А дед Афанасий любил бабу Клаву
По-своему скупо, без приторных нравов.
Ругал за "опять подгоревшие плюшки".
Кричал, что в отместку подавиться сушкой,
А бабушка деда чесала за ушком.
А дед Афанасий был плотник. В сарае
Он бабушке скалку вытачивал к маю.
Как только щавель подрастёт в огороде,
Бабуля пирог выставляла на блюде.
А скалку от теста мочила в посуде.
А дед Афанасий ворчал на веранде,
Махая газетой, что слышала в хате
Бабуля, вязавшая деду носочки.
"Опять довели всю планету до точки!"
А бабка с улыбкой мотала клубочки.
А дед Афанасий гордился победой.
Он в ящик сложил ордена к партбилету.
Он флаг водрузил возле дома у ели,
Чтоб знали, гордились и ставили цели.
А бабушка рядом стояла с шинелью.
А дед Афанасий шутил очень странно.
От бабушки прятал очки на веранде.
Кричал петухом у окна, да в три ночи.
И бабка бежала доить в стойле "Ночку",
Спросонья спросив, почему дед хохочет.
А дед Афанасий не плакал при людях,
Лишь дома с альбомом оплакивал судьбы.
А утром, чихая на "сладкие" нравы,
Дедок нёс цветы на могилу в дубравы.
Ведь дед Афанасий любил бабу Клаву.
Свидетельство о публикации №121101804007
"В глуши полей, вдали Ерусалима,
Вдали забав и юных волокит
(Которых бес для гибели хранит),
Красавица, никем еще не зрима,
Без прихотей вела спокойный век.
Ее супруг, почтенный человек,
Седой старик, плохой столяр и плотник,
В селенье был единственный работник.
И день и ночь, имея иного дел
То с уровнем, то с верною пилою,
То с топором, не много он смотрел
На прелести, которыми владел,
И тайный цвет, которому судьбою
Назначена была иная честь,
На стебельке не смел еще процвесть.
Ленивый муж своею старой лейкой
В час утренний не орошал его;
Он как отец с невинной жил еврейкой,
Ее кормил — и больше ничего."
Нет-нет, Вик, не пойми превратно: я вовсе не хочу проводить прямую параллель между пушкинскими Марией с Иосифом и твоими Клавой с Афанасием... просто так вот я по-русски устроен: если уж начну дурить - поди-ка тормозни!
Ну, а теперь уж - мой стих: он будет и продолжением твоего творения, и посвящением Рождественскому Сочельнику (ну, и что, что по западному календарю - а они разве не Божьи дети?)
Итак:
Как-то где-то в одном селенье
Жили-были баба и дед.
Дед - водьё хлебал полной жменью,
Ну, а с бабы - на закусь омлет!
Дед - работник не только с пилою,
А уж как обнажил свой меч -
Так у бабы - пожар под полою,
Только мыслей: как деда завлечь?
Ну, дедуля был не на помойке откопан -
В этом марте он не лажанулся,
Вот - декабрь... и мамашиной лаской отшлёпан -
Вдруг Младенец на свет извернулся
И взвопил: "Эй, почтенные предки!
Это что за опивки-объедки?
Призываю Тебя, Дух Святой:
Ну-ка, Отче, поляну накрой!"
Что потом понеслось - сёстры-братцы...
Дай Бог памяти - ежели хватит!
Столько люда успело сбежаться,
Абрамович - и тот не оплатит!
Я не помню всего... ну, читатель, прости...
Нагулялся... так душу хоть мне отпусти!
Помню только Младенца - склонился ко мне:
"Ты - не Лазарь, тебя воскрешать я не буду,
Лишь хлебни бодрячка в добром старом вине,
А уж дальше-ка - следуй за мною повсюду!"
Мораль проста, читатель, мой дружище:
Будь ты хоть трижды православный христианин,
Католик, протестант иль мусульманин,
Будь кришнаит... религий - хоть три тыщи,
Но вера-то, как ни крути, одна -
Нам всем Единым Господом дана!
Эпилог:
Как пыл мой стихоплётский не унять,
Так Рождество Христово - не отнять.
Тут и властям придётся потесниться:
Снимайте маски, господа, откройте лица!
Слава Кайф 25.12.2021 01:33 Заявить о нарушении
Виктория Старых 25.01.2022 08:06 Заявить о нарушении