траве голубые цветы, –
Их маме, конечно, нарву.

И дерево нарисовал:
Похоже на ёлку оно,
И белка –
На самом верху –
Мне лапкою машет смешно.

Под деревом
Спрятался ёж,
Он, правда на зайца похож,
Но если колючки на нём,
То, значит, зовётся ежом.

Вот речка родная –
Двина,
Плывёт крокодил по реке…
Но где размещу я слона? –
Нет места ему на листке.

Во время о'но...

Во время о'но,
В детские года,
Всё было лучше,
Ярче и теплей.
Была вкусней
Криничная вода
И снег, конечно,
Чище и белей.

Нежней ласкали
Вешние лучи,
Капель звенела,
Первая,
Звончей.
И гомонили
Радостней грачи,
Приветливей
Здоровался ручей.

И было больше
Красоты –
Да-да.
И песен задушевных,
И добра...
Ведь детство –
Это сказка завсегда,
Которую читаешь
В первый раз.

Я не курю

Я не курю –
И рад не потому,
Что не пускаю денежки на ветер,
И значит,
Будет лишний рубль в дому,
И значит,
Жёнка лишний раз приветит.

Я подчиняюсь
Своему уму,
А не желаньям страстным Люцифера…
Я не курю –
И радуюсь тому,
Что просто станет чище
Атмосфера.

Некогда!

Возможно, уж метрами мерит
Бог путь к моему рубежу,
Но некогда думать о смерти,
Пока красотой дорожу:

И поля родного, и леса,
И солнечных тёплых дождей,
И  пения птиц в поднебесье,
И глаз ненаглядной моей.

Пока не устал от невзгоды,
От новых желанных дорог,
Пока ещё Муза заходит
Частенько на мой огонёк,

Пока, хоть и тускло, но светит
Моя именная свеча, –
Мне некогда думать о смерти:
Спешу я рассветы встречать!

Звёздных не смог я достигнуть вершин...

Звёздных не смог я достигнуть вершин –
Я ж невысокого – птица – полёта.
Много «крутых», знаменитых мужчин:
Кто-то богаче, талантливей кто-то…

Жизнь меня гнула безбожно в дугу,
Только об этом печалюсь не шибко.
Смело живу – как хочу, как могу,
Методом втыка, и проб, и ошибок.

Денег солидных я не накопил,
И не оставлю большого наследства.
Но я горжусь, что достойно любил,
Что не угодничал – с самого детства…

Просто доволен своею женой,
Малыми деньгами и тишиной.

Счастье

Она женой счастливой стать мечтала,
И всё сильнее с каждою весной.
Любовь пришла – она женою стала,
И даже – с виду – неплохой женой.

Женою стала. Даже дважды мамой,
А счастья всё ей было слишком мало:
Намного меньше, чем наплакал кот –
И рядом вроде, словно горизонт,
А на поверку – снова далеко.

Уж осень у седых её ворот,
А женщина упрямо счастья ждёт,
Сильней, наверное, чем ворон крови.
А за окном холодный дождь сечёт,
 И ничего – скупых мечтаний кроме.

Срок отправляться в край небесный вышел,
И мужа уж прибрал к себе Всевышний…
И на одре лишь смертном поняла,
Что только с мужем счастлива была.

Знаки препинания

                Были когда-то и вы рысаками…
                А. Апухтин
               
И я был когда-то рысак –
Горяч и в поступках,
И в мыслях.
И, как восклицательный знак,
Напорист
И бескомпромиссен.
 
Вперёд!..
Наплевать!..
Не могу
Я пятиться раком!..
Однако
Судьба так сгибала в дугу,
Что стал вопросительным знаком.
 
Любил наблюдать на заре,
Как юное солнце восходит.
И были дороги –
Тире,
И как многоточие –
Годы…
 
Но начал сдавать.
Уставать.
Дни стали, как пряди, –
Седыми.
И тянет все чаще
В кровать.
И дружбу завёл с запятыми.
 
Тащусь до последней горы,
В лицо –
Дождь холодный и колкий.
В объятья занудной хандры
Себя заключаю,
Как в скобки.
 
…Но
Вспыхнул любви огонёк –
И сжёг
Мою пресную старость.
И снова алеет восток, –
И значит,
Не вышел срок
Мне жирную точку
Ставить!

 Осеннее

Серое небо. Серая мгла.
Серая грусть вновь на сердце легла.

Серые росы. Серая даль.
Серым и лес неожиданно стал.

Тропка от дома также сера –
Та по которой ходили вчера

С Музой на пару. Радость ушла…
Серое небо. Серая мгла.

Слышатся только с серых сторон
Серые крики серых ворон.

Раймонда

                М. Плисецкой

Столько нежности в дивном танце!..
И, вовсю зачарованный зал,
То восторженно таял в экстазе,
То неистово рукоплескал.

Вдруг споткнулась она.
И упала.
Зал мгновенно замер и сник.
От такого позора-провала,
Боже праведный, сохрани!

Всё плывет, как в тумане сером.
Вот и занавес тяжко упал.
И казалось: не пятку,
а сердце
Гвоздь на мелкие части порвал.

Гвоздь,
что вбила в пол незаметно
Рядовая балетная мразь…
Это чёрная зависть –
бессмертная –
Утолила бесовскую страсть.

Во времена и голода, и мора...

            Да здравствует солнце, да скроется тьма!
                А. Пушкин
               

Во времена и голода, и мора,
И дикого тупого мракобесья
Светило солнце
и шумело море,
Рождались дети
и слагались песни.

Ведь на земле вовек неистребима,
Как жизнь сама,
спасительная жажда
Любить
и бесконечно быть любимым –
До самой смерти...
И за смертью даже.

И не секунды даже...

…И не секунды даже,
А года
Сгорали, словно спички, –
Без следа.
Лишь сетую за чаркой иногда,
Что годы быстротечны,
Как вода.

Транжирил их,
Как деньги в казино,
И сам себе внушал,
Что жизнь – игра…

Я образумился, конечно,
Но –
Стою уже
У смертного одра…

Русская женщина

Современная женщина потеряла способность любить только одно-го мужчину.
                Из разговора

Что за чушь собачья, за нелепость
Так о каждой женщине судить?
Женщина порою – та же крепость:
Может также неприступной быть.

В верности любимому и ныне
Может фору декабристкам дать:
Вместе с ним во льдах или в пустыне
Будет замерзать иль голодать…

Да, как крепость, женщина порою
Взглядами мужчин осаждена…
Любящему сердцу и без боя
Покорится с радостью она.

Тебе

Кто против – если денег через край? –
Ведь с ними знатен будешь и в раю.
Но только ни к чему мне Божий рай,
Коль потеряю я любовь твою.

И там, где песни ангелов сладки,
Где вечная весна и благодать,
Мне будет не хватать твоей руки,
Умеющей так сладостно ласкать.

И там, в счастливом, радостном краю,
Я твой припомню искромётный взгляд.
А за улыбку кроткую твою
Я даже рай смогу сменить на ад.
1975

К моей звезде

Звезда заветная моя,
      мой талисман ночной,
Свою печаль-тоску тебе
      доверю лишь одной.

Ты льёшь свой добрый, тихий свет
      всю ночь в моё окно...
О, как хочу обнять тебя –
      да это не дано.

Прильнул бы, как к ромашке шмель,
      к приманчивым устам –
Тогда бы уж наверняка
      твоим навечно стал.

Заря любви моей вечерней

         (Рондо)

Заря любви моей вечерней, здравствуй! –
Пришёл и я на твой прощальный праздник.
На склоне убегающего дня
Обдай последней негою меня,
Хоть и твои уже поблекли краски.

И труд твой – яркий, – видимо, напрасен:
От своего осеннего огня
Навряд ли сможешь вновь зажечь меня,
    Заря любви!

И клён стоит уже в багряной рясе…
И всё ж она – волнующе и страстно –
Лучистым колокольчиком звеня,
В последний раз в постель свою маня,
Так чувства остывающие дразнит
    Заря любви!

Я не крутой...

Я не «крутой», не богатей,
Деньгами чтоб сорить.
И кроме как любви своей
Мне нечего дарить.

Но я твоей улыбке рад,
Как дождику цветы.
Не надо мне других наград,
Когда награда ты.

Пусть я считаю каждый грош…
Но сладко сознавать,
Что счастье – не когда берёшь,
Что счастье – отдавать

Свою любовь.


Признание в любви

Как многие, я и в долгах, и в грехах,
Репьи и болячки все липнут ко мне.
Но только сегодня я буду в стихах
В любви признаваться… законной жене.

Спасибо тебе, дорогая, за то,
Что терпишь меня вот такого-сякого…
Ведь ты для меня всё равно что глоток
В пустыне священной воды родниковой.

Ты словно заря на закате дня,
Что дарит надежду на счастье влюблённым.
Спасибо, родная, за то, что меня
Ты выбрала из миллионов.

А тем, кто охаивал выбор твой,
Ответила коротко и понятно:
«Конечно, мой муж далеко не герой,
Но ведь и на солнце есть пятна».
1983

Без тебя мне никак нельзя...

Свою душу
   навстречу тебе
Распахну,
   как весне навстречу.
Распахну
    как окошко в избе
В духотою пропахший вечер.

Знаю:
   примешь меня,
      простишь
За мои непутёвые годы…
За окном благодатная тишь.
Звёзды водят опят хороводы.

И опять,
   как сто лет назад,
Бесшабашный твой
   будет счастливый…
Без тебя мне никак нельзя,
Как пруду
   без старушки ивы.

До последней черты

То, как ручей, говорлива,
То робкая,
Только похожа
На солнышко ты.
Я тебя добрую,
Как моя родина,
Буду любить –
До последней черты.

Тихим, божественным,
Ласковым лучиком
Светишь ты мне
Даже из темноты.
Я тебя, нежная,
Самая лучшая,
Буду любить
До последней черты.

Буду калекой ли я
Или в рубище –
Знаю, что мной
Не побрезгуешь ты.
Я тебя всякую –
Смелую, грустную –
Буду любить –
До последней черты.

Ты для меня –
Даже осенью –
Юная,
Даже в январскую
Синюю стынь.

Я приползу к тебе
Тропкой завьюженной,
Чтоб долюбить –
До последней черты.

Два крыла

Не может стрекоза подняться ввысь
С одним крылом,
Ну а тем боле – птица.
С одним крылом –
Обрубленная жизнь,
Уж лучше и на свет бы не родиться.

А душу поднимают два крыла –
 Красивых, сильных –
В небо голубое,
Куда,
Оставив бренные дела,
И мы однажды полетим с тобою.

Ну а пока нам хорошо вдвоём
Здесь, на земле,
Кружиться в страстном танце...
Не дай Господь и мне
С одним крылом,
Твою любовь переживя,
Остаться.

Недотёпа

Она его дразнила:
- Недотёпа!
Упрятать норовила под каблук.
И вот ушёл
В края иные Стёпа –
Её супруг.
Её сердечный друг.

Ушёл.
Ушёл,
Не хлопнув даже дверью,
С улыбкой кроткой
На лице больном...
Не в силах до сих пор она
Поверить,
Что больше им
Не ссориться вдвоём.

Не ссориться,
Как делали частенько,
 По пустякам,
По сущим мелочам,
Не быть его занудливою
Тенью...
И зябнуть на перине –
По ночам.

...Как часто мы не ценим,
Что имеем,
Как часто, что имеем,
Не храним?..
И поняла она,
Лишь прикоснувшись
С смерти,
Как дорог он,
И как незаменим

Её родной,
Чудоковатый Стёпа,
Кого дразнила часто:
–Недотёпа!

Женщина без мужчины...

Словно без пахаря поле,
словно без птиц высота,
Женщина без мужчины –
сущая сирота.

Ох, как жестка перина…
Ох, как постель холодна…
Женщина без мужчины –
как без тепла весна.

Слезы порой без причины.
И пустота в очах…
Женщина без мужчины –
как без огня очаг.

Смотришь –
и вот она, осень,
листья стряхнула с куста…

Только мужчина без женщины
 больше, чем сирота.

На празднике души

Трещит за окнами мороз.
Озноб вагон трясёт.
А мы с тобой – под стук колёс –
Встречаем Новый год.

Не замечал ещё вчера
Тебя  в упор – в толпе,
Но странная судьбы игра
Сроднила нас в купе.

Без брызг игристого вина,
Без свеч, в полутиши –
С тобою мы, как в сказке сна,
На празднике души.

И ни к чему курантов бой
И ёлок мишура –
Ведь праздник мой и праздник твой
Всего лишь до утра.

И старец мудрый...

И старец мудрый,
И мале’ц зелёный, –
Мы все желаем осчастливить мир
И все глядим,
Да-да, в Наполеоны,
Как некогда заметил мой кумир.

Но, Боже мой,
Что стало бы с планетой,
Когда б рождались гении одни:
И Пушкиными были б все поэты,
Ну а лягушки –
Все волам сродни….

Но всё Господь
Устроил в жизни мудро:
Простой бугор соседствует с горой,
На смену тьме ночной
Приходит утро
И рядом с трусом в бой идёт
Герой…

Встреча с бомжом

  (Из рассказа старого актёра)               
                Юрию Соломину

Я по аллее зимней шёл,
Как свежестью бодрило утро!
Порхал, как в свете рамп, снежок,
И ангелы летали будто.
Спокойно, радостно, легко.
Душа светлеет, словно в храме.
И неудачи – далеко,
И все печали – за горами.
Но вдруг навстречу бомж с сумой
И длинной суковатой палкой.
Он поздоровался со мной,
Худой, замызганный и жалкий.
«Ну, вот опять, – подумал я, –
Копеек домогаться станет:
Пожертвуй, мол, на пропитанье...» –
А у меня – да ни копья, –
Я ж на прогулке утром ранним.
Он посмотрел в мои глаза,
Как командир в глаза солдата,
Что отличился, и сказал:
«Спасибо, брат, за адъютанта*...»
Тут к горлу подступил комок,
И я, кого назвали братом,
Ответить ничего не мог,
Лишь что-то бормотал невнятно...
Порой мне воздают почёт.
Хоть голова не ходит кру;гом,
А всё ж приятно, что народ
Оценивает по заслугам.
Но до последних, смертных дней
Другой награды мне не надо:
Хвала отверженных людей
Есть наивысшая награда.

––
*Главная роль, которую сыграл Юрий Соломин в фильме «Адъютант его превосходительства».

Старому другу

Радуйся,
что утром солнце всходит,
Что с улыбкой
начинаешь день,
Что властям
ты не живешь в угоду,
Что с зарей
 вставать тебе не лень.

Радуйся
куску ржаного хлеба,
Что не обижают нас
дожди,
А ещё –
что в депутатах не был
И не лезешь в Думы
и вожди.

Радуйся:
ещё в пороховницах,
Хоть и старых,
добрый порох есть,
Что порою
молодица снится,
Что свою
еще не продал честь,

Что соседа
не берёшь за горло –
За презренный издревле металл,
Что за время смуты,
зла и горя
Человеком
быть не перестал,

Что не ходишь
по миру с котомкой,
Что не чужд тебе
крестьянский труд,
Что тебя
далекие потомки
За дела твои
не проклянут!

Мяч

Я утру рад,
Я жизни рад…
Веду я внучку в детский сад.

Весна цветёт в её глазах,
И рада егоза
Тому, что слышит пенье птах,
Что светлы небеса,

Что самый лучший месяц –
Май,
Что мяч в руках – большой…
И просит:
«Деда, поиграй,
Пожалуйста, со мной».

И вижу я, как озорно
Вдруг подмигнул мне мяч
И поскакал.
И заодно
Я с ним пустился вскачь.

И, чудо:
Я помолодел –
На пятьдесят годков…

И вместе с внучкою запел
Про синих мотыльков.

Талисман

Обиду злую, жгучую
   в душе своей не прячь,
Что наболело – выскажи.
   Не можешь – то поплачь.

Поплачь, моя хорошая,
   моя душа-краса,
Твои слезинки светлые,
   как юная роса,

Что серебром на  травах,
   на бархатных, горят…
О, как на них любуется
   лучистая заря!

Как ручеёк-звоночек
   в моём родном бору,
Твои слезинки чистые.
   Я все их соберу

И нанижу на нитку –
   пусть блещут и звенят!
И талисманом станут
   те бусы для меня.

Рамзану Кадырову

 
Он ниц не падёт от страха
Пред громом
Военных гроз.
Он молится жарко Аллаху,
Но знает,
Что есть Христос,
 
Который в Священном Завете   
Всем смертным изрёк:
«Не убий!» –
Ведь все мы на этом свете
Должны жить
Во имя Любви.

Золотое правило
                (Триолет)

Сам живёшь и жить давай другому
У другого – не своё – не отбирай.
Жили бы по принципу такому:
Сам живёшь и жить давай другому –
На земле давно б исчез «раздрай»
И давно бы воцарился рай...
Сам живёшь и жить давай другому,
У другого – не своё – не отбирай!


Комар

Комар ничуть не виноват,
Что сделал больно мне,
Что в жале тонком –
Микрояд,
Что зуд – в моей спине.

Ну в чём вина его, скажи, –
Лишь в том,
Что он комар,
Который тоже хочет жить?..
А жизнь…
Жизнь –
Божий дар.

Как только это осознал –
Вмиг стало легче мне:

И меньше чешется спина,
И зуд –
Терпим вполне.

Ночь

…И как ни пыталась бы ночь задержаться –
Да чтоб ни одна не горела звезда, –
Ведь с чёрным посевом
И чёрною жатвой
Она неразлучна была завсегда, –

Но тщетны её вековые потуги
И тратит усилия жалкие зря:
Пусть ярятся сумерки,
Злобствуют тучи –
Крылом золотым их разгонит заря.

И в окна лучи благодатные брызнут,
И с утром нас,
Добрым,
Поздравит рассвет,
И новую песню напишет о жизни –
О ВЕРЕ,
ЛЮБВИ
И НАДЕЖДЕ –
Поэт.

Всё в этом мире Бог устроил мудро...

Всё в этом мире Бог устроил мудро:
Метели злые, добрые дожди,
На смену ночи наступает утро,
И счастье – непременно – впереди.

Пусть скромное, пусть небольшого роста,
Оно не может незаметным быть:
Лишь просто надо верить и любить
И оставаться ЧЕЛОВЕКОМ просто!

О мести
Когда от безнаказанности честь
Мою с ухмылкой мерзостной задели,
Как хочется свою обрушить месть
На наглеца – как прежде – на дуэли.

Да вот дуэлей и в помине нет,
А совести у хама нет ни грамма,
И вынужден униженный поэт
Строчить очередную эпиграмму.
 
…А может, душу незачем травить –
Ведь месть в два счёта обернётся эхом –
А в небеса обиду отпустить
И подлеца сразить
Своим успехом?

 Беда
Пришла беда – открывай ворота.
                Пословица

Её не ждут – она придёт сама,
Как за холодной осенью зима.
Будь  ты что ни на есть «крутой»,
Богат, как Крез, супергерой,
Правозащитник иль бандит, – 
Хоть умоляй, хоть слёзы лей,
А хоть на брудершафт  с ней пей, –
Не сжалится, не пощадит.

Любимая, хмурить не надо...

