Гребешок

 
   Машина шла ровно по зимней, накатанной дороге. Иногда она подпрыгивала на кочках и её кидало в стороны, что приводило Марусю в ужас. Она крепко вцепилась в ручку на передней панели и замерла как статуя не сводя глаз с дороги. Егор Иванович поглядывал на неё время от времени и улыбался. Маруся не замечала этого, а только крепче сжимала пальцами ручку, когда машина слегка наклонялась в сторону. В зимнем полумраке, на фоне светлого окна боковой двери отчётливо выделялся её силуэт. Большой нос с горбинкой и высокий подбородок в профиль казались теперь очень даже красивыми и густые брови ровной, правильной дугой, и широко открытые от испуга глаза, придавали её лицу выражение античной фигуры.
     - Первый раз едешь в автомобиле? - спросил Егор Иванович громко, но приветливо, чтобы перекричать гул мотора.
 Маруся только кивнула не глядя в его сторону.
     - Боишься?
 Маруся опять кивнула.
     - Чего боишься то?
     - А ну как опрокинемся! Вон как трясёт да раскачивает. - ответила она тоже громко, почти прокричала.
     - Не бойся! Дорога хорошо накатана. Вот весной или в сырую погоду, вот тогда дааа, надо крепко держаться. А сейчас можешь отпустить ручку и облокотиться на спинку. Попробуй! Попробуй, не бойся!

   Маруся послушалась совета, осторожно отпустила руки и облокотилась на спинку, но  не знала куда теперь их деть. В этот время машину слегка тряхнуло и она как мешок повалилась в сторону дверцы.
    - Там в двери тоже есть ручка за которую можно держаться. - крикнул Егор Иванович — только не верхняя, а ниже. Если нажмёшь на верхнюю — дверь откроется и вы вывалишься прямо на дорогу.
    - О, господи боже мой! - воскликнула Маруся на очередном ухабе и снова схватилась за ручку на передней панели. - Я лучше буду здесь держаться!
    - Ну как знаешь! - сказал Егор Иванович, взглянув на неё. - Расскажи мне о себе?
    - А что рассказывать то?
    - Ну как что? Как тебя зовут? Откуда ты родом?
    - Зовут меня Марусей, а родом я из Боровки.

Маруся замолчала, молчал и Егор Иванович, предполагая что она продолжит свой рассказ, но Маруся думала, что этого достаточно.
    - А где находится эта Боровка? Какой большой город есть по близости?
    - Самара!
    - Далековато будет!
    - А куда мы едем? - неожиданно спросила Маруся.
    - Разве тебе твой начальник не сказал? - удивлённо спросил Егор Иванович.
   Маруся тоже удивлённо посмотрела на него и отвернулась.
    - На станцию! Я там живу!  Ну вот и приехали почти!
  Машина сбавила скорость, и через два поворота остановилась у большого, кирпичного дома. Егор Иванович вышел из машины и обойдя её спереди открыл Марусе дверцу. «Прошу вас, сударыня.» - произнёс он с улыбкой. Маруся сначала посмотрела куда ступить и не разглядев  ничего в темноте, поставила ногу наугад. Егор Иванович подал ей руку, но она отклонила её. Она выбралась из машины и встала на широко расчищенную от снега  дорожку. Егор Иванович захлопнул дверцу и посмотрев на Марусю спросил: «А где же ваши вещи? Вы их забыли?» Маруся была сильно смущена тем что он к ней обращается на вы, а на вопрос о вещах смутилась окончательно. «Дааа...нет у меня ничего. Всё то что на мне...вот и всё.» То что было на Марусе выглядело ужасно. Тяжёлые валенки с калошами  были на два размера больше, фуфайка местами была в дырах из которых уже вылезла вата, и видавшие виды ватные штаны были латаны перелатаны на коленках. Егор Иванович остолбенел, но сообразил всю тяжесть Марусиного положения и всех других женщин работавших в лесу. Ему стало стыдно за свой вопрос. Он смущённо опустил глаза и произнёс указывая рукой: «Ну, пойдёмте. Вооон туда по аллее, к тому дому.» 

