Семибанкирщина

В России было семь банкиров,
И вышли из народа все
Известного, и только Киря
Был русский с отчеством Евсей.

Кричал, как Жириновский: папа,
Мой папа не еврей – банкир,
Он не хотел, он тихой сапой
Проник ему в столь чуждый мир.

Но в чуждом мире этот папа,
Не будь, конечно, дураком,
Нагреб саперною лопатой,
Воспользовавшись бардаком.

В стране бардак (читай, разруха),
А этот, знай, себе гребет,
Без голоса и даже слуха,
И пальчиком не шевельнет.

За что ж певички надрывались -
Кто под «фанеру», кто и без?!
За них мы зря так волновались,
За них – сам Починок в Собес.

Ну, ладно, папа, но Кирюха!
Когда исполнилось пять лет,
Потапыч отдавил два уха,
А больше-то у Кири нет.

И вот с печальным сим дефектом
Он в школе для больных детей
С подачи самого префекта
Учился на больших вождей.

Вождь из него не получился -
Не тех намешано кровей,
Но он немного подлечился,
И вывел линию бровей.

Кирюша слабым рос ребенком,
Но всё же слышал голоса:
То ль ворона, то ль вороненка
Не избежать – вот чудеса!

О чем те голоса вещали,
Не удосужился понять,
А зря: могли бы ведь с вещами
С любого самолета снять.

Он отрастил живот и вымя,
Два подбородка отпустил,
Одно яйцо во славы имя
И вовсе по миру пустил.

Официальный матримоний
Его не интересовал:
Простите, за его «лимоны»
Баб было у него завал.

Что? Секс?! Нет, не было такого!
Был Сакс, и он его любил,
Как меломан, конечно, строго,
Хоть тот начальству был не мил.

Одно упоминанье Сакса
Уже тянуло лет на семь -
По году (по тогдашней таксе)
На брата: понемногу всем.

Единственный из всех банкиров
Он умозрительно, но смог,
Понять, за что убит был Киров,
Хоть тайну ту окутал смог.

Он отрицал ученье Маркса,
От Ленина отрекся он -
Столь чуждая по жизни клякса
Могла прийти лишь в страшный сон.

А если в этот сон добавить
Его пристрастье к рок-н-ролл,
Совсем легко себе представить,
Как наш банкир морально гол.

Губа была не сильно дура,
Как ранее его отец,
Но тут его кандидатура
Узрела и себе конец.

Когда-нибудь да он приходит,
Природе всё известно впрок…
Вот и банкир по кругу ходит
Тюремному - который срок!

Нашелся б там, кто деликатно,
Его жалея, удавил,
Другим чтоб было неповадно,
Не слушать голоса сивилл.