Любимая,
Хмурить не надо
Крылатые брови свои.
Пусть светится
Звонкая радость
В глазах
От негасной любви!

Быть хмурой –
Примета плохая,
Тебе не к лицу,
Не с руки…
Смотри,
Как над нами порхают
Любви молодой огоньки!

Светлане
(Акростих)

Светить, гореть, добро творить –
Вот суть её натуры русской.
Её нельзя увидеть грустной,
Талант ей дан – тепло дарить.

Любовь её – что солнца луч,
Антенна для моих эмоций:
Ни посвист вьюг, ни мрачность туч
Её расстроить вряд ли смогут.
 

Людей неверующих нет...

Людей неверующих нет:
Кто верит в сущего Христа,
А кто – лишь в посвисты хлыста,
Иль беспристрастный пистолет,
Иль в то, что он «крутой» поэт.

Людей неверующих нет:
Кто слепо верит всем врачам,
Кто – сладким путинским речам
Иль даже в марксов полубред,
А кто – в дразнящий звон монет.

Людей неверующих – нет!..

Блестят росистым серебром...

Блестят росистым серебром
Цветы рассветною порой, –
Но разве думают о том,
Чтоб нас пленять своей красой.

Деревья, радуясь весне
Беседу с ветрами ведут, –
Не думая о вышине,
Растут себе, растут, растут.

И торопливая река
Бежит, течёт издалека, –
И дела нет ей до того:
Мелка она иль глубока.
 
Сто грамм

Забыть –
На миг –
Военный труд
И голод по утрам!
Ура! По ротам раздают
Наркомовских сто грамм.

Пусть через час –
В штыки опять,
И кто-то –
К небесам…
Но только легче умирать,
Когда вовнутрь –
Сто грамм.

Из фляжек иль бутылок пить –
Не всё равно ли нам!
Лишь только бы не пропустить
Наркомовских сто грамм!

И ни мороз нам нипочём,
Ни пуль смертельный град,
Ни фрицы, ни рогатый чёрт –
Да здравствуют сто грамм!..

Победу вряд ли одержать
Над гитлеризмом нам
Без них –
Я смею утверждать –
Наркомовских сто грамм!

 Высокая любовь

          (Марина Влади)

Для любви большой кордонов нету,
Виз не нужно для любви большой.
Полюбила русского поэта
Парижанка с русскою душой.

Что ей сплетни просвещённой черни –
Ведь любовь всегда во всём права!
Без него парижский блеск вечерний –
Мишура и просто трын-трава.

И она летит к нему голубкой,
Чтобы стать и Музой, и женой
Из хором – в советскую халупу,
Из свободы – в брежневский «застой»,

Где живёт кумир её, Высоцкий,
Гений, битый отчею страной, –
Это всё едино, что от солнца
Убежать в подвал полусырой...

Лишь одной Любви высокой ради –
Что возьмёшь с опального певца? –
Гордо с ним прошла Марина Влади
До его печального конца.

Одинокая гармонь

                Я – одинокая гармонь.
                Клавдия Шульженко
               

Она в лучах купалась славы.
Награды. Почести. Успех.
Стройна. Красива. Величава.
Была любимицею всех:

И храбрецов – лихих бойцов,
И ветеранов, и юнцов.

И о любви, большой, красивой, –
Всепобеждающей любви –
Звенели песни над Россией,
И вторили им соловьи.

Казалось бы, нет выше счастья –
Любовь свою другим дарить...
Но почему ночами часто
Глаз не смыкает до зари?

И знает лишь одна подушка,
Слезой омытая ночной,
Как тяжко быть в дому одной,
Когда тоска изводит душу.

И дом родной царице сцены
Частенько был, как стыд, постыл, –
Где комнаты одни – пусты,
Где кажутся чужими стены.
 
Зола

           (Октава)

Был лавром благородным прадед мой,
А я всего лишь жалкая зола.
И ветер пепел разметал зимой,
И вьюга след мой лёгкий замела.
Но не ропщу на свой удел земной,
Что раньше срока жизнь  в печи сожгла…

Извечно жребий дерева такой:
Гореть, давать тепло и стать золой.

Русские Пенелопы

                С. Косовой

Ждать любимых из далёких странствий,
По ночам порой холодный пот...
Тихая работа эта разве
Легче самых каторжных работ?

Из походов, или из полётов,
Иль оттуда, где кромешный ад...
Самая высокая работа –
Ненаглядных бесконечно ждать.

Всё проходит...

Всё проходит в мире этом тленном:
Листопады, вьюги и дожди,
Приступы хандры, запоя, лени,
Всплески злобы, тяготы вражды.

Всё проходит: радость, и усталость,
И несносная, казалось, боль.
Как туман, сойдёт на нет и старость...
Вековечна лишь одна Любовь!

 Впусти в своё сердце меня...

Я сказал: подарю тебе радость
И сияние нового дня,
Будешь ты моей главной наградой,
Лишь прими в своё сердце меня.

Я ручей подарю тебе вешний,
Что бежит, бубенцами звеня,
Чтоб тебе было, милая, весело,
Лишь возьми в своё сердце меня.

Хочешь, я подарю тебе утро
И, колени свои преклоня,
Подарю синеву незабудок,
Лишь впусти в своё сердце меня.

Может быть, подарить тебе дали,
Что романтикой вечной манят, –
Мы б навек с тобой близкими стали,
Сердце лишь распахни для меня...

Но она от души рассмеялась,
И сказал красавица так:
– Ты же знаешь, мне этого мало –
Ну какой же ты, право, чудак!

 Сильная женщина

Что-что, а себе она знает цену –
И вряд ли подпустит нахала, чтоб лапать.
Она не прощает ни лжи, ни измены,
На людях не станет униженно плакать.

Но как ей порою быть хочется слабой
И быть защищённой своей половинкой.
Не русской отчаянной, гордой бой-бабой,
А женщиной – тонкой и хрупкой тростинкой.

Её называют «крутою» хозяйкой.
И мэр перед ней пресмыкается даже.
Но хочется страшно, чтоб кто-нибудь зайкой
Назвал её ласково, нежно однажды.

Крупнеет её процветающий бизнес,
И некогда в церковь сходить – помолиться...
Но часто ночами глотает обиду,
Как вспомнит счастливые женские лица.

Мне рано эпитафию писать...

Мне рано эпитафию писать,
Как говорится, закруглять строку:
Ещё так юн мой стихотворный сад –
Плодов его не пробовал на вкус.

И не спешу замаливать грехи –
Все разве мною пройдены пути?
Я без грехов, что берег без реки,
Как лес порою майскою без птиц.

И «бабки» своих прожитых годов
Нелепо подбивать мне в шестьдесят:
Еще я в путь небесный не готов,
Еще так юн мой стихотворный сад.
2002

Улыбка Гагарина

Его улыбка была
Не тайной,
Как у Джоконды:
Во всей красе,
По-русски ясная
И простая,
Как лучик солнца,
Понятна всем:
И музыканту,
И агроному,
И работяге –
 В любом цеху, –
И академику седому,
И инженеру,
И пастуху…
И от улыбки его
Лучистой
День хмурый делался
Вдруг светлей.
И становился
Душою чище
Заматеревший в грехах
Злодей.

Гули мои, гули...

                Памяти Георгия Вицина

Холода подули,
Жжёт лицо мороз.
Гули мои, гули,
Жалко вас до слёз.

Будут вам ночами
Вьюги песни петь,
Будете отчаянно
Тяготы терпеть.

На обед ли, ужин –
Часто ни зерна.
Горсть пшена – и стужа
Будет не страшна.

Горсточка пшеницы –
Славная еда!
Можно веселиться,
Ворковать тогда...

Как ветра б ни дули –
Вас я не отдам,
Гули мои, гули,
Ярым холодам.

Не обижу, знайте,
Даже не вспугну –
Только прилетайте
К моему окну!
 
Это по-русски

Это по-русски –
Душа нараспашку.
Если обидят –
Идти в «рукопашку»:
Перья летели чтоб,
Бить подлецов,
Не изменять
Стойкой вере отцов!

Это по-русски –
Гнать праздность взашей,
Манн и подачек
Не ждать от властей,
В шапку не плакаться,
Сдерживать стон
И не ходить
К богачу на поклон!

Это по-русски –
Не дрогнуть в бою,
Жизнь положить
За отчизну свою,
Правду с плеча
Власть имущим рубить…
Ну а любить –
Так до гроба любить!
 
Надежда

 Надежда –
 компас в глуши таёжной.
 Надежда –
 лоцман на корабле.
 Я без надежды
 давно б, наверно,
 Пропал
 в жестокой житейской мгле.

 Надежда
 душу приятно греет:
 В конце тоннеля увижу свет.
 Успеть бы только!
 Скорей!
 Скорее!..
 И жить спешу я
 на склоне лет.

Элегия

Под вьюги бесноватые стенанья
Я не хотел бы умирать зимой,
Чтоб дед-морозом вышитое знамя
Над гробом развевалось –
Надо мной.

Я б не хотел под вой пурги –
Натужный –
Концы судьбы своей сплести в кольцо:
Всю жизнь и так то ледяная стужа,
То изморось,
То колкий дождь в лицо.

Пусть отпоёт в день кроткий,
Незаметный
Меня не озверелая метель
И не казённый звон тарелок медных,
А чистая,
Лазурная капель.

Моё завещание

Я владею богатством несметным,
Слава Богу, с ним нету проблем:
Я его –
После собственной смерти –
С чистым сердцем оставлю всем:

Своим близким
И даже дальним
(И наследство не вызовет спор),
Нет, не мрамор холодный зданий –
А России звенящий простор.

Нежный шёпот весенних берёзок,
В синей дымке родные леса,
Благодатные майские грозы
И счастливых ромашек глаза.

Лета бабьего пёстрые ситцы
Да безбрежность янтарных полей…

Я – богаче всех шахов персидских.
Я – богаче всех королей!


                МОЙ ТАЛИСМАН

И в жизни, и в стихах я разный...
    
 Не тот поэт, кто покривит рулём.
                Игорь Григорьев

И в жизни, и в стихах я разный –
То пессимист, то оптимист,
То унывающий, то праздный,
Но сердцем, как ребёнок, чист.

Могу быть для кого-то грубым,
Когда с неправдою борюсь,
Но всё равно я жизнелюбом
В стихах и в жизни остаюсь.

За славою я не гоняюсь
И соблазнительным рублём,
Но, как заразы, опасаюсь
Правдивым покривить рулём.

Поэт
 
Властям
он зачастую неугоден
Лишь потому,
что «не кривит рулём».
Но он поэт –
и, стало быть, свободен,
И наплевать,
что говорят о нём.
 
Да, нелегко
российскому поэту,
Но честью
он обязан дорожить.
И до тех пор,
пока не канут в Лету
Его стихи, –
       он будет, будет жить!

Этюды о слове

1

Можно на слово
Набросить узду,
Можно слегка придавить сапогом,
Можно его,
Как бездельника,
Вздуть,
Даже расправиться с ним,
Как с врагом…

Только такого
Карцера нет,
Чтобы туда
Заточить-запереть…
Слово,
Что жаворонок в вышине,
Только свободным
Может запеть.

2.

Старость не радость.
И не награда.
Но уяснил
Только в старости я:
Слово,
Которое с примесью яда,
Непредсказуемо,
Словно змея.

3.

Я знаю,
Что живут слова –
Как птицы,
Как трава…
И слово ранить –
Сгоряча –
Легко как дважды два.

У слова
Тоже есть душа.
И слову любо петь.
И тяжело ему дышать,
Когда невмочь терпеть.
Мой Пегас

Для воли мой Пегас рождён –
Отнюдь не для седла:
Строптив,
И резв,
И прыток он –
Не любит удила.

Его взнуздать –
Не как пить дать
Иль дуть с дружком вино.
Хоть золотая пусть
Узда –
Не терпит всё равно.

И под седлом –
Понурый вид,
В глазах,
Как лёд, тоска.
И сбросить в лужу норовит
Лихого ездока.

Андрею Скоринкину

Того, кто отважно идёт напролом,
В народе не зря называют орлом.
Орёл в одиночестве гордом летает, –
Лишь слабая птица кучкуется в стае.

Черновик

Вкривь и вкось –
Вовсю испещрена
Жизнь моя,
Как черновик поэта.
Закорючка – дата.
Имена.
На полях неясная помета.

Запятые стайкой воробьёв
Суетятся на моих страницах,
И в чащобе сокращённых слов –
Как раз плюнуть –
Можно заблудиться…

Я у жизни
Вечный ученик,
Обращаться к ней на ты не смею.
Набело свой пёстрый черновик
Вряд ли я переписать сумею.

Ночь

…И как ни пыталась бы ночь
Задержаться –
Да чтоб ни одна не горела звезда, –
Ведь с чёрным посевом
И чёрною жатвой
Она неразлучна была завсегда, –
Но тщетны её вековые потуги,
И тратит усилия жалкие зря:
Пусть ярятся сумерки,
Злобствуют тучи –
Крылом золотым их разгонит заря.
И в окна лучи благодатные брызнут,
И с утром нас
Добрым
Поздравит рассвет,
И новую песню
Напишет о жизни –
О вере,
   любви
      и надежде –
Поэт.

Письмо Печорину

Мы вас считали «лишним» человеком –
Так в школе нас учили много лет, –
Воспринимали нравственным калекой...
О Господи! Какой всё это бред.

Понять моим извилинам не в силах,
Как из болота воду с тиной пить.
Скажите, сударь, можно ли в России –
В любое время года – лишним быть?

Быть лишним – от полей необозримых,
От диких гор пьянящей высоты,
От соловьёв, от барышень любимых,
От ив и от гнетущей нищеты?

Быть лишним от (ну что за чушь!) отчизны,
Пусть и больной, но на века родной?
Быть лишним – от любви, страданий – жизни?
Быть лишним даже – от земли сырой?

Ты был похож на Лермонтова. Слишком.
По-братски он, гусар, тебя любил...
Так что же получается, что лишним
Певец Руси великой тоже был?

Рембрант

Из мебели – четыре табуретки...
И ряд картин, придвинутых к стене...
И нищета в дому гостит нередко,
Хозяйкой себя чувствуя вполне.

 – Что из того, что нет флоринов лишних? –
Господь терпел – и мне не привыкать.
Я признаю один лишь суд – Всевышний,
Ну а оценку мне дадут века.

В окно поставил он портрет девчушки,
Соседской дочки, ласковой резвушки, –
Навряд ли из знакомых кто добрей...

И горожане, что проходят мимо,
Подмигивают хохотушке милой
И весело здороваются с ней.
 
Мой стих не покроет...

Мой стих не покроет
Ни тина,
Ни плесень, –
Рассветные зори
Колдуют над ним…
Спасибо дорогам
Шоссейным,
Железным
И бесконечным
Тропинкам лесным!

Спасибо берёзкам
И крикам грачиным,
Грибному дождю
И шмелям на лугах
За то, что меня
Терпеливо учили
Не лебезил чтоб,
Не гнулся,
Не лгал!

Спасибо небесной
Чарующей сини,
И росам,
И грозам,
И ветрам родным
За то, что меня научили
Россию
Любить, словно мать,
Даже в горькие дни!
 

Мой талисман

 Сквозь толщу лет,
Сквозь толщу бед,
Что выпали моей России,
Все льется лучезарный свет,
Его стихов волшебный свет,
Живой, вовек неугасимый.

Стихи его – мой талисман,
Хранят меня от зачерственья,
Чтоб даже сквозь сплошной туман,
Чтоб даже сквозь судьбы обман
Мог видеть чудное мгновенье.
Его стихи - как откровенье Бога

    Из «Пушкинского венка»

1.

Его стихи –
как откровенье  Бога,
Строка –
как из металла отлита.
В них непокорность,
воля и дорога.
Любовь и доброта.
И высота.

Ручьёв журчанье,
роща золотая
И русские глубокие снега...
Россия вся –
от края и до края, –
А без неё
и жизнь не дорога.
Подарок


2.  Подарок

Позади лицейская дорога –
Кажется, гора свалилась с плеч:
Можно и расслабиться немного,
На стихи покрепче приналечь.

…По Неве за лодкою вдогонку
Проплывают перья-облака.
– Не подачку, а подарок звонкий
Принимай, голубушка река!

И летят, на солнышке сверкая,
В воду три монеты золотых.
Радость на лице его такая,
Будто новый народился стих.

Но отец (а он сидел напротив)
От немого гнева побледнел:
«Не припомню, чтобы в нашем роде,
Пушкинском, вот кто бы так балдел…»

По губам несносно – по привычке –
Невской рябью пробежала дрожь.
«Что за дурень из Лицея вышел…
Пропадешь ты, Сашка, ни за грош…»

Только с благодарностью червонцы
Приняла речная синева.
– Не подачка, а подарок звонкий
От меня, голубушка Нева!
 
3. Пушкин в Кишинёве

Проснётся он,
Едва забрезжит свет –
И сразу за дуэльный пистолет.

С рукою твёрдою
И с метким глазом
Он должен быть,
Чтоб бить наверняка.
И восковые пули раз за разом
Ложатся в стену,
Словно в грудь врага.

Не терпит он
Ни лести, ни обмана,
Ни трусости,
Как кислого вина,
Скорее б встретиться
С Толстым-»Американцем» –
За сплетни
Расплатиться с ним сполна.

Вот с палкою железной
На прогулку
Выходит он:
«Крепчай, мужай, рука!»
Кипят в груди стихи.
И сердце бьётся гулко…
А речка Чёрная
Ещё так далека…

4. Пушкинские глаголы


В полку искромётных, разящих стихов
Любил он глагольный стремительный взвод.
Глаголы его не боятся врагов,
Идут напролом, где труднее, – вперёд.

В глаголах – душа его вся нараспашку,
Они не за страх, а за совесть живут.
И любят, и рубят.
Мечтают и пашут.
Тоскуют и плачут.
И пьют, и поют.
 
5. Вымысел Пушкина...

                Над вымыслом слезами обольюсь...
                А. С. Пушкин

Вымысел Пушкина – вечная правда.
Это как трудная жизнь сама:
Это и слёзы, это и радость,
Красное лето и злая зима.

Вымысел Пушкина – светлая правда,
Это родник в изнуряющий зной:
И напоит, и овеет прохладой,
И «прожурчит свой напев вековой»

6. Пушкин в Полоцке

Уставший от дорожной тряски,
От зноя – ноги поразмять –
Он спешно вышел из коляски.
Кругом такая благодать!

«Будь гостем, – яблоня просила,–
Отведай яблочек моих:
В них,
золотисто-наливных,
И бодрость, и любовь, и сила...»


«Будь гостем,– речка приглашала,
Журча приветливо ему,–
Твои заботы и усталость
Я мигом как рукой сниму…»

И свежее-томною прохладой
Поэта обдала Двина,
И до сих пор ужасно рада,
Что,
словно в зыбке, на волнах
Качала  Пушкина она.

7. Без шума, суеты столичной...

                Любовь к родному пепелищу...
                А. С. Пушкин

Без шума, суеты столичной
Так радостно в родной глуши.
Умоешься водой криничной
И– целый день стихи пиши!

Так радостно на зорьке ранней
Родных приветствовать грачей
И слушать сказки доброй няни,
Подружки ласковой своей.

