Болит

"Такая серая, желтая палата, и запах пота, и все эти стоны вокруг, старые мужчины и женщины, умирающие, стареющие еще дальше, - а какой белый снег в окне! А какой там, наверное, воздух морозный. Наверное, дети в снежки играют где-то во дворе. Снегири летят к рябине"

Так лежал и думал этот человек о свободе, о жизни - о смерти, о деньгах и о том, зачем ему деньги и зачем ему думать о жизни и смерти, и тем более о свободе. Он стал было думать о любви и одиночестве, но мужчина лет пятидесяти своим кашлем и стоном прервал его размышления.

Подумал он и про шахматы, про женщин и про то, как невозможно их не любить,
"И сердце вновь горит и любит - оттого,
что не любить оно не может".

"Ой! Ай! Кхе-ААА-кха птьфу" - мужчина кашлял и стонал на соседней койке. Всем было все равно - все настолько привыкли к его кашлю.

- Да что это с вами? Вам врача позвать?

- Да, сынок, - болит чегой-то у меня, болит!

Он встал и пошел по толстому бетонному туннелю больницы. Бледный желтый свет отдавал неволей, заточением, смертью.

- Да что же это - ЕСТЬ ЗДЕСЬ КТО НИБУДЬ?
 
Кричал он, кричал, - но никто не отзывался.

"КХЕ-ААА-КХА! ОЙ! АЙ! АААА!!!"

Он входил в палаты, в кабинеты, в души, в жизни, в смерти, в окна, и выходил ни с чем.

Он вернулся в свою палату.

-Болит, сынок, болит!

- Я знаю, что болит, отец, - ну нету никого из врачей, я все обходил, всех обкричал. Сильно болит?

- Болит, сынок... - он показал на грудь, потом на легкие.

Люди в палате обводили их равнодушным взглядом и возвращались к своим несомненно важным делам - к судоку, чтению Достоевского, сну, разговорам по телефону, поеданием мандаринки.

- Ладно, подожди маленько.

Вышел он снова, снова стал бродить по всей этой серой кишке. Коридорам не было конца, и не было видно начала людям.

Долго он бродил, пока окончательно не заплутал и запутался. Наконец он вышел к своей палате вместе с доктором.

Кашель и стоны к тому времени прекратились.