      Крыльцо было в три ступеньки. Егор Иванович открыл красивую, резную, двухстворчатую дверь, за ней ещё одну и войдя во внутрь щёлкнул выключателем. Помещение озарилось тусклым электрическим светом. Это был длинный коридор. Он пригласил Марусю войти и закрыл за ней обе двери. Маруся встала у двери боясь двинуться дальше. «Проходите, проходите!» - сказал Егор Иванович по пути убирая с дороги корзины с дровами, какие то вёдра и ещё какой то хлам наваленный тут прямо на полу. Возле вешалки он попросил Марусю снять фуфайку и валенки и снова с удивлением заметил, что на ногах у неё кроме портянок ничего не было, а на теле была застиранная, ситцевая кофточка и старый, пуховый платок перевязанный крест на крест.  Он ужаснулся, но не подал вида. Таак, подумал он: с чего начнём? Начнём с ванной, решил он. Видя Марусину растерянность, он старался быть с ней как можно тактичнее и внимательнее. Он уже понял с кем имеет дело: простая, деревенская девушка, не видевшая ничего в жизни кроме  поля,  и коров а тут еще вырванная из её привычной среды и брошенная в борьбу за победу революции в условия, где выживает только сильнейший. Он терпеливо объяснял ей что такое водопровод, растопил титан и рассказал как им пользоваться. А пока вода нагревается, он решил подыскать ей что-нибудь подходящее из гардероба его покойной жены. Было ещё не поздно, но дети уже спали. Они ложились рано  не дожидаясь отца, который очень часто задерживался на работе. Вот и хорошо, подумал он, что дети уже спят. А то они начнут задавать много вопросов, а у него без них голова кругом. Они прошли в спальню, где стоял огромный, как Марусе показалось, шкаф. Егор Иванович открыл его и начал внимательно рассматривать вещи, которые по его мнению могли бы подойти Марусе и складывал их на диванчик, который стоял рядом и тоже был завален какими то узлами. Потом обернувшись к ней предложил ей самой во всём этом разобраться, а он тем временем сделает ей ванну. Маруся не поняла что это, она вообще с трудом успевала соображать и следовать событиям, которые так резко ворвались в её беспросветную, лагерную жизнь. Она стояла столбом и не шевелилась даже когда Егор Иванович вышел. «Господи, господи.» - шептала она сроговоркой, боясь притронуться к платьям и юбкам, кофточкам и сорочкам, которые вытащил из шкафа Егор Иванович. Но наученная лагерной жизнью, что надо ловить момент и действовать пока есть возможность, и будучи по натуре сообразительной и решительной, приступила к разбору одежды. Она перебирала и внимательно осматривала вещи и удивлялась, сколько много их было у одной женщины. От старшей сестры, которая жила в городе, Маруся знали всю их городскую моду и видимо покойная при жизни носила приблизительно тоже самое. Одежда её была проста, но почти неношена и было много разных нижних рубах и юбок, что Марусю очень обрадовало потому как это была ей привычная одежда. Ей так же очень приглянулись цветастая юбка в оборках и кофточка из такой же ткани, но абсолютно все вещи были ей велики. Велико не мало, подумала она и вдруг услышала стук в дверь. Она замерла и услышала голос Егора Ивановича, что ванна готова и она может идти мыться. Ага, сообразила Маруся: ванна это та огромная лохань, что она уже видела в комнатке где стоял титан. Ей сразу было ясно, что в этой комнатке мыльня, и эта лохань значит, ванна. Егор Иванович стоял в дверях ванной комнаты и пропуская Марусю сказал, что к сожаленью у них нет свежих полотенец, чтобы её потом вытереться. На что Маруся ответила, что ничего страшного, ей подойдёт какая  нибудь любая утирка. Он улыбнулся и повторил: «утирка»  от «утираться»  - логично, но с сожалением в голосе добавил, что он понятия не имеет, где он эту утирку может найти. Им могла бы помочь младшая дочь Оля, но она сейчас спит. Маруся постояла немного в раздумье, но вспомнила, что видела в шкафу  аккуратно сложенную стопку. Она вышла из ванной и быстро вернулась с куском белой материи и вопросительно взглянув на Егора Ивановича спросила можно ли это взять вместо утирки. Он кивнул, показал ей где мыло, ведро и ковшик, и вышел вон.
 
   Так мыться, как объяснил Егор Иванович, Маруся категорически отказалась. Ещё чего выдумали, размышляла она, и ноги и голову в одной воде мыть. Она налила тёплую воду в тазик, поставила его в ванну, встала в него и поливала на себя из ведра ковшиком. Боже, какое это было блаженство. Никто не мешает и не ругается и воды вдоволь — лей не хочу, не то что в лагерной бане одна шайка на человека и пять минут времени. Она намылилась раз, потом другой, потом третий. Ей всё казалось, что она ещё не совсем отмылась, но пора и честь знать, сказала она себе и вылезла из ванны. Обтеревшись куском материи она одела нательную рубаху с розовыми оборками на рукавах и тёмную,шерстяную юбку. Эта единственная вещь, которая была ей в пору. Выйдя из ванной комнаты она увидела что Егор Иванович заталкивает в печь её ватник. Он увидел её тоже и предупреждая вопрос спокойно сказал: «Он тебе теперь не нужен. Мы тебе справим что-нибудь по приличней. Так что неси сюда твои штаны и остальное. Можешь сама их в печку затолкать.» Маруся опять остолбенела. «Ну? Что? Или тебе жалко твоё рваньё?»  Маруся казала что никак не жалко, только у неё в кармане ватника был гребешок. Это мамина... память... Егор Иванович тяжело вздохнул и гляда как огонь пожирает истрёпанный ватник велел ей поторапливаться со штанами. Потом они пили чай на кухне где царил такой же беспорядок как и везде в квартире. Вот только тут она смогла разглядеть его получше. Он был ещё молод, слегка за сорок. Высокий ростом, стройный и даже худой. Лицо его было красивым: ровный, длинный нос пропорциональный длине лица, и печальные глаза в которых застыла тяжёлая скорбь, и даже когда он улыбался, глаза оставались неподвижно-печальными. Он рассказывал ей её обязанности, показал где лежат продукты, а Марусе и так было ясно что надо делать. Она слушала его в пол уха, он заметил это и велел идти спать. «А где я буду спать?» - спросила она. Он сказал, что она может устраиваться в спальне его жены, там где она выбирала вещи. Он сам спит в кабинете, у детей отдельная комната. Но завтра она сама всё увидит и познакомится с детьми. Они встают в шесть часов, потому что Павлика надо везти в школу за сорок верст от сюда.