Со старым дубом,
другом точно,
Наговоришься по душам…

Его поэзии источник –
любовь к отеческим местам.
 
8. Подснежник

(Пушкин в Михайловском)

И опять весна поэта нежит:
Ах, какая благодать кругом!
 Синий, как глаза его,
подснежник
Подмигнул приветливо:
– Живем!
 
А на сердце, как от благовеста,
Нет ни маеты,
ни суеты …
Вспомнил,
что тригорские невесты
Обожают ранние цветы.

Только этот, первый,
 пожалею,
Ты живи, дружок,
 не унывай
И неброской синевой своею
Страждущие души согревай».

9. Изгнанником в глуши псковско’й...

Изгнанником в глуши псковско'й
Провел он памятные годы.
Ему неведом был покой,
Певцу любви,
певцу свободы.

«Есть упоение в бою», –
Не мог он в этом не признаться
И славил тех, кто честь свою
Не уронил
там, на Сенатской.

10. И я бы мог...

На рукописи поэмы «Полтава»  Пушкин нарисовал               
виселицу с пятью повешенными декабристами  и написал: «И я бы мог, как...»


Упиться сном бы, как вином,
Да думы всё о том…
О том…
Декабрьский ветер за окном,
Как бес, свирепствует, неистов…
А в сердце уж который год
Всё зреет выстраданный плод –
Роман о жизни декабристов…
Закрыл глаза.
И видит он
В каре построенные роты…
Вот Милорадович сражен,
И на снегу багряный след…
Но не разряжен пистолет
Еще в кровавого деспо;та…
Он, Пушкин, там –
В одном ряду…
Вот падает на невском льду…
На виселице с ними вместе…
Вскочил…
В холодном весь поту….
А ветер рвет…
«И я бы мог…»
И к сердцу подкатил комок
Нещадной мести.

11. Золотой петушок

(В Михайловском)

Серебрятся ели
на рассвете,
В синей дымке
тихая река,
Поклониться
ссыльному поэту
Я пришёл сюда
издалека.

Даже травы шепчутся
стихами,
Тихой негой дышат
облака.
Вдруг
– не за горами, за долами –
Золотого
слышу петушка.

Он взмахнул
огнистыми крылами,
«Ку-ка-ре-ку!» –
раздалось с плетня.
Вышел Пушкин на крыльцо
и няне:
– Во дает!
Как в сказке у меня!
 
12. Дантес

                Не мог щадить он нашей славы…
                М. Ю. Лермонтов

Он вошёл в историю,
как в храм,
Осквернив густым плевком его.
Только для истории он сам
Значит ровным счётом ничего.

Прожигатель жизни,
ловелас,
С сердцем солдафонским и умом…
Не дай Бог такого в добрый час
Вспомнить, – еще хуже перед сном.

Кто бы знал
убийцу-подлеца,
Ведал бы о чужеверце  кто б,
Если бы не десять грамм свинца,
Что свалили Пушкина в сугроб.

13. Мне говорят, устарел...

Мне говорят: устарел
пушкинский стих светоносный,
Как деревенская хата
или мужицкий тулуп…
Пушкинский стих, что дыханья
 ветра вечернего легче,
Стих, что журчит родником
 в дышащей зноем степи.

Пушкинский стих устарел?
Это ж такая нелепость,
Как устарела бы песня
жаворонка в вышине,
Что в поднебесье божественно –
звонко и вдохновенно –
Славит рождение дня,
славит и жизнь, и весну!

14. Мгновенье

                Остановись, мгновенье, ты прекрасно.
                А. С. Пушкин

Увидев сад в сиреневом дыму,
Я снова, как заворожённый, замер.
Мгновенье,
Ты прекрасно потому,
Что удивлять способно чудесами.

Подвластно только Богу одному
Остановить весны звенящей ритмы…
Мгновенье,
Ты прекрасно потому,
Что словно жизнь моя, неповторимо.

15. Дикий рынок

              Не продаётся вдохновенье...
                А. С. Пушкин

Клокочет снова «дикий» рынок
В венах
Моей вовсю ограбленной страны,
Где проще, чем бананы
Иль штаны,
Купить возможно даже вдохновенье.

Любовь –  и та у нас,
Считай, товар –
Печальнее,
Чем у Шекспира повесть...
Но самый ходовой –
Всегда «крутой навар»,
Дешёвый самый –
Это наша совесть.

Рифма

В каких чащобах заблудилось слово? –
Весь день ищу
И не найду никак.
Меня поймёт,
Возможно, лишь рыбак,
Вернувшийся с рыбалки без улова.

Ищу я рифму –
Свежую, как утро,
На тропках убегающих лесных,
И в первых грозах,
И в дождях грибных,
И в росных – что на травах –
Перламутрах...

Хочу, чтоб рифма прозвенела
Смело, –
Пусть будет ассонанс
Иль диссонанс* –
Лишь меткой бы была –
Не в бровь, а в глаз,
Лишь не была б
Слащаво-лицемерной.

Пишу...
Черкаю...
Всё мартышкин труд...
И рву стихи –
Пусть их читает леший...
Да, рифму отыскать порой не легче,
 Чем в море жемчуг...
Или изумруд.

___________
*Ассонанс, диссонанс – виды неточных рифм.

Жаворонок

Я, очарованный поэт,
Пою и небо,
И рассвет,
И новую весну свою…

И никакой я не пророк:
Стихом своим спасти не смог,
Нет, никого спасти не смог, –
Я жаворонок.
Я пою.

Воробьи.
Из цикла стихов о С. Есенине

Москва 21-года.
В стране большевистский бедлам.
Хватает за жабры голод:
По карточкам лишь 100 грамм

Чёрного, горького хлеба,
С примесью крови и слёз…
Уж царь расстрелян,
Последний…
И снова распят Христос…

По улице города главной
Влачится худой студент.
Полощутся красные флаги…
Есть хочется –
Спасу нет.

И видит –
Глазам не верит,
И броситься в драку готов:
Чудак ненормальный в сквере
В компании воробьёв.

Встряхнёт золотыми кудрями –
Улыбка во всё лицо –
Шушукается с воробьями
И кормит с руки сорванцов.

Хлеб!..
Белый?..
Ну что за нелепость?!
За восемь последних лет
И запах ситного хлеба
Уже позабыл студент.

– Ах, что идиот этот делает?..
Хлеб… Белый…
И воробьям?
От голода пухнут дети…
По карточкам лишь сто грамм…

– Зачем горячиться, товарищ?.. –
И крошит хлеб воробьям. –
Пернатой сей Божьей твари
Ничуть не легче,
Чем нам.

Не думайте, что кощунство,
И не кипятитесь, брат,
Хотите, и вас угощу я:
Сегодня я страсть как богат.

С деревни вся эта манна,
Родные прислали вот. –
И хлеба кусок из кармана,
Ещё один,
Достаёт. –

Берите…
И дуться полно:
Мы все от Адама родня…
Берите,
Когда-нибудь вспомните
Есенина,
То бишь меня.

Тире – мой любимый знак...

Тире – мой любимый знак,
Он прям,
Как мои дороги.
Его не пугает мрак
И кнут
Моралистов строгих.

Его норовят согнуть –
Аж до земли –
Бураны…
А он лишь залечит раны –
И снова, на зорьке, – 
В путь!

Я рифмы для стихов беру...

Я рифмы для стихов беру
У жаворонка поутру,
И непоседы-ветерка,
И у лесного ручейка,
У колокольчиков и птах
И у кузнечиков в лугах,
Их шепчут мне старушки-ели
И дарят русские метели.
 
Я с Пушкиным в одном ряду не стану...

Я с Пушкиным в одном ряду не стану,
Хоть и глядит в Наполеоны всяк*.
Ведь Пушкин – слон в литературном стане,
А я – всего лишь навсего червяк.

Быть рядом с ним – а он гора горою –
Такого и  во сне не попрошу...
Да, я червяк, но я ведь почву рою –
И этим тоже пользу приношу.

Мне ни к чему прижизненная слава
И колокольных дифирамбов звон...
Но равное на жизнь имеют право
И малый червь, и неохватный слон.

А на Парнасе никому не тесно:
Всем хватит солнца.
Хватит также места.

________________________

*Перефразированная строка из «Евгения Онегина»: «Мы все глядим в Наполеоны».

Спасибо...

Мой стих не покроет ни тина,
Ни плесень:
Ведь зори родные колдуют над ним.
Спасибо дорогам шоссейным,
Железным
И бесконечным тропинкам лесным!

Спасибо берёзкам
И крикам грачиным,
Грибному дождю
И шмелям на лугах
За то, что меня терпеливо учили,
Не лебезил чтоб!
Не гнулся!
Не лгал!

Спасибо небесной чарующей сини,
И росам,
И грозам,
И ветрам родным
За то, что меня научили Россию
Любить, словно мать, –
Даже в горькие дни!

Из исповеди Анны Ахматовой

Порой июльской, предзакатной,
Когда цвела густая рожь,
Тебе я предсказала как-то,
Что от моей любви умрёшь.
Теперь последними словами
Себя ругаю.
Не могу
Никак простить за то, что сами
Слова сорвались с грешных губ.
Прости меня, что поневоле
Твоей вещуньей стала я,
За то, что не услышишь боле
Со мною в роще соловья.
За то, что уж не прикоснёшься
К моей хладеющей руке,
За то, что закатилось солнце
В чужом и страшном далеке.

 Геннадий Шпаликов

Не мог он долго помнить зла,
И взгляд его сиял лучисто.
Улыбка радостной была,
Как радуга на небе чистом.

Что из того, что ни копья
Нет пятый день в его карманах?
Зато он может соловья
С восторгом слушать спозаранок.

Зато ему концерт ручьи
Дают бесплатно под горою.
Ну а болячки все свои
Он от людей подальше скроет.

С ним пьёт на брудершафт рассвет,
Он волей, как озоном, дышит...
И лучшие стихи поэт
На тополиных листьях пишет.

Василию Фёдорову

Я по строчкам твоим,
Как по по'лю,
Золотистой пшеницы иду.
В них Руси
Вековое раздолье,
В них Руси
золотое раздолье, –
В них Руси
Опьяняющий дух.

Строчки донником пахнут
И мятой
На нескошеном
Летнем лугу.
Освежающим их ароматом,
Исцеляющим их ароматом
Надышаться
Никак не могу...

Я по строчкам иду,
Как по ле'су
Под напевы простые дроздов,
И навряд ли целебней,
Полезней,
Для души моей будет полезней,
Чем криница
Бессмертных стихов.

Последняя песня

                Памяти Георга Отса

Поёт он о Чёрном море.
И знает: в последний раз…
В нарядном осеннем уборе
Заслушался старый вяз.

В больничной палате открыто
Окошко ещё с утра…
И слушает песня ракита
Про тихие вечера.

А песня, словно молитва,
В небесную даль вознеслась…
И плачет светло ракита,
И слёз не стыдится вяз.

Экспромт

        Памяти И. Григорьева

Дышал. Писал. И не спеша
Его мятежная душа
Торила честную дорогу.
Но вот пробил урочный час,
И он, бунтарь, ушёл от нас –
С молитвой и с улыбкой – к Богу,
Чтоб над истерзанной землёй
Сиять ПОБЕДНОЮ звездой.
 
Кочегарка

                Памяти Виктора Цоя

Он пел,
Выбрасывая шлак...
Пьянел порою от угара...
Его эстрадою была
Обшарпанная кочегарка.

Он молод был.
Напорист.
Смел.
Душа его рвалась на волю
И так желала перемен,
Как жаждут в зной –
В пустыне –
Воду.

Как пламя в топке,
Он хрипел,
Бурлил
Безудержно и яро...
И обожжённым сердцем пел
Для всей России –
В кочегарке.

Как жаль, что дуэлей нету...

Как жаль,
Что дуэлей нету –
То был справедливый суд...
Иль выродились поэты? –
И пышно пройдохи цветут.

Сейчас –
Это даже модно –
Ни стен, ни икон не стыдясь,
Ничтоже сумняшеся,
Можно
Втоптать неугодного в грязь.

Засилье бездарей снова,
Предела их наглости нет –
Вот тут свое веское слово
Сказал бы
Друг-пистолет.

Но я малодушно трушу
Пред хамством
С важным лицом,
Что плюнет спокойненько в душу
Иль пнет её сапогом:

Мол, станет себе дороже
По роже
Мерзавцу дать,
Мол, учит Всевышний Боже
Врага своего прощать...

Как жаль,
Что дуэлей нету –
То был справедливый суд...
Иль выродились поэты? –
И маком льстецы цветут.

Садовник

«В своих стихах души не чаю», –
Такое я скажу навряд.
Я их усердно очищаю,
Как от листвы осенний сад.

Безжалостно их сокращаю!
Длинноты меткости вредят...
«В своих стихах души не чаю», –
Такое я скажу навряд

 Счастливая песня

                Памяти Николая  Макаровича  Петренко, белорусского композитора

Сквозь пошлость, рутину и серость
Вдруг слышу твои «Ручнiкi»,
И – словно бальзамом на сердце,
Уставшее от тоски,
От чёрствости и равнодушья,
От клипов с дешёвой «попсой», –
Мою огрубевшую душу
Омыло горячей слезой.
И сразу попрятались тучи,
И травы блестят в серебре...
И стал я на капельку лучше,
На грамм пусть, но всё же добрей.
А песня счастливою птицей
В лазури рассветной парит.
И хочется снова влюбиться,
И хочется жить и творить.

Поэт

Чтоб молодо стих звучал,
Звенел, как клинок, чтоб стих,
Поэту не нужен причал,
Претит ему также штиль.

Сильнее, чем ласки жены,
Поэту бури нужны.

Поэту нужен костёр –
До неба чтоб доставал, –
 Пылающий ярче зорь
Девятый огненный вал.

Но не на него смотреть –
А в этом костре сгореть!

                РАНЕНАЯ ПАМЯТЬ

Мы столько войн в России пережили...

Мы столько войн в России пережили,
Нас били немцы
и чёрт знает кто:
И с Запада полки врагов крушили,
И вечно зуб на нас точил Восток.

Давным-давно
В Германиях иль Польшах
На прахе русском травы проросли...
Но полегло нас
Многократно больше,
Когда с мечом мы брат на брата шли.

Топтали Россию татарские орды...

Топтали Россию татарские орды
Иль реял над нею сталинский стяг,
Но солнце сияло –
и через невзгоды,
И Волга текла –
при любых вождях.

И сеять нам жито,
рожать, веселиться –
Да чтобы с размахом –
по-русски чтоб!
И нашему Богу будем молиться...
А тот,
кто захочет с нами сразиться,
Сперва пусть себе приготовит гроб.

Снова февраль разгулялся бураном...

Снова февраль разгулялся бураном,
Стонет-кручинится лес.
Снова открылась в груди моей рана,
Та, что нанёс
Чужеземец Дантес.

Боль вековая,
Боль роковая
Спать не даёт мне опять…
Знать, у России у ж доля такая –
Лучших сынов молодыми терять.

Глеб Успенский

                Последние 10 лет своей жизни Глеб Успенский провёл в больнице для душевнобольных.

А за окошком вой пурги,
И вновь душа болит:
Так ощущает боль ноги
Безногий инвалид.

Давно в кармане – ни гроша –
Ну, что ж – не привыкать!
Не за себя болит душа,
А за Россию-мать.

Доколе будет в нищете
Тонуть святая Русь?
За это разве на кресте
Распят был Иисус?..

Пурга бушует за стеной,
Играет в жмурки с Сатаной...
По сердцу – как хлыстом...
И кажется весь край родной
С огромный жёлтый дом.

 Памяти Анны Тимирёвой

Она уже совсем дряхла,
Глухая, как стена.
Поверить трудно, что была
Красавицей она,
Цвела, как вишенка весной,
И с пламенем в очах,
Что ею бредил, как больной,
Сам адмирал Колчак,
Который стоя на краю
Могилы-полыньи,
Жалел – до слёз – не жизнь свою,
Не промахи свои,
Не то, что предали его
Соратники, друзья,
Что ровным счётом ничего
Уж изменить нельзя.
Не за себя боялся он –
Он прожил как боец, –
Пускай бессилен, побеждён
И не помог Творец.
Пускай оплёван, осуждён...
У бездны на краю
Не за себя боялся он –
За Аннушку свою.
Ведь ей уже наметил Бог
Пройти кромешный ад,
Который описать бы смог
Навряд великий  Дант...
Она уже совсем дряхла.
И потеряла страх –
Ещё с тех пор, когда была
В колымских лагерях.
Страшится только одного:
А вдруг на небесах
Не встретит никогда его –
И слёзы на глазах...
«И если я ещё жива,
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе».*

*4 строчки из стихотворения Анны Тимирёвой, посвящённого А. В. Колчаку.

АНАФЕМА
(Из монолога патриарха Тихона)

Вновь над краем отчим горький дым,
Вновь погибель Родине грозит.
Боже святый, именем Твоим,
Всем врагам святой моей Руси –
Анафема!

Всем двуногим хищникам-волкам,
И особо – кто в овечьей шкуре,
И эсэрам, и большевикам,
Новой сатанинской диктатуре –
Анафема!

Кто довёл до нищеты народ –
Бесам и кровавым супостатам,
Кто с мечом убийственным идёт,
Как во время оно, брат на брата, –
Анафема!

Красной революции вождям –
Отпрыскам лукавым Люцифера, –
Кто поганит православный Храм
И под корень вырубает Веру, –
Анафема!

По заслугам всем Господь воздаст!
И заблудших богоборцев власть
Схлынет, как весной с полей вода…
Пусть звучит набатом Божий глас:
Анафема!
Анафема!
Анафема!

Голгофа

          (Отрывок из поэмы «Антоновщина»)

Пытали:
били, жгли огнём.
И били снова...
Распяли на кресте потом
Сыром,
кленовом.

Торчали гвозди,
как штыри,
В остывшем теле
И в свете утренней зари
Кроваво рдели.

Не захотел большевикам
Он петь осанну...
Я часто вижу по ночам
Святые раны.

Они болят,
горят во мне –
В душе поэта...
Как горько, что в моей стране
Случилось это.

В моей стране,
родной до слёз,
В моей России
Распят был так же,
как Христос,
Отец Василий,

Который у большевиков
Стал костью в горле,
Кто в рожи злобные врагов
Мог плюнуть гордо...

Избили страшно.
Жгли огнём.
И били снова...
Распяли на кресте потом
Сыром, кленовом.
 Крестьяноненавистник

     Крестьяноненавистник          
               
 (Отрывок из поэмы «Антоновщина»)

Метались люди.
Рёвом оглушал
Горевший скот восставшую округу...
А он, на это глядя, приказал:
– В плен – никого! –
и выругался круто. –

Ишь, сволочи...
– и вновь злорадный мат, –
Не по нутру вам стала власть народа...
Покажем, мятежи как поднимать,
Паршивое кулацкое отродье!

И столько ярости –
на мужиков,
Кто соль России православной были,
Что, кажется, смешать он был готов
Тамбовские деревни с дымом-пылью.

Он на дух мужиков не выносил,
И смертоносным батарейным громом
С каким-то диким наслажденьем мстил:
За детство,
за еврейские погромы...

– Огонь! –
И только щепки от моста...
– Огонь! –
 И кони, как косой, косились...
– Огонь! –
И те, кто верили в Христа,
Безвременно на небо возносились...

До гробовой доски своей крестьян
Он просто генно ненавидеть будет...
И позже с ним расправится тиран
Усатый –
не случайно –
как с Иудой.

Голос из 1933 года

В 1933 году по вине Коммунистической партии, затеявшей убийственную коллективизацию, от голода вымерло крестьян больше, чем на гражданской войне.
                Из газет

Не дай Господь ни другу, ни врагу
На шкуре собственной изведать голод.
Когда живёшь лишь через не могу,
Лишь потому,
Что организм твой молод,
Что он, как за соломинку,
За жизнь
Вцепился и руками и зубами…
…Вот надо мной проносятся стрижи,
И я готов умчаться за стрижами
В любую чужедальнюю страну –
В чужую осень, зиму иль весну, –
Подальше только от страны нелепой,
Где жизнь моя равна кусочку хлеба.

О Господи!
За что и почему?
Кто должен быть перед тобой в ответе,
Что крошки хлебной нет в моём дому
И что умрут мои кровинки-дети?
Не понимаю,
Как такое мог
Ты допустить,
Всесильный мудрый Бог,
Чтоб опыты над целою страной
Вели большевики,
Как над мышами,
Чтобы жестокой сталинской рукой
Россию с пылью лагерной смешали?

Да, страшен тот,
Кто голодом прибит,
Теряет облик он людской.
Однако
В сто раз страшнее,
Чем любой бандит,
С идеею бредовой «коммуняка».
Я в 33-ем по его вине
Бессмысленно погиб:
Не на войне,
Не от бандитской пули,
Не в ГУЛАГе, –
От голода погиб…
Под красным флагом…
Но верю:
Голос мой издалека
Наследники страны моей великой
Услышат –
Через годы и века –
И помянут меня своей молитвой.
1988
 
Колымская метель

В колонне арестантской доходяг
Брел отрешённый –
от себя и мира.
Ни на минуту не замедлить шаг –
Мороз грозит страшнее конвоира.

Он тихо,
обессилено упал,
Навеки чтоб сродниться со снегами,
И поднимать его никто не стал –
Все на пределе сил своих шагали.

И даже конвоир не захотел
Поднять винтовку,
чтоб его прикончить…
И замела колымская метель
Его бесследно,
как простою кочку.

Не понятый ни Богом,
ни людьми,
Тем более своей,
Советской,
властью,
Он, как ребенок,
в предпоследний миг,
Бесславный и жестокий,
вдруг заплакал.

«За что? За что? –
мысль острая, как гвоздь,
Его мозги,
застывшие,
пронзает. –
Как допустить сумел любимый вождь,
Что он вот так, нелепо, замерзает?

Ведь он любил, как мать,
родную власть, –
Мог за неё и на гражданской пасть,
Быть финкою бандитской изувечен…»
И слёзы из –
уже бесцветных –
глаз
Жемчужинами скатывались в вечность.

 На перезахоронение Деникина

Не радостна и сытая чужбина,
Где глаз не веселит приход весны.
И русская кудрявая рябина
Не раз в его наведывалась сны.

Одна мечта,
Одна, как песнь заветная, –
Он на неё бы променял и рай:
Эх, встретить на Дону б зарю рассветную,
Одним глазком родной увидеть край.

Родной до боли,
Где могилы близких,
Где негой дышит падающий снег,
Где не стоят пока что обелиски
Его друзьям, погибшим на войне.

На той гражданской,
Проклятой –
Бесславной –
Под белой несчастливою звездой...
Уткнуться бы лицом в родные травы,
Умыться бы криничною водой.

И вдоволь насладиться бабьим летом,
Расцеловать берёзовую медь,
А после и не страшно с белым светом
Проститься.
И спокойно умереть...

Не радостна и сытая чужбина,
Как нудные холодные дожди...
Россия-мать! Пусть поздно –
Только сына,
Пусть блудного,
Но всё ж родного сына,
Навек к своей прижала ты груди.


АССОЛЬ
                Памяти Александра Грина

И полунищий, и больной,
Он угасал, как гаснут зори.
А ветер крымский пах весной –
Так опьяняюще пах морем!

Сгорал он свечкой на ветру,
Уж грезились святые дали…
Но вот однажды поутру
В его каморку постучали.

Открыл, превозмогая боль,
Он дверь – и у порога замер:
Стояла перед ним Ассоль
С лучисто-синими глазами.

Казалось, всю красу весны
Она собою излучала:
«Я слышала, что вы больны,
Возьмите вот кулечек чая…

На три заварки хватит тут.
Не обессудьте… Нету боле…»
– А как красавицу зовут? –
В ответ бубенчики: «Ассолью!..»
 
Чужбина
                Памяти Ф. Шаляпина

Хоть всё на чужбине «окэй»:
Работа,
И деньги,
И слава, –
Но думы о Волге своей
Порою нахлынут,
Как лава.

Представит родной ледоход
И русских полей просторы –
Такая тоска берёт
В свои костлявые шоры,

Хоть вешайся
Или вой
Голодным январским волком:
Всё бросить к чертям –
И домой –
На Волгу.
На Волгу!
На Волгу!!

Одно утешенье:
Во сне
Он может прижаться к берёзам
И в утренней тишине
Босым пробежаться по росам.

Домой улетел бы.
Но как
Увидишь родимое солнце –
Молох кровожадный –
ГУЛАГ –
Проглотит и не поперхнётся.

А он эмигрант...
А он
Не шибко любит Советы....
И, стало быть, обречён
Чужие встречать рассветы...

Одно утешенье:
Во сне
Увидит снова берёзы
И с ними наедине
О родине выплачет слёзы...

Молох

Он Революции был предан до конца
И жизнь бы отдал за неё без страха.
А за идеи партии –
отца
Родного он отправил бы на плаху.

Служить он Коммунизму дал обет.
Быть верным Ильичу – 
до самой смерти.
И честь свою,
 как ленинский билет,
Он мог отдать лишь только с сердцем вместе.

Перед страной и совестью был чист,
Он честно строил счастье –
всей планете...
Но не поймёт: за что ж в него чекист
(и бывший друг!)
стреляет на рассвете.

Что это –
революций страшный рок?
Иль недоразуменье?
Иль измена?..

Но щёлкнул революции курок –
И на губах застыло имя –
Ленин...
 
Жанна

Она была отважной партизанкой
И смелою разведчицей была –
В веснушках улыбающихся–
Жанна,
Девчушка из рязанского села.

Она французской знаменитой тёзке
Не уступала в мужестве святом:
Летели эшелоны под откосы,
Земля горела жарко под врагом.

Кринички жажду утоляли Жанне,
И сосны укрывали от врага,
И милосердно бинтовали раны
Ей чистые полесские снега.

Дарили бусы алые
Рябины
Ей золотой осеннею порой,
Седые старики её любили,
А парни звали ласково сестрой.

Землянка в два наката,
а  не хата –
Вот кров её на про;клятой войне,
Где и мужчинам нелегко, солдатам,
А женщинам, – что говорить –
 втройне:

Ведь не перины пуховые стелют
Бойцы, устало отходя ко сну...
И вовсе уж не девичее дело –
В немецком оказаться вдруг плену...

Пытал её сам шеф гестапо,
пьяный,
Но кровью в рожу плюнула врагу...
Водою жгучей обливали Жанну –
И бросили раздетой  – на снегу...

Плывут над Сожем тёплые туманы,
И снова осень ясени зажгла.
Живёт в легендах партизанка Жанна –
Девчушка
из рязанского села.

Рассказ ленинградской блокадницы

                Ларисе Лужиной

Лучи апрельские с утра
Тепло живительное дарят.
А папа тихо умирал
На выцветшем диване старом.
Шинелькой фронтовой одет,
Протёртой, в двух местах прожжённой.
Мне было пять неполных лет,
Но звали «нашей старушонкой».
Царила тишина в дому.
Безмолвно с папой я сидела.
И понимала – что к чему,
И, странно, плакать не хотела,
И почему-то даже есть
Мне не манилось в это утро.
Лежал отец, опухший весь
От голода – стеклянный будто.
Он остывающей рукой
В последний раз меня погладил...
Заплакал вдруг –
 Такой большой,
А со слезами и не сладил...
А я молчала, как стена,
Бесчувственная, словно камень...
Шумела за окном весна...
А папа слабыми руками
Меня к груди своей  прижал
И выдохнул: «Живи, дочушка...»
И тихо головой упал,
Совсем седою, на подушку.
И свет в глазах его погас...
А смерть стояла за дверями...
Но мёртвый, папа, всё же спас
Меня – своими сухарями,
Что под подушкою своей
Хранил сокровищем в пакете...
И до своих последних дней
Я буду перед ним в ответе.
Я буду перед ним в долгу
И там, за синей далью звёздной,
За то, что жизнь любить могу
И радоваться новым вёснам.

Только сердце не вышло из боя...

Май шумит молодою листвою,
И в садах расцветает весна,
Только сердце не вышло из боя –
Канонада ночная слышна.

Снова я поднимаюсь в атаку,
И гремит боевое «Ура!»...
И пылают фашистские танки –
Словно всё это было вчера.

Снова рвутся снаряды и мины...
Снова вижу красивых ребят,
Что в полях под Москвой и Берлином
Молодыми навеки лежат.

Не дожившим до светлой победы
И не взявшим своей высоты,
Им стихи посвящают поэты
И девчата приносят цветы...

Снова май над родимой землёю
Молодою листвою шумит.
Только сердце не вышло из боя,
Только память, как рана, болит.

Жуков в Свердловске

Полуопальный.  Но герой
Кровавой и священной, той
Народной, праведной войны.
Он был легендою живой.
Он был любимцем всей страны.
Бойцам был братом и отцом.
Огнём крещённый и свинцом,
Он твёрдо верил: в правде Бог.
И выше жизни ставил Честь,
И в чистоте её берёг.
 
...Гулял однажды в выходной
В старинном парке он с женой.
Вдруг к ним, чеканя браво шаг
И от волненья чуть дыша,
Военный подошёл. Седой.
На кителе медали в ряд.
На солнце ордена горят.
В отставке, видно по всему.
Честь полководцу чётко отдал
И руку протянул ему:
– Знакомы будем: Ермаков.
Тот самый, кто в расход пустил
Царя, чтоб кровушку не пил.
А также всех его щенков.
Я – революции солдат!
(Старик, а в голосе металл.)
Он выше всех своих наград
От маршала страны Советской
Хвалы, конечно, ожидал
За службу верную свою:
Чекист – и по сей день в строю...
В ответ – в лицо – хлыста сильней:
– Я – Жуков, и руки своей
Я палачам не подаю.

ЗА

                А. Дементьеву

Я вчера был сам не свой,
Струсил, как последний раб.
И веду жестокий бой
С тем, кто был во мне вчера,
Был бескомпромиссно-яр,
Был, как пионер, готов
«Мировой раздуть пожар»,
Выжигать любых врагов:
Их – не счесть, они – вокруг.
Даже если бывший друг,
Бей!
Ради ленинских идей,
Бей!
Ради счастья всех людей,
Бей!
Вырви жалость из груди,
Как учили нас вожди...
Опускаю вниз глаза.
Даже сад в цвету постыл...
Я вчера был также «за»,
Я дрожащей тварью был.
Мой учитель, разве мог
Я считать тебя врагом?
Ты же был мне – видит Бог –,
 Ты вторым мне был отцом.
Бледный, на меня смотрел...
Обвинял тебя весь зал...
Я дрожал... огнём горел...
И... я поднял руку «за»...
Я вчера был сам не свой,
Струсил, как последний раб...
Я веду жестокий бой
С тем, кто был во мне вчера.
И до крышки гробовой
Этот бой вести – с собой.
Даже там, на небесах,
Буду липкий помнить страх,
И учителя глаза,
Когда зал
Голосовал
И я поднял руку «за».

Из монолога Михаила Танича

Забыть ли, как –
под липкий страх –
Мы до утра не засыпали,
Как погибали в лагерях –
На Колыме,
на Соловках,
на проклятом лесоповале?

Когда врагом мог стать любой,
Когда отцов «сдавали» дети, –
А пели,
что страны другой
Свободней нет на целом свете?

...Как тяжко мы с колен встаём.
А ветер перемен повеял!..
Что было –
поросло быльём,
Но только не травой забвенья.

Скерцо

                Памяти Я. Смелякова

Он с часу на час их ждал,
И странно – совсем без страха,
Который давно потерял
На диких просторах ГУЛАГа:
Когда в доходягах ходил,
Когда «блатыри» доставали –
Кипела злоба в груди
На проклятом лесоповале.
Да что там лесоповал:
Всё ж кедры родные рядом, –
У чёрта в зубах побывал,
В  фашистском плену побывал, –
Куда пострашнее ада...
На зоне хоть каторжный труд,
Но родина всё же за зоной...
Он знал, что за ним придут,
Их видел не раз – спросонок.
...»Ну что же, сам виноват,
И поделом расплата:
Осмелился критиковать
Сталинского лауреата,
Того, кто умел воспевать
Усатого супостата.
Ведь знал же, что тот сексот,
Доносчик со стажем, бывалый.
Связался по пьянке – и вот
Жди нового лесоповала...»
...Он стал засыпать... 
И вдруг
Под вой магаданских вьюг
Услышал Шопена скерцо...
«Эх, чёрт... не дослушал...»
Стук
Не в дверь сапогом, а в сердце.


 Он уезжал в командировку...

                Воинам-«афганцам» посвящаю

Он уезжал в командировку,
Нет, не по нуждам заводским, –
Родную покидал сторонку,–
Туда, где пахнет толом дым.
Где даже хлеб бывает горек,
Где смерть порой  к лицу  лицом
И где стреляют даже горы, –
Но не камнями, а свинцом.
Он обнял молча мать-старушку.
Всплакнула на груди жена
И незаметно погремушку,
Дочушки лучшую игрушку,
В карман пальто кладёт она.
Чтоб там, когда придёт с заданья,
Крещённый сталью и огнём,
В краю жестоком, чужедальнем
Он помнил свой бы отчий дом.
И чтобы в будни боевые
Он знал, что ждут его всегда
Глаза малышки голубые,
Как родниковая вода.
1982

 Сердце

                Памяти Юлии Друниной

От имени всех павших за Россию –
Она стихи писала кровью сердца,
Которое безжалостно сразила
Тупая и воинственная серость:

И ведь не пулей вражеской пробито,
И не штыком в кровавом рукопашном,
Не финкою маньяка иль бандита,
И не болезнью роковою даже…

Пойти на сделку с совестью и честью
Ей, сильной, оказалось не под силу, –
И прервала своей рукою песню,
Что не допела про тебя, Россия.

Памяти Игоря Григорьева

         Тяжко, и муторно, и тошнёхонько  сейчас всем нам, русичам... Только думается и веруется: Россия не может не быть. Без нашей России, без нашей русской души, без нашей мученической веры в мире не будет ни любви, ни добра, ни надежды.

                И. Григорьев

 

Он любил Россию всей душой –
Ратник и Поэт её большой.
Не ходил он в розовых очках,
Не писал он в розовых тонах,
Ему было вовсе не «начхать»,
Что погрязла в нищете страна,
Что воруют, беспросветно пьют,
Что цветет, как мак киргизский, блуд,
Что грабёж – как в смутны времена...
Он  – до дней последних – презирал
Тех, кто Веру, Совесть, Честь попрал,
Кто по фарисейской шел тропе:
Дифирамбы власть имущим пел.
Его «хата с краю» не была, –
Не жалел он для других тепла.
Воин и Поэт Руси святой
Будет вечно в памяти людской.

Плачет небо...

В лень нашей святой Победы
Сиять небесам бы надо,
Но мглою они одеты,
И слёзы на землю – градом,
Как вспомнят, что было с нами, –
Кровь в жилах их, синих, стынет:
Ведь это ж страшней цунами
Пожарища сотен Хатыней,
В которых люди – живые –
Вселенским костром пылали...
И там, даже в райских высях,
Такое забудешь едва ли.
... И небо болюче стонет
И плачет от лютой обиды:
Вновь гимны поют в Эстониях
Эсэсовцам недобитым.

Баллада о трубаче

           Рассказ донецкого ополченца

Он в технике был, ну, ни ме и ни бе,
Гвоздь в стену забить аккуратно не мог,
Зато гениально играл на трубе, –
На сцене донецкой был царь он и бог.
И после концерта восторженный зал
Ещё полчаса ему рукоплескал.

Он был близоруким с младенческих лет,
И детских обид никому не прощал.
И если дразнили «очкарик» – в ответ
Нередко об стену очки разбивал.
Играл он всегда не по нотам – на слух,
Да так, что порой занимался мой дух.

Частенько, когда он на сцене играл,
Я слушал, не пряча целительных слёз,
Казалось, как будто в раю побывал, –
Не зря назвали его – виртуоз.
И было счастливой наградой по праву
Ему неумолчное, звонкое браво!

Но вот в его дом постучала война,
Незвано-непрошено, дико-кроваво,
У музыканта пыталась она
Отнять и на жизнь, и на музыку право.
И поняв, что тщетно стонать и брюзжать,
Ушёл добровольцем свой дом защищать.

За кровь и за слёзы детей отомстить,
Он сам себе слово железное дал.
Он даже и в мыслях не мог допустить,
Чтоб гордый Донецк новый нацик топтал.
Стал другом ему автомат боевой…
Но только ему не вернуться домой.

Был снайперской пулей бандитски сражён…
Он землю родную, как маму, обнял…
И замер в суровом строю батальон.
Над гробом его даже ветер рыдал.
…Но смолкнут орудия. Смолкнет и плач.
На смену придёт ему новый трубач!


                НАЕДИНЕ С РАССВЕТОМ

Рано, на заре...

В путь-дорогу выйду
   рано на заре.
Травы луговые
   снова в серебре.

Всем грачам горластым
   прокричу: «Привет!»
На Двине, на Двинушке
   встречу свой рассвет.

На воде качаются
   тихо поплавки.
Солнце поднимается
   прямо из реки.

Хорошо с рассветом
   быть наедине, –
От улыбок солнечных
   радостно вдвойне!

Жаворонку
Жду тебя, мой гость желанный,
Чтобы песней долгожданной,
В синей вышине звеня
Вновь порадовал меня.

Чтоб целительная песня
Из родного поднебесья,
Где весны и солнца власть,
Прямо в душу пролилась.

Ручью, звенеть чтоб...

Ручью,
Звенеть чтоб,
Нужен ли талант? –
Журчит себе,
Лучам целебным рад…
И я пою,
Парнасский дебютант,
Не требуя ни славы,
Ни наград.

Скворец,
От гама вешнего хмельной,
Завидовать не станет соловью:
Поёт он,
Очарованный весной, –
И, птахе скромной вторя,
Я пою.

Возможно, в пении
Я сущий дилетант –
Душа не петь не может
О весне…


И вовсе ни к чему ручью талант,
Любить чтоб,
Восторгаться
И звенеть!

Мой Круз

               Четвероногому другу

Как одуванчик, рыжий мой мальчик,
Весь золотистый, как солнышко он,
Ищет в траве мною брошенный мячик,
В майское утро уж больно влюблён.

В лютиках любит, как в люльке, «качаться»
Славный и ласковый мой дуралей, –
Так уж доволен, что просто от счастья
Выпрыгнуть может из шкуры своей.

Любит ромашки понюхать он утром –
Долго вдыхает родной аромат:
Нюхает их, дегустатор как будто,
Радостью милые глазки горят!

Колокольчики-звоночки

Запах чабреца и мяты.
Зажигается рассвет.
На траве, слегка примятой,
Ты оставила свой след.

«Колокольчики-звоночки,
Голубые васильки,
Где же вы,
Мои сыночки?» –
Мысли, словно мотыльки.

«На обрывистых дорогах,
Посреди чужих морей,
Будьте вы хранимы Богом.
И молитвою моей».

…И ушла, растаяв точно.
Тихо стало над рекой...
«Колокольчики-звоночки,
Как вернуть душе покой?»

Помню я берёзку за селом...

Помню я берёзку за селом,
Рядом с нею –
Молодую маму.
– От берёзок,
Знай, сынок,
Тепло.
И светло,
И радостно, –
Как в храме…

С той поры немало лет прошло, –
И меня,
В невзгоды
И морозы,
Греет вековечное тепло
Мамы юной
И её берёзы.

Весна

По лесам, по полям, по аллеям,
Как хозяйка, проходит весна.
От неё и собаки шалеют,
И берёзкам в ночи не до сна.

От неё – даже воздух хмельной:
Я спешу насладиться весной.

Плачет сосулька...

  Плачет сосулька,
  слёзы: кап-кап!
  Рыжее солнце
  жжёт ей бока.

  Грустно ей видеть,
  как тают снега,
  Слышать 
  грачиный безудержный гам.

  Плачет сосулька…
  Слеза на снегу:
  Скоро, ой, скоро
  ручьи побегут!

  Плачет…
  а солнце печёт всё сильней…
  Скоро, ох, скоро,
  забудут о ней.

  Плачет сосулька…
  А может, она
  Плачет от радости:
  снова весна?!

Первая капель

Люблю
   подолгу наблюдать
За первой,
   робкою,
      капелью…
Вчера глумились холода,
А нынче вдруг
   душа запела.

Она –
   с утра –
      поёт о том,
Что
   забывать пора метели,
Что
   скоро в небе голубом
Услышит жаворонка трели.

Апрель

За что – не понять – на весну
Надул свои губы апрель,
Морозцем седым дохнул
На птичью живую трель.

И почки нежные он
Вдруг ветром холодным обдал,
И ёжится-зябнет клён,
И серою стала даль...

Но солнца пробился луч,
И снова под гомон грачей
Свой радостный гимн теплу
Запел молодой ручей…

Дымок сирени

            (Внуку)

Когда тебя весною не пьянит
Сирени расцветающей дымок,
И лес не тянет тайной, как магнит,
И не влечёт романтика дорог,

Не радует бодрящий ветерок,
Глаз васильков родных голубизна, –
Знай: от Любви, дружок, ты так далёк, –
Быть может, даже дальше, чем Луна.

Невеста

Сколько раз я на неё глядел,
Равнодушно мимо проходил,
А сегодня взглянул – обомлел,
Что-то сладко ёкнуло в груди.

Я пред ней заворожённый встал,
Захотелось на колени пасть.
Боже мой, какая красота!..
И стою, любуюсь ею всласть.

И глаза восторженно горят:
Ах, невестушка…
Хоть под венец…

Это вишня,
Радуясь весне
Обновила праздничный наряд.

Весенняя песенка

Я сегодня необычный... не такой...
Расшалился, как мальчишка озорной...

Что вы, что вы? – Я совсем не под хмельком –
Одурманен я весенним ветерком.

Опьянила меня ива у пруда,
Под которой свою любу поджидал,

Под которой – под рулады соловья
Прошептала мне голуба: «Я твоя...»

Целитель вечный мой...

Он рад увидеть вновь меня –
Хоть летом, хоть зимой,
Моя духовная родня,
Целитель вечный мой.

Здесь ели руки протянуть
Всегда готовы мне.
Здесь так приятно отдохнуть
В целебной тишине…

Я вновь душою занемог,
И боль к нему несу…
В толпе я больше одинок,
Чем в сумрачном лесу.

Рождение утра

Всевышний
Лук могучий натянул
И выпустил горячий луч –
Стрелу.
И, расстреляв ночную тишину,
Легко рассеял пасмурную мглу.

Весёлый поднял он переполох
В зелёном, словно изумруд,
Лесу
И пламенем серебряным зажёг
На травах сонных
Юную росу.

Как радостно июньскою порой...

Как радостно июньскою порой
Встречать рассвет наедине с зарёй,
Умыть лицо ромашковой росой
И наслаждаться утренней красой!

И первый солнца благодатный луч,
И трепетный на дне овражка ключ,
И жаворонок, в вышине звеня,
Рожденье нового благословляют дня.

И вновь с рассветом я наедине –
И счастье загорается во мне,
И молодею телом и душой,
Как в час блаженства с юною женой!

Старая ива

Зажгла серебряным огнём
Старинный пруд луна.
Поникла ива над прудом, –
Как сирота,
Грустна.

О чём задумалась она
В сиянье серебра?
Об этом знает лишь одна
Луна,
Её сестра.

Возвращение

Нынче праздник в бору сосновом,
Звонче начали птицы петь:
В глушь – до боли родную – снова
Возвращается бурый медведь.

От войны убежав из дома,
Жизнь спасал он в краю чужом...
О, как пахнет вкусно, знакомо
Диким клевером и чабрецом!

Льются трели на всю округу,
Бубенцами звенят ручьи,
И малинник косматому другу
Раскрывает объятья свои.

Луговой ромашке

Роса на лепестках твоих
сверкает,
И маленькое солнышко
внутри.
Сегодня ты красивая такая
В лучах
целебной утренней зари.

Ты радуешься
ласковому утру –
Кругом царит
Господня благодать!
Ты
В настоящих райских кущах будто,
А я сорвал тебя,
чтоб погадать.

Уж слишком суеверен стал
под старость,
Приметам разным начал доверять –
Всё потому,
что просто опасаюсь
Любовь свою,
земную,
потерять…

Я лепестки,
как крылья,
обрываю…
Гадаю, дурень:
любит или нет…
И постепенно гаснет –
замечаю –
Ромашкового солнца
чудный свет.

Муравей

Как часто я,
Придя в сосновый бор,
Тебя, Мураш,
Не замечал в упор.

Внимал с восторгом пению
Дроздов:
Их не приметить –
Ну нельзя никак! –
И восхищаться был весь день готов
Журчаньем молодого родника.

Вон белка промелькнула меж ветвей.
И уж в траве высокой прошуршал.
А на тебя,
Трудяга Муравей,
Ногою –
не заметив –
наступал…

В лесу родном я барином хожу,
Забыв, чудила,
Что среди людей
Я тоже для кого-то –
Мелкий жук.
Иль просто –
Незаметный муравей.

Купаюсь в ночной Двине

Я в звёздную россыпь вошёл,
На звёздах, как в зыбке, качаюсь.
И так на душе хорошо,
Как будто расстался с печалью,
Что тяжким давила свинцом
Иль камнем лежала надгробным...
Двина с просветлённым лицом
Глядит на заснувшее Ропно.

Купаюсь в ночной Двине
Инежусь от лунного света.
И слышу, как ангелы мне
Запели многая лета.
О чём-то своём с рекой,
О вечном шепчутся ивы...
И так мне легко-легко,
И вновь я, как в детстве,
Счастливый

Радуюсь...

Утро меня так привычно встречает
Свистом и щебетом птиц.
Это же счастье – вечное счастье –
Быть постоянно в пути!

И любоваться росой спозаранок,
И умываться росой!
Радуюсь я, очарованный странник,
Каждой тропинке лесной.

Землю родную, как мать, обнимаю,
Солнцу осанну воздам.
Радуюсь небу. Радуюсь маю.
Радуюсь тёплым дождям.

И никому ничего не обязан –
Кроме любви легкокрылой своей...
Здравствуйте сосны! Здравствуйте вязы!
Здравствуй, проныра ручей!

Радуюсь я, очарованный странник,
Утру, дороге, мечте,
Этой полянке в цветистом убранстве,
Жизни – во всей полноте!

Пленница

Бабочка,
Цвета лимона,
Бьётся с утра
О стекло.
– Ах ты, глупышка, –
Ведь можно
Крылья поранить легко.

Думала:
Будет удача,
А оказалося –
 Плен...
Ты же погибнешь,
Чудачка,
Здесь,
 Среди каменных стен.

Где-то резвятся подружки,
Радостные,
На лугу...
Милая,
Биться не нужно,
Дай-ка тебе помогу.

Я открываю окошко:
– В добрый,
Красавица,
Путь!
Только, пожалуйста,
Крошка,
Впредь осторожнее будь.
 
Одуванчик золотой...
(Подражание А. К. Толстому)

Всё желтым-желто вокруг –
И горит-пылает луг!

Одуванчик золотой,
Я возьму тебя домой,
Там поставлю в вазу.
И ненастною порой
В комнатушке холостой
Посветлеет сразу!

Случается порой в июне...

Случается порой в июне,
Что холодом борей вдруг дунет,
И заморозок – бич полей –
Спешит оброк собрать скорей.
Так и в любви бывает часто:
Купались двое в речке счастья,
Но вот любовь в начале лета
Морозцем тронуло слегка –
И сникли, не познав расцвета,
Незакалённых два ростка.

 Тень

В самом разгаре день.
Солнце нещадно жжёт.
Тень моя, тощая тень,
Ходит – меня бережёт.

С нею играется пёс,
Круз мой – смешной лоботряс.
И от его проказ
Я хохочу до слёз.

Лает заливисто он,
Клоун беспечный мой…
Чист, как стекло, небосклон.
Жарит июльский зной.

Летний вечер

Дышат целебной прохладою клёны,
В свой приглашают кружок.
И опахалом помашет зелёным
Тополь –
Мой старый дружок.

Свежестью дышат и роща, и небо,
Свежестью дышит река.
По небу тихо,
Как кони из снега,
Цугом плывут облака.

Мирно пасётся корова за хатой,
Месяц над ней – пастушок...
Дышит вечерней целебной прохладой
Тополь –
Мой старый дружок.

 Солнечный дождь

Он по крыше барабанит лихо,
Не жалея молодецких сил.
И дождём залюбовалась
Липа:
Барабанщик больно уж красив.

Золотоволосый.
Ясноглазый.
По всему видать, что холостой, –
Рассыпает весело алмазы
По округе щедрою рукой.

Дуб

Его кручина
Не согнула,
Сломать бураны
Не смогли.
Как русский богатырь Микула,
Кто черпал силы из земли.

Стоит он гордый,
Непокорный,
Непобедимый, как народ.
А потому,
Что мощны корни
И соки от земли берёт!

С добрым утром!

С добрым утром, добрый лес! –
Без меня скучал, конечно.
Да и я скучаю без
Красок вечных – красок вешних.

Ветерок шуршит листвой –
Сочной, нежной, молодою.
Обновили ели хвою
Изумрудной красотой.

У берёзок томный взгляд…
А из сердца – песня льётся!..
Синевой своей манят
Незабудки у болотца.

На полянке от шмелей
В восхищенье медуница!..
И не раз мне будет сниться,
Как журчал в глуши ручей.

Бубенцами – утром ранним
Ландыш разбудил зарю…
И на сердце так отрадно –
Будто с Богом говорю.

Рябина

Вырвал рябину с корнем
Ночью буян
Ураган...
Что ему чьё-то горе?
Он от разгула пьян.

Ярость его кипела
И бушевала во мгле...
Ягоды –
Недоспелые –
Бусинками на земле.

Ведь никому не хотела
Делать рябинушка зла, –
Даже понять не успела,
Так ли
На свете жила.

Слёзы на листьях клёна.
Ветви он вниз опустил...
Что же ты –
Вечно влюблённый –
Лапочку не защитил?

Люблю берёзовое лето...

Люблю берёзовое лето
В моём берёзовом краю,
Где песен соловьиных спето –
Не счесть – в берёзовом раю.

И осень с тихим бабьим летом,
Когда она желта, светла,
Когда теплом её согрет я,
Мне также – аж до слёз – мила.

Тишина

Человеку нужна тишина
После грома и шумных дождей:
Ведь уставшую душу она
Лечит лучше искусных врачей.

Вижу: радуга в небе дугой,
Словно арка над вечности дверью.
И беседует ангел со мной,
И в бессмертие личное – верю.

Перед рассветом

Ранним утром на лужайке,
      у серебряной реки,
Сладко дремлют дружной стайкой
      голубые мотыльки.

Я иду. Дышу прохладой.
      Эх, умыться, что ль, росой?
Да боюсь вспугнуть красавиц,
      потревожить их покой.

Только выкатилось солнце
      колесом из-за кустов –
И открылись чудо-глазки
      у фиалок-мотыльков.

Слепой дождик

Играет солнце, нежится,
      и голубеет высь...
Но брызнул дождик радостный,
      откуда ни возьмись.

Запрыгал, заскакал он
      по веткам тополей, –
И сделалось так благостно
      вдруг на душе моей.

Как будто окропил её
      божественный бальзам.
И воздаю осанну я
      весёлым небесам.

 Лёгкий ветрик

Лёгкий ветрик,
Милый,
Шаловливый,
Малых пташек разбудил в лесу.
Посекретничал с подружкой-ивой
И с ромашек отряхнул росу.

Залетел в открытое окошко,
Чтобы поздороваться со мной…
И помчался дальше по дорожке
Белобрысый,
Вольный,
Молодой!

Если одолеет...

Если одолеет
Скука или серость,
Знаю: бор сосновый
Успокоит сердце.

Если приступ злобы
Овладеет мною,
Знаю: дождик летний
Душу мне омоет.

Если вдруг от боли
Прогибаться стану,
Солнце улыбнётся –
И я вновь воспряну!

Летняя ночь

О, как загадочна она,
Как первый поцелуй
Влюблённых,
Как шелест молодого клёна, –
Испить её нельзя до дна.

Покой лесов,
Лугов покой
Надёжно охраняет месяц.
Хожу тропинкой холостой
Я со своею грустью вместе.

И серебрится гладь пруда.
И в небесах играют
Скерцо.
И тихо падает звезда –
И вмиг в моём сгорает сердце.
 
По тропке тихой...

По тропке тихой
Вечер ковыляет,
Уставший –
На покой бы поскорей.
В окошках неба
Месяц зажигает
Привычные
Шесть тысяч фонарей.

Чтоб страннику
В глуши не заблудиться,
Чтоб и в пургу
Найти желанный след,
Как благодать Господня
Будет литься
Пусть бледный,
Но такой приветный
Свет.

В лесной глуши

Узкая тропка вдаль
Вьётся,
Как серый уж.
Знаю:
Мою печаль
Вылечит только глушь

Здесь,
В благодатном краю,
Где тишины лишь власть,
Душу раскрою свою –
Пусть поплачется
Всласть.

Идеальная красота

Красота
В росинке молодой
Вдруг волшебным засияла светом, –
Идеальная
Земная красота
Оказалось в самом неприметном…

Здравствуй, братишка-ветер!..
Здравствуй, братишка-ветер!
Ты шустрый и молодой.
На брудершафт, дружище,
Так хочется выпить с тобой.
Сделай, прошу, одолжение
Старости грустной моей:
Любушке-любе, берёзке,
Привет отнеси поскорей.
Жёлтой осенней порою
Ей также тоски не унять…
Но полетел, проказник,
Свинцовые тучи гонять.

Июльский ветерок

Он локон твой нежно потрогал
И обнял тебя,
Как родной,
И с ним не была ты
Строгой,
Той самою недотрогой,
Какою бываешь со мной.

Ему распахнула объятья.
А он
То начнёт целовать,
То лезет, бесстыдник,
Под платье,
Чтоб томной прохладой обдать.

Он рад оказать услугу –
Любую.
И в жаркий день
Уводит мою подругу
С собою –
Под вишни –
В тень.

Мак
Он пламенел.
Он полыхал.
Был виден за версту.
И радовался стар и мал
На Божью красоту.

И сравнивал мальчонка, я
(И было это в радость!),
Что ярче –
Мак или заря –
Пылает за оградой?..

И вот в родной моей стране
Мак стали меньше сеять,
И стала без него бедней
Расеюшка-Расея…

31 августа

Уже осыпал август позолотой –
Воздушной, чистой –
Листья у берёз.
И с летом я прощаюсь –
С неохотой,
Хотя и без
Сентиментальных слёз.

Я лету говорю за всё
Спасибо:
За утреннюю свежесть и зарю,
За воздух –
Вечерами синий-синий,
За речку и за лес
Благодарю.

Спасибо за багряные закаты
И за дожди грибные,
За тепло, –
За всё,
Чем лето русское богато,
За то, что просто было –
И прошло!

Вот и листья опали с берёз...

Вот и листья опали с берёз –
Золотым отпылали огнём.
Ветер их по дорогам разнёс,
Разбросал,
Где попало,
Кругом.

Листья кружатся в пляске лихой.
Золотистою стала
Даль.
И осыпалась вместе с листвой
С веток сердца
Моя печаль...

Скоро осень и лес, и село
Колким, нудным замучит дождём...

А пока что на сердце светло –
Бабье лето
Блаженствует
В нём.

Запылала роща...

Запылала роща
    золотым огнём
Праздник долгожданный
    вновь в краю родном.

Стелет осень под ноги
    золотую шаль –
Наступать на эту
    красоту мне жаль.

И прошу я осень:
    «Только не спеши,
Колкими дождями
    пламя не туши!»

Царица

Холодные лежат на травах росы,
Не слышен в перелеске соловей.
Позолотило бабье лето косы
Берёзоньке –
Подруженьке моей.

В ручей она,
Как в зеркало, глядится,
Любуется,
Красавица, собой…

Кто скажет, что берёзка
Не царица? –
Ну разве только чёрствый
Иль слепой.

Бабье лето

       Печаль моя светла...
                А. С. Пушкин

Дни –
На редкость погожей осени!
А в лесу –
Даже воздух жёлт!
От промытой дождями просини
Хорошо, будто в Храм зашёл!

Север-батюшка в гости просится,
Чтоб в согласии с  нами жить,
И спешит молодыми морозцами
Безвозмездно всех угостить.

Серебрятся на солнце озими,
В паутинных сад кружевах...
И печаль моя –
Цвета осени–
В золотисто-синих тонах.
 
Люблю порой осеннею...

Люблю порой осеннею
Скитаться
По лесам,
Читать стихи Есенина
Холодным небесам,

Дождю,
Что мелко сеется
День, кажется, седьмой –
Над всей моей Расеюшкой,
Родимою землёй.

С берёзок листья опадают тихо...

С берёзок листья опадают тихо.
Как любо плыть им по лесной реке!
И пауки на лёгкой паутине
Качаются,
Как будто в гамаке.

И жаль топтать ногами позолоту.
И солнце шлёт прощальные лучи,
И целый день готовятся к отлёту
На юг
Неугомонные грачи.

Монисто

Тихою тропкой осенней идём
Мы на свиданье с рябиной.
Бусы,
Горящие алым огнём,
Сделаю я для любимой.

С ней мы –
Бок о бок –
По радугам шли
Вместе –
Сквозь непогоды.
Гордо, как знамя,
По жизни несли
Наши счастливые годы:

Их нанизать я на нитку хочу
Нашей судьбы –
Огнистой.
И как награду
Любимой вручу
Пламенное монисто!

 Журавль

Он в дальний нелёгкий полёт
С собою забрать готов
И запах любимых болот,
И зелень придвинских лугов.

Июльский рассвет голубой,
Ночные раскаты гроз
И даже наряд золотой
Родимых до боли берёз.

Ещё в край чужой с собой
Возьмёт он рос серебро,
Оставив земле родной
На память своё перо.

Вишня

На небе ноябрьском –
   майская синь.
Расщедрился слишком
   Всевышний:
Такую на землю послал
   теплынь,
Что вдруг заневестилась
   вишня.

К зиме бы готовиться ей,
   а она
Надела вновь
   белое платье.
Дурёха, решила:
   видно, весна –
И солнцу
   раскрыла объятья.

Осина

Дрожит осина на ветру –
От холода  ль,
От старости:
«Ох, видно, скоро я помру,
Недолго жить осталося.

Хоть и влачила долгий век –
Понять мне не под силу:
За что не любит человек
В лесу меня,
Осину?

И даже в стужу не хотят
Со мною знаться люди:
Ведь на осине,
Говорят,
Повесился Иуда.

Но это ж просто ерунда
И враки в самом деле –
Да не росла я
Никогда
В далёкой Иудее...»

Поздняя осень

Загасил
Холодный дождь,
Колючий
Осени последние костры.
Табунами проплывают тучи.
Небеса занудливо хмуры.

И ветров промозглые
Стенанья…
Хоть бы поскорей подул
Борей:
Может, он с собой воспоминанья
Принесёт
О родине моей.

О далёкой родине моей…

Перемешались туманы...

Перемешались туманы
С дымом затопленных хат.
Утренник свежестью манит
В лес, чтоб душой отдыхать.

Всё здесь до боли любимо,
Стало просторней, светлей.
Сочные гроздья рябины
Ждут своих первых гостей.

Проснусь один я ночью...

Проснусь один я ночью,
Зажгу в углу свечу
И тихо одиночеству
Спасибо прошепчу.

Нетерпеливый дождик
Стучит в моё окно.
Он одинокий тоже,
Как я, давным-давно.

Продрогший, в хату просится…
Ему б уют да кров
Да просто переброситься
Хоть парой тёплых слов.

Декабрьское утро

Месяц на небе зажёг облака.
Просит о чём-то спросонок река:
Может быть, просит Морозку о том,
Чтобы скорее сковал её
Льдом.

Зябнут от ветра холодного ели,
Ждут, чтоб их в белые шубы одели.
И снегири, поднимаясь с ночлега,
Жаждут не манны небесной, –   
А снега.

Радуга зимой

Радуга зимой
В дом бобыльский мой
Погостить зашла.
Улыбнулась мне
В стылой тишине –
Празднично-светла.

И мой мрак-хандра,
Что свинцом с утра
На душе лежал,
Вдруг в ближайший лес,
Как из церкви бес,
Прытко убежал...

За окном зима,
Вся белым-бела,
А ко мне сама
Радуга пришла.

Да, всего на час…
Да, среди зимы...
И горячий чай
Пьём на пару мы.
 
Морозко

Повидал он красавиц разных,
Но такой –
Не встречал ещё:
Словно небо,
Голубоглаза,
Полыхает румянец щёк.

От её лучезарного взгляда
Стало таять
В холодной груди...
«Ничего мне,
Красотка,
Не надо –
Только твой поцелуй один».

Лезет, старый,
Под девичью шубку –
Разве ведом морозам срам? –
И спешит вожделенные губки
Приморозить
К своим губам.

 Тихотерапия

Когда и рву я и мечу,
И зол,
Как бес,
То к своему иду врачу –
В сосновый лес,

Там ждёт она,
Моя сосна,
Мой старый друг.
И снег хрустит, и тишина
Стоит вокруг.

Лишь стайкой снегири вспорхнут
Над головой –
И воцарится вновь
Покой
Целебный тут.

А солнца редкий луч блеснёт –
И любо мне!
И сердце звонко
Запоёт
Вдруг в тишине...
 
Последний снег

Как из волшебной перины,
Хлопьями пух с утра.
В вальсе,
Как сказка, старинном
Белая кружит хандра.

Мне же всё чудится птица
Белая –
Мой Гамаюн...
Нет, не на город ложится
Снег,
А на душу мою.

Мой Круз

Выгулен пёс мой,
Ухожен,
В тепле,
Сытный обед на собачьем столе, –
Только вот снится ему
Много лет
Свежий и вкусный заячий след.

 Бездомные собаки

Бездомные собаки – я заметил, –
Как правило, почти всегда добры.
А потому, что в стужу бьёт их ветер,
А потому, что страждут от жары.
И убегают, даже не ответив
На псов домашних недовольный рык.
На них, пригретых, сытых, крутолобых,
Они не держат слишком долго злобы.

Им роскошь  –  булки брошенной кусок,
И дружит с ними разве что лишь голод.
И помнят не команду, а пинок,
И на земле ночуют стылой, голой.
И снится им родимый уголок,
И тот, до смерти незабвенный, голос,
Который – часто кажется – вот-вот
Домой, домой, как прежде позовёт…

Квартирантка

За окном белых мух кутерьма,
На пороге старушка Зима
В дверь стучится кривою клюкой,
Чтоб пустил к себе в дом на постой.

Дверь открыл.
Холод колкий обдал.
Впереди – леденистая даль.
Что ж, я старость привык уважать:
– Заходи, будешь гостьею, мать.

...Пьём мы чай с квартиранткой вдвоём.
«Ничего, и с Зимой поживём!»

Куда-то вдруг исчезли воробьи...

Куда-то вдруг исчезли воробьи,
Синички на балкон не прилетают,
Рябины гроздья сытные свои
На снег, увы, без пользы отряхают.

Как грустно сознавать, что и скворцы
В весеннем парке больше петь не будут.
Лишь жирные вороны-наглецы
Картавым криком серый город будят.

Прожить без берёзок земля бы смогла...

Прожить без берёзок земля бы смогла,
Вот только она бы беднее была.

Не так бы звенели лесные ручьи,
И песни бы пели не так соловьи,

И снег бы зимою искрился не так,
И летом была бы не та красота,

И солнце бы грело совсем по-другому,
И грустным казался бы путь мой до дому.

Природа мстит...

Природа мстит за тяжкие обиды,
Что человек бездумно ей нанёс:
То градом на полях хлеба побиты,
То в мае неожиданный мороз.

То ярятся, как пред потопом воды,
То смерчем пронесётся суховей...
Нам постоянно будет мстить природа
За то, что стали равнодушны к ней.

Ласточка из детства

Ностальгия. Никуда не деться
От неё, щемящей, по весне.
Ласточка родная, хоть из детства,
Хоть из чуда прилети ко мне.

Я б на городском своём балконе
Приютил, далёкую, тебя:
Ты была желанною исконно,
Вестницею вешнего тепла.

Я бы охранял твоё жилище
От котов приблудных и огня,
И подруги-щебетуньи ближе
Не было б, наверно, у меня.

Неужели, ласточка, не сможешь
Прилететь ко мне – хотя бы в сон?..
Снова небо в ядовитом смоге,
И противный, серый крик ворон.


                МОЛЕНИЕ О ВОЛКЕ

Кричат ли возбуждённые грачи...

       Бог есть Любовь.
              Из Библии

Кричат ли возбуждённые грачи,
Иль гром грохочет в небе раскалённом,
Луна ли льёт свой тихий свет в ночи,
Благоговейно глядя на влюблённых,

Бегут ручьи иль свищут соловьи,
Зовёт ли в даль манящую дорога,  –
Всё в мире начинается с любви,
А значит, начинается всё с Бога.

Молитва

Встал я сегодня пораньше –
Месяц ещё не зашёл  – 
Тихо за всех обездоленных
Богу молитву прочёл.

Знаю: он примет молитву,
Ту – что во имя Любви…
Тихо молюсь за убитых.
Тихо молюсь за убийц.

Главная награда

               Д. Рогачу

Какою б мерой жизнь свою ни мерил –
 И сколько бы ни испытал ты бед,  –
Но страшно,
Если думаешь  о смерти,
В свои неполных 18 лет.

Что это – скепсис ранний?
Иль бравада?
Иль приступ злобы и тупой тоски?
Но жизнь, как Бога главную награду,
Всем сердцем принимают старики.

Граница приличия

Она не линия на карте
И не забор,
Что на меже.
Её –
Пусть это помнит каждый –
Господь проводит
По душе.

Прилично или неприлично –
Понять бывает тяжело, –
Лишь только чтобы –
Самолично –
Не причинять другому зло.

А делать иль не делать плохо,
Свой сад сажать
Иль не сажать,
Жить в сердце с Богом
Иль без Бога –
Конечно, самому решать.

О Русь моя...

О Русь,
Ты ведь многострадальней,
Чем сам священной памяти Иова.
То хан Батый терзал тебя,
То Сталин,
То кровожадных чужеверцев стаи,
То алчущие стаи русских –
«Новых»…

Но честь свою ты завсегда хранила,
Крепка в веках
И Правдой,
И Любовью…
И грянет день,
И воссияет Нимбом
Святая справедливость над Тобою.

Сергий Радонежский

                (Триолет)

Он кличет нас снова в великий поход
И сердце своё, словно Данко, несёт
И им освещает дорогу вперёд.
Он кличет нас снова в великий поход
За веру святую, за русский народ,
Который стенает от «новых» господ...
Он кличет нас снова в великий поход
 И сердце своё, словно Данко, несёт.

У памятника Евфросинии Полоцкой

Я не хожу к тебе с толпой,
Казённый воздавать почёт…
На встречу –
Тихую –
С тобой
Меня твой крестный путь зовёт.

С душой открытою иду,
К тебе,
Духовному врачу…
Вот вечер уж зажёг звезду –
Затеплил я
Свою свечу.

О, как душе отрадно тут,
Где веет благостный покой!
Стоит бессменно на посту
Зеленый дуб, как часовой.

С волненьем трепетным в груди
Тебе поведаю о том,
Как бьют колючие дожди,
Как хмуро –
Даже ясным днём…

И знаю:
Ты меня поймёшь,
Тупую боль мою уймёшь…

И, просветленный,
Я уйду,
Молясь на вечную звезду.

Моление о волке

Седой отшельник,
Божий странник,
В своем скиту –
В лесу глухом –
Молился тихо утром ранним
О благолепии земном.

Чтоб меньше горя и страданий
Пришлось нам,
Грешным, испытать,
Чтоб из святых небесных далей
Сошла на землю благодать.

Чтоб прекратились все «раздраи»
И ураган вражды затих.
Еще молил о вечном рае –
Не за себя,
А за других…

А за бугром, заросшим тёрном,
Волк –
 Поседевший –
умирал.
А был когда-то он матёрый,
Был настоящий аксакал.

Он смело выбегал на битву,
Хитёр,
Безжалостен,
Силён…
И вот услышал он молитву,
А может быть, почуял он –

Своим чутьем, нам непонятным,
И в логове полусыром,
Звериным опытным умом,
Он понял вдруг,
Теплом объятый,
Что это молятся о нём.

О нем,
Разбойнике коварном,
Кто страх в округе наводил…
И в такт молитве –
Благодарно –
Впервые в жизни он завыл.

Отец Сергий

Вставал чуть свет он.
Воздавал осанну
Христу и наступающему дню.
И уходил на дальнюю поляну
К заветному дряхлеющему пню.

Он жил в согласье и с землей,
И с небом.
Умывшись животворною росой,
Клал на пенёк ломоть ржаного хлеба,
Чтоб покормить хозяина лесов.

Вот гомоном наполнилась округа,
И лес купаться стал в лучах зари…
И долго вслед медведь седого друга
За трапезу свою благодарил.

А Сергий в скит, домой,
С молитвой кроткой,
С молитвою спасительной шагал…
Бывало, что весь день во рту  –
Ни крошки,
Но хлеб, последний,
Другу отдавал.

Нищий

На ладони его заскорузлой,
Одубевшей в далёком прошлом,
Невесомым бесценным грузом
Затвердевшего хлеба крошки.
 
А январская стужа тело,
Вдрызг продрогшее, жжёт колюче.
– Эх, чайку бы стакан да в постельку –
И не надобно доли лучшей.

Коченеют уставшие ноги,
И попасть зуб на зуб не может…
А на стылой голой дороге
Две вороны съёжились тоже.

Им нелегче ничуть, бедолагам…
А кругом обжигающе тихо.
И последние крошки бродяга
Замерзающим бросил птицам.

Перед Пасхальным утром

В окошко моё
     заглянула луна,
Как радостно светит
     сегодня она! –

Сияньем своим
     разбудила меня,
Чтоб встретил рождение
     светлого дня.

На небе луна –
     золотое яйцо –
Улыбкою ясной
     мне брызжет в лицо

И в душу, чтоб стала
     светла и чиста…  –
Такая улыбка
      была у Христа!

Из монолога отца Владимира

Я в Божьем Храме постоянно,
В ладах с Природою живу.
И накрываюсь я туманом,
И глажу ласково траву.

Иду духмяными лугами –
Под старой ивою родник,
Веду беседу с муравьями
И понимаю их язык.

И льется жаворонка песня,
С утра торжественно звеня.
И эти птицы в поднебесье,
И этот лес – моя родня.

На дружеской ноге с дождями,
И даже с вьюгами дружу…
Я постоянно в Божьем Храме,
Я из него не выхожу.
 
Мудрец

Седой отшельник вечером промозглым
Шёл по дороге скользкой и глухой.
Он торопился в скит родной, а может,
Спешил под кров и вовсе не родной.

Вдруг поскользнулся он и прямо в лужу
Неэстетично, прямо в грязь, упал.
«Э, старина, смотреть под ноги нужно, –
 Он, отряхнувшись, сам себе сказал.
Потом добавил: «Успокойся, друже,
Считай, что даже повезло тебе, –
Могло ведь приключиться и похуже.
Перекрестился. Поклонился луже
И вновь по скользкой зашагал тропе.

Три дня

Я отменил бы все календари,
Когда б в моей бы это было воле,
Оставив на планете только три –
Три дня всего –
Не мене и не боле.

День Веры – первый.
Ведь без Веры жизнь
Неполной будет, дикой и ущербной.
Без Веры жизнь – в пустыне миражи,
Принять совсем нетрудно вид пещерный.

Пусть Днём Надежды станет день второй –
Она нам силы придаёт бороться.
А без Надежды даже сам Герой,
Хоть трижды будь Геракл, –
Мокрица просто.

День третий сделал бы я Днём Любви,
Что правит всеми нами – и по праву...
Три эти дня, Господь, благослови
На справедливость,
Счастье
И на славу!

Плата

Мы платим за всё:
   за еду и одежду,
За муки, успехи,
   любовь и надежду.

За самый ничтожный
   довесок здоровья –
Деньгами, болезнями,
   потом и кровью.

Мы платим порой
   дорогою ценой
За слабость минутную
   и за покой.

За радость свиданий
   и горечь утрат... 
Бесплатно
   один лишь достанется ад.

Счастье

Счастье – это если ранним утром
Хочется дороги без конца,
Любоваться росным перламутром,
Аромат смакуя чабреца.

Счастье – если хочется заботы
О родных, друзьях и о стране,
Хочется, как птица, быть свободным
И парить в лазурной вышине.

Счастье – любоваться облаками.
Счастье – если свежесть женских губ
Хочется до дна испить, до капли...
И творить – пусть через не могу.

Улыбка

Улыбка – она как награда,
Как влага во время жажды.
Улыбки жалеть не надо –
И незнакомому даже.

Улыбка и малым и старым –
Как в комнате тёмной свет.
Улыбку одну подаришь –
И тут же их станет две.

Улыбки жалеть не стоит
Ни осенью, ни по весне: 
Она ведь недорого стоит,
Зато завсегда в цене.

След

Любой из нас –  на шарике-Земле, – 
К Всевышнему  в мир уходя иной,
Хоть крошечный,  но свой оставит след
От пламени  души своей земной.

А может,  и от копоти своей,
И от удач, и даже от утрат:
Кто тем, что свой построил Колизей,
А кто – что храм поджёг,  как Герострат.

Моё Небо

Я трусом с детства не был,
Лез часто напролом.
И грезил,
Бредил небом, –
Хотел парить орлом.

С обрыва ль,
С крыши хаты
Отчаянно слетал…
И вот я стал солдатом –
Десантником я стал…

Сроднился с облаками,
Я с ними стал на «ты»:
Я трогал их руками,
Я им дарил цветы…

Нет, несравненна радость
Прыжков и синевы…
На «ты» был с небом раньше,
Теперь я с ним на «вы».

И, гласу внемля свыше,
Творцу хвалу воздам.
Благословляю Небо
В молитвах по утрам –

За то, что солнце светит,
За тучи и за гром…
За то, что в Небе вечный
Нам уготовлен дом!
 
Родня

Да, все мы родом
От Адама –
А стало быть, мы все родня.
И Ева –
Пра-пра-пра-пра-мама
Была у всех у нас
Одна.

Так что воруем
Век от века,
С библейских, допотопных пор
Мы у родного человека –
У братьев наших
Иль сестёр.

По тропке тихой...

По тропке тихой
Вечер ковыляет,
Уставший –
На покой бы поскорей.
В окошках неба
Месяц зажигает
Привычные
Шесть тысяч фонарей.

Чтоб страннику
В глуши не заблудиться,
Чтоб и в пургу
Найти желанный след,
Как благодать Господня,
Будет литься,
Пусть бледный,
Но такой приветный
Свет.

Антисемит

Орал он дико:
«Смерть – жидам!»
Лицо его скривила злоба, –
И будто кто под дых мне дал,
И будто я
На месте Лобном*…

А синева небес чиста,
И белый голубь мирно реет,
И так близка мне смерть Христа,
Который тоже был евреем.

––
*На Голгофе.

Две Марии

Она глядит из лучезарной дали –
С Божественной – на землю – высоты,
Когда-то  грешница, Мария из Магдалы,
На женщину небесной красоты.
На полочанку юную, Марию,
С похожей на её судьбу судьбой.
Перед красавицей – держу пари я –
Едва ль мужчина устоит, любой.
Как некогда Мария Магдалина,
Она имеет у мужчин успех.
Ей вечером бы надо помолиться –
Она же новый совершает грех:
Оценивает, как по прейскуранту,
Свою любовь – сказать точнее, блуд
И предаётся мерзкому разврату
По курсу лишь устойчивых валют.
Марию Магдалину вера в Бога
Уберегла от неминучих бед.
Но как найдёт к Спасителю дорогу,
Кто верит в звон лишь золотых монет?..
Глядит с укором из небесной дали
На полочанку – тёзку и сестру –
Та, бывшая блудница из Магдалы,
Свою Любовь отдавшая Христу

Диалог с мамой

– Ты считаешь, мама,
Может вечно
В сердце человечьем
Длиться май?
Мама мне ответила:
– Конечно,
Ты, сыночек,
Библию читай!

– Чтоб не голодали
Чьи-то дети?
Чтобы сгинул
 Мировой «раздрай»?.. –
Сколько веры
В мамином ответе:
Всё возможно, –
Библию читай!

Я так богат...

Я, как вельможа,
в роскоши живу,
Пью, сколько влезет,
неба синеву,
Рассветы и закатную зарю –
И Господа за всё благодарю.

«Спасибо, – говорю, – тебе, Творец,
За этот светлый,
радостный дворец,
Где стены –
необъятные леса,
А потолок –
родные небеса.

Ковры из полевых живых цветов –
Смотреть на них
ещё сто лет готов.
А у порога золотится рожь...»
Я так богат –
Богаче всех вельмож.



                ТРЕТЬЕ ДЫХАНИЕ



Пусть на стихи уже проходит мода –
Писать я буду до последних лет.
Хочу быть эхом русского народа,
А иначе я липовый поэт.

Благодарю!

Стою ль на склоне лет седых,
Когда в лицо –
Свирепый ветер,
Иль на лужайке солнце светит
И я слагаю светлый стих,

Или с друзьями веселюсь
В кругу по-праздничному тесном
И с ними и теплом и песней,
Как хлебом,
Радостно делюсь, –

Я одинаково судьбу
Свою благодарю сердечно:
За путь тернисто-бесконечный,
И за любовь,
И за борьбу,

Борьбу с невзгодами –
Дружить
Приходится мне с ними часто…
И всё равно – какое счастье
Жить на земле!
Жить и творить!

Вечный должник

Многое мне Родина дала,
И России я обязан тем,
Что живу, что делаю дела,
Правоте её и доброте.
Словно маме, я обязан ей,
Вечной, юной Родине моей.
Я люблю всё русское до слёз,
Но сидит гвоздём в мозгах вопрос:
А что я тебе, Россия, дал,
Кроме этих слов, что написал?
И стыдливо головой поник
Твой до гроба преданный… должник.

Честь

Её пытались выбить из меня
Не раз враги и, что скрывать, родня:
То лицемерием, то едкой клеветой,
То завистью продажною друзей…

Но мерзости всех рангов и мастей
Ещё юнцом разгромный дал отпор –
И человеком числюсь с этих пор.

«И вечный бой...»

Вечный свой бескомпромиссный бой
Я веду то с ленью, то с хандрой,
С равнодушьем, с лестью ядовитой,
С мыслями дурными – с целой свитой.
Я веду свой беспощадный бой
То с тоской, то с серою нуждой,
И, как пионер, готов я к бою
Даже со своей лихой судьбою.

О смелости

   
Ну, какая тут, к дьяволу, смелость
– На грудки лезть за плёвое дело, –
Петушиться, куражиться там,
Где тебе не дадут по зубам.
Можешь лишь перед кроткой женой
Показать свой характер крутой,
А пред шефом своим ты дрожишь
И сидишь как под веником мышь.

Молчанье – золото...

«Молчанье – золото», – в народе говорят.
Конечно, это мудро, справедливо,
Когда тебя по мелочам корят,
А ты в ответ моргаешь молчаливо.
Но если честь твою затронут вдруг,
Иль честь жены, детей, или родни, –
Тогда твоё молчание, мой друг,
Предательству и подлости сродни.

Мини-ода моему врагу

Я сегодня своему врагу
   дифирамбы звонкие пою.
Говорю ему: «Благодарю
   за вражду завистную твою.
Без тебя бы, мой лукавый враг,
   ничего б я в жизни не достиг
И не появился бы на свет
   даже этот вот хвалебный стих.

Попугайчик

Его кормили, холили, любили,
Общались с ним, как с близкою роднёй,
Но в комнате окно закрыть забыли –
И выпорхнул он прытко в мир – иной.
Туда, где воля горем обернётся,
Придавит смерть безжалостной пятой, –
Но всё равно он в клетку не вернётся,
Пусть будет клетка даже золотой.

Наказ

На заре моих детских лет
Дал наказ мне мой добрый дед
Перед встречей счастливою с Богом,
Чтобы я не копил серебра,
Делал людям побольше добра
И прямою была чтоб дорога.
Жизнь, она ведь на то и дана,
Чтоб испить полной чашей до дна
Всё, ниспосланное судьбою.
Чтобы жить – не губить, а любить.
И ещё: Человеком чтоб быть
И самим оставаться собою.

Мадонна

Груз будничных мелких и крупных забот
На плечи свои ты спокойно взвалила.
И так добровольно
Из года в год
Семейную лямку тянула-тащила.

Шутила: мол, ноша не в тягость своя,
Мол рада, когда ребятишки не плачут,
Была бы сыта да здорова семья,
А всё остальное – так это в придачу.

Я был за тобой, как за прочной бронёй,
Ни жалоб не слышал, ни даже полстона…
Спасибо тебе,
Русский ангел земной,
Любимая мною до гроба мадонна!

Талант

Талант – элитное зерно.
И если упадёт оно
На благодатный чернозём,
Омытый потом и дождём, –
Тогда надеяться не грех
На урожай и на успех.

Но если бросим мы зерно
На почву, мёрзлую давно,
На камни или на песок,
То даже чахлый стебелёк
Увидеть нам не суждено.

А ведь меня...

А ведь меня
Могло бы и не быть…
И я не знал бы
Даже цвета неба,
Ни запаха избы,
Ни вкуса хлеба,
Ни даже то,
Как здорово любить:

Снега родные
И дожди косые,
Леса и сенокосные луга,
Её,
Мою великую Россию,
Что и в беде
До боли дорога!

Трофей

Внук своим гордится дедом:
Тот разведчик был лихой.
И под старость он такой:
Не сробеет.
И при этом –
«Юморной и заводной».

И за словом не полезет
Ветеран седой в карман,
Говорит:
– От всех болезней
Вряд ли сыщется полезней,
Чем «очищенной» стакан.

Хоть хворобы атакуют –
Он их в зубы кулаком,
Любит присказку такую:
– Живы будем – не помрём!

Злата-почестей не жаждет:
Не возьмёшь их в край иной...

И спросил его однажды
Внук за чаркою хмельной:

– Ты вот шлёшь богатства к «фене»,
Но задам тебе вопрос:
Все везли с войны трофеи,
Ну а ты трофей привёз?

– Что? Трофей? Привёз, не скрою,
Он со мною завсегда,
Призовёт Господь –
С собою
Заберу его туда.

Мой трофей,
Что неприметен,
Вынес я из-под огня.
Мой трофей –
Осколок смерти,
Он под сердцем у меня.

Своей судьбы я календарь листаю...
 (Из цикла «Верю и люблю»)

Своей судьбы я календарь листаю:
Всё пережил – и вёдро, и пургу…
Когда уйду в мир лучший – знать не знаю,
И радуюсь, что ведать не могу.

Вёл счёт своим паденьям и победам,
Случалось, и по-крупному грешил…
О, если бы свой день последний ведал,
Наверняка б сильнее поспешил

Я рассчитаться , наконец, с долгами
(Немало их ещё не возвратил),
Разделаться с злохитрыми врагами
И прежде с теми, кто в друзьях ходил…

Но шумно птицы радуются маю…
И я живу назло ему, врагу…
Когда уйду я в мир иной – не знаю…
Как здорово, что ведать не могу!

Не опоздает...

Может друг на встречу опоздать.
Могут опоздать и поезда,
И в ночи лихой разбойник-тать,
И прийти не вовремя нужда.

Кто-то не успел, лишаясь сна,
Завершить преважные дела.
Опоздала с родами жена –
Слишком долго для себя жила.

Но приходит без задержек ночь.
И придёт за мной и за тобой
Строго в срок назначенный – точь-в точь –
Эта старушенция с косой.

О Дружбе

Мы были закадычными друзьями,
Казалось, наша дружба – высший класс.
Но кошка пробежала между нами, –
Откуда она, чёрная, взялась?

Мы гордо, не показывая виду,
Друг друга избегали не шутя
И друг на друга глупую обиду
Лелеяли, как малое дитя.

Но каждый ждал в душе, кто скажет первым:
«Прости… сморозил глупость невпопад.
К чему трепать друг другу – молча – нервы?..
Прости… погорячился… виноват…»

И всё ж Друзья останутся друзьями –
Имеет ведь и гордость свой предел.
Мы подошли друг к другу…
И над нами
Как будто ангел светлый пролетел.

Уменье падать, сложную науку...

Уменье падать – сложную науку –
Не каждому осилить суждено.
Не знать её – себя обречь на муку,
Сполна изведать, что такое дно.
И не надейся, что поможет кто-то,
Опоры и поддержки не ищи,
А, как Мюнхгаузен, из гиблого болота
Ты сам себя за волосы тащи.
Науку эту изучи на пять,
Чтоб лузером или бомжом не стать.

Внуку

Компьютер – твой лучший друг,
Но это полезно тогда,
Когда он помощник наук
И умственного труда.

Хороший твой друг – кровать,
Ты любишь долго поспать,
Словно зимой сурок,
Дрыхнуть без задних ног.

Тогда не мешало бы знать
И помнить притчу о том,
Как возле амбара с зерном
Ленивая сдохла мышь…

Вот так, мой любезный малыш.

Из цикла «БЕЛЫЕ СТИХИ»

1. Любовь

Только свежей, непогасной,
Солнцеликой и крылатой,
Только вольной, словно птица,
Может вечно жить любовь.

Только жгучей и всевластной,
Смелой, жертвенной, мажорной,
Животворной и красивой
Может быть любовь сладка.

И её, любовь-зарницу,
Задушевную, как песня,
И широкую, как Волга,
В клетку запереть нельзя.

В честь её, голубоглазой,
Белокрылой и бурливой,
В небе жаворонок звонко
Вдохновенно песнь поёт.

2. Весна

Ты не в гости пришла, а хозяйкой
И порядки свои навела:
Веселей зазвенели капели,
Заиграли дружнее ручьи.

Успокоила быстро метели,
Пригласила горластых грачей
И улыбкой своей отогрела
Перезябшее сердце моё…

Так спасибо тебе, моя радость,
Чаровница, услада-весна,
За твои лучезарные краски,
За лазурь молодую небес.

За твою доброту золотую,
За твои золотые дела,
И за ласки твои, и за нежность
Низко в пояс тебе поклонюсь.

3. Голова моя, головушка...

Голова моя, головушка
Покоя не даёт
Ни душе моей усталой,
Ни ногам моим больным:

То пропустит остановку,
То забудет кошелёк,
То засмотрится невольно
Непристойно на девчат,

То заплачет на концерте,
То на молодость брюзжит,
То перед большим начальством
Засмеётся невпопад…

Только бедная головушка
Совсем тут ни при чём –
Это старость, будь неладна,
Виноватая во всём.

Позабыть она способна
И дорогу, и ключи,
И тоскливую тревогу,
И нужду, и холода, –

Только вот измену милой
Ей забыть невмоготу:
Эту ношу горевую
В лучший мир с собой возьмёт.

Музе
Я, как юнец, на склоне сивых лет,
Влюбился до беспамятства в тебя,
Хотя уже давным-давно я сед,
Как от морозца травы сентября.

И вовсе не повеса записной –
Есть у меня законная жена:
Ей верен до конца одной, родной,
И также мне она верным-верна.

Но ты пришла и огонёк зажгла
В моей устало-сумрачной душе
И за собой в путь долгий повела,
С которого мне не свернуть уже.

Твоя улыбка
Как долго бы в потёмках я блуждал,
Когда бы не любви твоей маяк.
Ты улыбнёшься – и лучится даль,
И тает, как снега весною, мрак.

Твоя улыбка добрая, как Русь,
И, как душа твоя, чарующе-светла.
Ты улыбнёшься – и тревога-грусть
Мне станет в тот же миг не тяжела.

Любимая, я за тебя молюсь,
Чтоб долго-долго ты ещё жила.
Твоей улыбки потерять боюсь –
Ведь без неё не будет мне тепла.

Твоей улыбки  ясный огонёк –
Я даже Там увидеть захочу
И на него, как майский мотылёк,
К тебе, родной, Оттуда прилечу.

Читая Степана Щипачёва

Его стихи читаю вновь:
Как сорок лет назад,
Пахнуло юною весной,
Хотя снега лежат.

К земле меня невзгоды гнут
И душу холодят,
Но – хоть на несколько минут –
Светлее стал мой взгляд.

И снова заиграл ручей,
Защёлкал соловей –
И хочется на склоне дней
Любить ещё сильней.

Школяр

Я получил от Бога в дар
Талант – бесценный в жизни:
Быть школяром.
Да, я школяр –
От малых лет до тризны.

Учусь всей сущностью своей
У книг хороших, и друзей,
И, не скрываю, даже
У недругов продажных.

И мне учиться весь свой век
Святому слову – ЧЕЛОВЕК!

Песня о Новополоцке
               
                Н. В. Волынец
 
Куда ни бросала меня бы судьба,
В объятья твои возвращаюсь я вновь.
Мой город родной
Над тихой Двиной
Мне дорог, как первая в жизни любовь.

Над «Первой палаткой»  плывут облака –
То белые нашей мечты паруса.
Мой город родной
Над мирной Двиной,
Люблю я заводов твоих корпуса.

Немало на свете других городов,
Но краше тебя и приветливей нет.
Мой город родной
Над доброй Двиной,
Как сладко встречать с ненаглядной рассвет!

Вдыхаю я всей благодарной душой
Твой утренний ветер, всегда молодой.
Мой город родной
Над вечной Двиной
Мы верными будем друзьями с тобой!

Мини-ода муравью

Всю жизнь учусь трудиться я,
Да-да, друзья, у муравья.
Вот кто примером может быть,
Как надо малым дорожить,
Свой отчий дом, свой отчий край
Беречь и до смерти любить.
Он лесу друг и даже врач,
Не то что человек-палач,
Который рубит, бьёт и жжёт
От подлой жадности своей
И знает: не предъявит счёт
Ему какой-то муравей.

Тётя Зина
Она с утра у магазина
Стоит с протянутой рукой.
Была когда-то тётя Зина,
А стала нищенка, изгой.

Когда-то на Доске почёта
Не раз висел её портрет,
Но надломилось в жизни что-то:
Была ударница – и нет.

Я осуждать её не стану
(Увы, не без греха и сам), 
А рубль из кошелька достану,
Хоть и на водку, но подам.

Как тяжко, больно ей порою:
Просить, потупив взор, – не мёд…
Но только тот,  кто бит нуждою,
Её, несчастную, поймёт.

Не дай Господь судьбы такой –
Стоять с протянутой рукой.

Да, были времена...

Да, были времена, смешно сказать,
Стыдились девушки коленки показать
И без любви (о ней всегда мечтали)
Ни-ни, поцеловать не разрешали.

Да, были времена, когда за честь, за веру
Мужчина хама вызывал к барьеру
И юноши, в цветущей, зрелой  силе,
От армии трусливо не «косили».

Какому чёрту лысому в угоду
Мы «забугорную» себе привили моду:
Забыв о русских юбках, сарафанах,
Девицы щеголяют в джинсах драных?

Мне говорят: «Теперь другие нравы...»
О нет, о нет! Вы далеко не правы –
В любые времена, в любых державах
«Прекрасное должно быть величаво» 1.
–––––––––––-
1Из стихотворения А. С. Пушкина «19 октября 1827»

Собираясь в дорогу к Нему...

Собираясь в дорогу к Нему,
Я бы взял с собой весь шар земной, –
Только я на тот свет не возьму
Ничего – ни пылинки одной.
Но в далёком родном далеке,
Позабыв и обиды и страх,
Буду помнить о милой руке,
О любимых до боли глазах.
И легко будет мне сознавать,
Что любил свою землю, как мать,
Что моё – это было всё то,
Что сумел бескорыстно отдать.

КИТАЙСКИЕ МОТИВЫ

Триптих
(Из цикла «Китайские мотивы»)

1. Сосна
Гнут ветры её, но не гнётся сосна,
Прямой, непокорной уродилась она.

Жестокий мороз бьёт своим палашом,
Но сильной и стойкой, – ей всё нипочём.

Пусть бесятся вьюги, пусть стужа и лёд –
Весна всё равно неминуче придёт.

2. Весна
Целебной влагой дождевой земля напоена.
Шагает звонко по земле кудесница-весна.

Волшебный чистый изумруд подарят нам леса,
И майским ласковым дождём промыты небеса.

И Божья в сердце пролилась святая благодать,
И хочется планету всю, как милую, обнять.

3. Ива

Плещутся двинские волны игриво,
Ими любуется девица-ива.

Юная, свежая – зеленокудра, –
Рада: такое чудесное утро!

В новое модное платье одета,
Низким поклоном приветствует лето.

Акростих самому себе

Артистично подлецов терпеть
Не умеешь, друже, видит Бог.
Аллилуйю власть имущим петь
Также научиться ты не смог.
Осторожно жить и не спеша –
Лучше сразу уж покинуть свет…
И любить осуждена душа,
Юная, как утренний рассвет.

Моему учителю

             Н. Щедрину

Уже давно я стал седым,  –
И где за жизнь свою я не был!..
Но в мыслях я частенько  – 
С  ним.
Перед учителем своим
Держу ответ,
Как перед Небом:

Где струсил,
Где скривил душой,
Где легкомыслен был,
Как ветер…
Учитель мой,
Далёкий мой,
Я не забыл твои советы:

Не лицемерить,
Быть собой –
При всякой власти иль режиме –
И в ситуации любой
Нести своё достойно
Имя.

Я обязан...

Всем хорошим,
Что есть во мне, –
Я обязан родной стороне:
Доброй мамы лучистым глазам,
И былинным сосновым лесам,
И приволью бескрайних полей,
И тенистым шатрам тополей,
Разнотравью духмяных лугов
Да влекущей усладе стогов.
 
Всем хорошим,
Что есть во мне, –
Я обязан певучей весне,
И серебряным летним дождям,
И пахучим осенним грибам,
И искристой снегов белизне,
И звенящей ночной тишине,
 Птичьим крикам в саду по утрам
Да рябин негасимым кострам.

 
Всем хорошим,
Что есть во мне, –
Я обязан родной стороне.

Болдинская осень

Ко всем она приходит в свой черёд,
И вот теперь с визитом у меня.
Какое счастье – утренний восход
Встречать с надеждой на закате дня!

Встречать с надеждой – впереди заря,
Небесная, чудесная, как Бог!
Я радуюсь: жил на земле не зря,
Жил по-людски – по совести – как мог.

Старался честь не запятнать свою,
Судил о людях – лишь по их делам…
Возможно, не придётся быть в раю,
Хоть погостить хотелось бы и там.

Стихи пишу, как в юности, – взахлёб,
Включив дыханье третье на ходу.
И так живу, не стыдно было чтоб,
Когда на суд к Всевышнему приду.


                НА ИРОНИЧЕСКОЙ ВОЛНЕ

Старый утюг

Когда-то электроутюг
Был в нашей семье как друг.
Жена обожала его:
Она ж без него как без рук.

Но вот потускнел металл.
Немоден и стар он стал.
В один непрекрасный день
Вдруг гладить совсем перестал.

Стал просто ненужным он –
И жёнкою выброшен вон.

...Еще я горю огнём,
Но Бога молю о том,
Под старость чтоб не пришлось
Негодным стать утюгом.
Лимон
Триолет

От начальства до жены –
Жмут меня со всех сторон.
Все попробовать должны –
От начальства до жены.

Сок мой – вон, и дух мой – вон.
Как созревший я лимон:
От начальство до жены –
Все попробовать должны.
Монолог гвоздя

Для меня ведь всё равно,
Чем меня забьют в бревно:
Молотком, иль утюгом,
Или даже кулаком.

Мне три раза наплевать,
Кто возьмётся забивать:
Господин или батрак,
Академик иль дурак.

Упираюсь, гнусь дугой,
Прямо хоть кричи разбой, –
Но загонят всё равно,
Если жребий мой такой...

И мечу напрасно злость –
Я всего лишь только гвоздь.
Песенка бесенят
В бочонке – меду через край, –
Но это душу нам не греет.
Нам ложку с дёгтем подавай,
Да в мёд скорее выливай,
Да всё перемешай скорее.
Уж вот тогда душа у нас
Пуститься может даже в пляс.
Национальная черта

В деревне, в офисе столичном,
И беднякам, и богачам,
Нам всем роптать на власть привычно,
Как умываться по утрам.
 
Мол, и не пашет… и не пляшет…
И ни бум-бум… и ни черта…
Роптать на власть – ведь это наша
Национальная черта.

 Не везёт

Хоть не високосный год –
Мне чертовски не везёт.
То компьютер «полетит»,
То живот вдруг заболит,
То жена, – за что, не знаю, –
На меня, как лев, рычит.

Не везёт мне, не везёт:
То метель, то гололёд.
Я недавно зазевался,
Поскользнулся и упал.
Поломал четыре пальца –
Да, нерадостный финал.

И чего мне не везёт
В этот злополучный год?
Вот застрял сегодня в лифте,
Как последний идиот...
Коль уж лифт везти не хочет –
Тут уж точно – не везёт!*

––––
*Перефразировано из одноимённого стихотворения Б. Заходера.

Мои долги

Должен всем я на этом веку:
И жене, и родне, и врагу, –
Без долгов – ни туды ни сюды,
Как пескарь без песка и воды.

Я прожить не смогу без долгов,
Как поэт без любви и стихов,
Как без рек иль озёр рыбаки,
Как без Ленина большевики.

Я без них, как без песен Кобзон,
Как без дев эротический сон,
Как валежник сухой без огня…

А долгам не прожить без меня.

Мини-ода налогам

 
Налоги – нередко – как злая зима,
Нередко – страшнее болезни.
Их как неизбежное воспринимай –
Для психики будет полезней.
 
Налоги – как грубо их ни обзови –
Любой экономики пища.
И нужно платить: по любви ль, без любви –
Тут уж ничего не попишешь.

Змея

Сколько ни корми,
Ни приручай,
Дифирамбов сладких
Ей ни пой –
Всё равно
В один прекрасный час
Зуб покажет
Ядовитый свой.

Жену плохую узнают по мужу...

  Жену плохую узнают по мужу,
  Как по поэту узнается стих:
  Муж не ухожен, не сготовлен ужин, –
  И он в гостях рубает за троих.

МИНИ-БАСНИ

Макака

Воспитывать макаку бесполезно:
Она опять на дерево полезла.
Нам зарубить бы на носу о том,
Что за водой не ходят с решетом.
Воробей
Хотелось бы ему задрать дрозда,
Ворону наглую послать туда,
Куда Макар и не гонял телят, –
Да клюв короткий слишком – вот беда,
А вдруг свои же перья полетят.

Муха

Для неё амброзий лучше
Аромат навозной кучи,
И манят к себе объедки,
Как детей-сластён конфетки.
А ообъедки ох как сладки –
Слаще всякой шоколадки.
Нот залежей дерьма
Муха просто без ума…

Среди нас немало есть
Мух – нельзя и перечесть.

Петух


Красиво кукарекать стал Петух,
Так громко – аж захватывает дух.
И, пением увлёкшись чересчур,
Он перестал топтать своих же кур.
Петух за преступление такое
Отправлен был, конечно, на жаркое…

Красиво петь – для слуха благодать,
Да только кур не забывай топтать.

Инфузория

Живёт она в канаве смрадной,
Без памяти довольна-рада,
Что вонь кругом, нечистота.
– Бог мой, какая красота,
Не жизнь, а антик с мармеладом,
И лучшего желать не надо.
К чему мне чистая вода,
Когда под боком есть еда?
Я об одном молю лишь Бога,
Чтоб продолжалось так всегда.

Мораль у басенки проста:
Когда в душе нечистота,
Там инфузории найдут
Тепло, и пищу, и уют.

Голубь и Гад

Даже маленькая гадость
Всякой мелкой твари – в радость.

Чубатый Голубок, под облаком летя,
Быть может, глупого прикола ради,
А может быть, и вовсе не шутя, –
На голову прохожего нагадил.
Возможно, хулиганству он не рад
И жгучий стыд теперь бедняжку гложет,
Но позавидовал ему ползучий Гад,
Что гадить смачно так вовек не сможет.

Боровик

            (Для детей)

По дороге в детский сад
Мне ребята говорят:
– Ты сегодня, Витька, п-у-ухлый!
– И совсем какой-то круглый!
– И не Банников ты Витя,
А пузатый боровик…
Я на деток не в обиде –
Обижаться не привык.
И при чем я, если мама
Мне одела под пальто
Куртку,
Свитер
И пижаму…
И еще не помню что?

Лицемер

Он вас при встрече поцелует даже,
Отпустит свой дежурный комплимент,
Хотя нечист душою и продажен,
Как оборотень (в волчьей шкуре) мент. 
Чтоб только быть, заметным, главным, первым,
Готов он душу чёрту заложить,
Свои с расчётом алчным тратит нервы, –
А цель одна: как можно круче жить.
Улыбок расточает он без меры
И дифирамбов приторную лесть…
Да, могут эти гниды-лицемеры
Без мыла в души власть имущим влезть.
Их не терплю я, как священник блуда –
Ведь их отец Искариот Иуда.

Пусть трепещут...

Мастеров преступных дел,
Кто творит свой беспредел,
Кто с повадкой лисьей, волчьей,
Их без всяких проволочек,
На Донбассе ли, в Ельце,
Посылая пули в цель,
Словно бешеных собак,
Уничтожит месть-судьба.

Пусть трепещут бизнесмены,
Те, кто хапают без меры,
Пусть дрожат, как жёлтый лист,
И бандюга, и нацист.
Поделом им смерть собачья
(С ними ведь нельзя иначе),
Хоть собак, мои друзья,
Всей душой жалею я.

«Дон Жуан»

То ли сдуру, а может быть, спьяну
Ты решил стать
Под стать Дон Жуану.
Да талантом в сих блудных делах
Обделили и Бог, и Аллах.
И жена среди белого дня
Вдруг накрыла, беднягу тебя.
И теперь перед ней трепещи,
Коль попал словно кур ты во щи.

Ветер

То
Кроток он, как агнец Божий.
То
Вдруг неистов и свиреп.
Он
Под замком любым нелеп.
Он
Жить обузданным не сможет.

Погибнет тут же он
В неволе –
Какое счастье
Мчаться вдаль! –
И плюнуть на себя едва ль
Любому смертному
Позволит.

Похвала

Подобна солнцу летнему
Хвала –
И греет, и ласкает душу смертных.
Лишь только бы она
Не обожгла,
Когда её отпустится чрезмерно.

Как часто воздаём мы
Похвалу
Тому лишь, кто приятен нам бывает,
И хвалим мёд,
Забывши про пчелу,
Кто этот мёд так тяжко добывает.
 
Азарт

Любой азарт
Наркотикам сродни:
Пусть час всего «кайфуешь», а не дни,
Но финиш –
Изнурительная ломка:
В зубах у чёрта побываешь словно.

Забудешь вмиг
Про свой смешной оклад,
Что будет просто нечем расплатиться…
Чтоб выиграть,
Необходим талант:
Уметь – когда везёт – остановиться.

Разгневанные осы

      (Басня)

Шёл некогда Прохожий через лес.
Хоть по делам и торопился очень,
Но не стерпел – в малинник он залез –
Полакомиться ягодою сочной.
И так увлёкся ягодами он,
Что потревожил рой в гнезде осином,
И путника крылатый эскадрон
Сталь жалить изо всей осиной силы.
И через пни и кочки наутёк,
Как будто кто его наскипидарил,
Наш пешеход со всех пустился ног –
Во все лопатки, бедолага, жарил.
Бежал из леса он от ярых ос –
И вряд ли миновать ему беды,
Когда б не проезжавший Водовоз,
Кто окатил врагов ведром воды.
И в тот же миг холодная вода
Ос успокоила – и многих навсегда…

Порою пострашнее, чем бандит,
Бывает гнев, прописанный в душе.
Что ж, Бог его однажды охладит,
Что мало не покажется уж
 
Расплата

Ты в Бога не верил
И людям не верил.
И жизнь свою
Только «зелёными» мерил.
От жизни – решил –
Только сладости брать:
Всё можно купить
И всё можно продать.
А совесть и честь
Ты химерой считал,
Закон для тебя был один –
Капитал.
Одну только выгоду
И признавал,
Одну только песенку
И напевал:
«Бери всё от жизни сейчас –
Не потом,
Пускай после нас
Хоть всемирный потоп».
…Эх, девочки…
«Баксы»…
«Колёса»…
Игла…
Как быстро, судьба,
Ты черта подвела!
Несносная «ломка»…
Пустая душа…
В карманах теперь
Ни шиша, ни гроша.

Куда вдруг исчез
Твой воинственный вид?
И эскулапы отрезали:
«СПИД!»
Пропащая жизнь –
Без Христа,
Без креста…
Обузою близким
И дальним ты стал.
Никто не желает
Тебя понимать…
Рыдают лишь ветер
Да бедная мать.
И старики неопытны бывают...

 

И старики неопытны бывают...

И старики неопытны бывают,
Но образумишь пожилых навряд –
Бросать на ветер ни к чему слова:
Деревья молодые прививают,
А старые срубают на дрова –
Пускай в камине весело горят
И юность, что озябла, согревают.

Ода русскому анекдоту

Извечно с шуткой дружен мой народ
И не казённый воздаёт почёт
Тому, кто может мастерски «травить»
Солёный или с перцем анекдот,

Который бьёт не в бровь, а прямо в глаз:
Про алкашей, про тёщ или про власть…
Без юмора не может жить Россия,
Не обойтись без юмора у нас.

Наш анекдот – как в жаркий полдень душ –
Полезен и целителен к тому ж
И лучше Чумаков и Кашпировских
Излечит хилость и унылость душ…

Ведём мы на Руси извечный бой –
С врагами, с подлецами иль с нуждой,
И мы б давно как нация исчезли,
Когда бы не смеялись над собой.

Виноват...

Все кругом его бранят:
– Хулиган и психопат,
Он разбил окно у нас…
– И попал собаке в глаз…
– Не пошёл в спортивный зал…
– На кастрюле написал…
– Полюбуйтесь, обормот
Посолил чужой компот…
– Что компот? Он со двора
Самокат угнал вчера,
Самокат-то, он чужой…
– Ну, вредитель!
– Ну, постой,
Это даром не пройдёт,
На орехи попадёт…

В нашем доме и в соседнем
В один голос все твердят:
– Это Вовка…
– Это Вовка…
– Это Вовка виноват…

Вовка ходит в детский сад...

Кошка родила котят...

– Слава Богу, слава Богу,
В этом хоть не виноват!

Кто чем пахнет

Пахнет пекарь хлебом,
в шофёр бензином,
Продавщица Аня
целым магазином.

        Пасечник – мёдом,
Дачник – огородом,
        Повар – компотом,
        Футболист – потом,
Алкоголик – водкой,
Дон Жуан – молодкой,

Бизнесмен, конечно,
свежей пачкой денег…
Но понять под силу ли,
пахнет чем бездельник?

Ода гранёному стакану

Подымем стаканы, содвинем их разом!
А. С. Пушкин

Сегодня мы –
В кругу друзей –
И веселы и пьяны:
Ведь «обмываем» юбилей
Любимого стакана.

– Тебе сегодня шестьдесят! –
Наш славный именинник –
Так трижды прокричим «Виват!» – 
Ты был незаменимым:

И на пирушке холостой
Или на свадьбе буйной,
С вином ли иль простой водой,
Стоящей на трибуне.

Артист, сапожник иль портной,
Солдаты, партизаны
Считали близкою роднёй
Твои семнадцать граней.

Бывал на встречах деловых
И на партийных съездах,
И «бормотуху» на троих
Делил порой в подъездах.

Ты жил, всех грешных возлюбя
И всеми обожаем.
И вот на пенсию тебя
С почётом провожаем.

Тебе сегодня шестьдесят.
Твой звон ласкает душу…
Виват тебе, стакан,
Виват! –
Особо в злую стужу.

2003
___
*Первый советский гранёный стакан был выпущен в 1943 году старейшим в России стекольным заводом в городе Гусь-Хрустальный. Размеры классического гранёного стакана – 65 мм в диаметре и 90 мм в высоту. Стакан имел 17 граней и вмещал 200 мл жидкости (или 250 мл, если налить жидкость до краёв). На дне стакана была выдавлена цена (как правило, 7 копеек).

Милиционер

Чтоб в детстве паинькой я рос
И мальчиком примерным,
Меня пугали –
И всерьёз–
Милиционером.

И до сих пор –
До сивых дней –
Встречаюсь с ним робея:
Он для меня порой страшней
Любого Бармалея.

Советы молодой жене

1.
Умной будь и будь, конечно, строгой.
Об одном прошу: не чересчур.
Чтобы не пришлось торить дорогу
Мужу до обыкновенных дур.

2.
Будь хоть трижды ты законная жена,
Хоть три пуда соли съешьте вместе,
Но коль будешь ты стервозно-холодна,
Муж тепло в другом отыщет месте.

Лузеры
Кто б ни был он: учёный, дачник,
Но если в жизни неудачник,
Как любит сплетничать и ныть
И всё и вся во  всём винить:

Друзей, милицию, погоду,
Врачей, дороги, даже моду,
На кухне посудачить всласть:
– Да, мы не ту избрали власть.

Поэты – мелкие таланты...

…Поэты – мелкие таланты –
Подчас плюют на бриллианты,
Хоть у самих корявый стих,
Но блох находят у других.
Мельчают мужики...
Мельчает постепенно наш мужик:
В жилетку плачет, треплет языком…
Подчас не в силах мой родной язык
Назвать такого русским мужиком.
Труслив – до отвращения – иной:
В кусты бежит от мелких забияк
И прячется за женскою спиной,
Завидя хулиганистый кулак.
Перед начальством – просто смехота –
Дрожит, икает, кается слизняк,
Он и налево ходит лишь туда,
Где напугать не смогут, ну никак…
От водки, от безделья, от тоски,
Что взять не могут жизненных высот,
Мельчают, как речушки, мужики –
Святой Руси надежда и оплот.

Кукушка

«Кукушка-подружка,
   скажи-прокукуй:
Много ль друзей
   я имел на веку?»

Но замолчала
   вещунья моя
И улетела
   в другие края...

«Кукушка-подружка, –
   спросил через год, –
Много ль ещё
   меня недругов ждёт?»

Десять «ку-ку»... Девяносто...
   Сто пять...
Плюнул, ругнулся.
   И бросил считать.
 
Безумный мир...

В глухом лесу, где серый волк начальник,
Порядка больше, чем в моей стране, –
Хоть не ведём пока мы войн отчаянных,
Но люди гибнут, будто на войне:
Простые работяги, бизнесмены,
Хапуги и партийные вожди –
От киллеровской пули, от измены,
От самогонки, алчности, вражды…

Всё собственность никак не переделим.
Не лечит ни сума нас, ни тюрьма…
Безумный мир. Безумные идеи, –
Знать, от большого чересчур ума…
1993



ОБ АВТОРЕ
БЕСПЕРСТЫХ Анатолий Павлович – лексикограф-русист, поэт. Родился в с. Черкассы Елецкого района  Липецкой обл.  11 ноября 1942 г. По образованию филолог. 40 лет проработал преподавателем русского языка и литературы в учебных заведениях России и Беларуси. Автор 20 стихотворных сборников: «Пешком по Ноябрю», «В ожидании рассвета», «Межсезонье», «Русские триолеты», «Второе дыхание», «Пушкину посвящается», «Венок сонетов», «Стезёю памяти нетленной…» (избранное), «Третье дыхание», «С любовью к русскому слову»  и др. Более полувека работает в области литературоведения и русской лексикографии. В издательствах Союзного государства вышло более 80 литературных словарей: эпитетов А. Пушкина, М. Лермонтова, И. Сурикова, Ф. Тютчева, М. Богдановича, С. Бехтеева, С. Есенина, И. Тургенева, А. К. Толстого, Н. Рубцова, М. Пришвина, И. Григорьева, М. Исаковского, В. Бианки, Д. Ковалёва, А. Фатьянова, М. Румянцевой, Г. Горбовского, К. Скворцова, Г. Иванова, В. Поликаниной, М. Позднякова, А. Андреева, Е. Матвеева, Н. Советной  и др.; ряд тематических словарей: о счастье, о любви, о вере, о надежде, о душе, о гостеприимстве, о судьбе, о России, о русском слове, о литературе и творчестве и др.; афоризмов Пушкина, Лермонтова, Чехова, Достоевского и др.; фразеологические – «Не мудрствуя лукаво», И. Григорьева, Н. Рубцова; сравнений и сравнительных оборотов – Н. Рубцова, И. Григорьева; словари русских пословиц «Мудрость наших предков», Л. Толстого; рифм И. Григорьева; словари ономастики Н. Рубцова и Игоря Григорьева; три продолжающиеся серии тематических словарей: «Природа в русских эпитетах» (вышло 12 выпусков),  «Моя коллекция русских пословиц и поговорок» и «Моя коллекция русских эпитетов»; «Библиографический указатель поэтических произведений Игоря Григорьева»; словари языка публицистики Н. Советной, Г. Григорьева и др.
За плодотворную работу награждён литературными медалями Игоря Григорьева и Николая Рубцова.
Премия имени Сергея Есенина за «Словарь эпитетов С. А. Есенина»
Дипломант XI Международного Славянского литературного форума «Золотой Витязь», посвящённого 75-летию Победы в Великой Отечественной войне (за книгу "Слово о Русском Слове"), а также награждён дипломом за многолетнее служение великому русскому языку и единению братских народов России и Беларуси.
Член Союза писателей России, СП Союзного государства России и Беларуси и Белорусского литературного союза «Полоцкая ветвь».
Живёт  в г. Новополоцке (Беларусь).

СОДЕРЖАНИЕ

М.Е. Устинов. Сюжетная оригинальность Гора по имени Мой Раненая Наедине с Моление о Третье На иронической Об
Выходные данные

Литературно-художественное издание


Анатолий Павлович Бесперстых

Две стороны одного счастья

Стихи

В авторской редакции