Карусель жизни

Город проваливался в осень, как в тяжёлый сон. Ветер цеплялся за улицы холодными руками, срывая увядшие листья с деревьев, уставших бороться за жизнь. Небо куталось в пряжу туч, пряча в серые клубы шерсти солнце и хранящую память о лете синеву.
Капли дождя серебрились на окнах, в ознобе дрожали ветви, безликие многоэтажки сливались с унылым пейзажем, будто пятна акварели неопытного художника.

Казалось, лето забрало с собой очень важную частичку души. Умение легко радоваться и легко наслаждаться. Эту непринужденную естественность принимать тепло, красоту и улыбаться в ответ. Сейчас приходилось на каждом шагу бороться за этот дар — умение быть счастливым. Люди ходили с восковыми лицами, зарываясь в шарфы; привычные букеты пёстрых летних красок заменяла искусственная рябь осенних зонтов.

Мистер Эванс уже давно забыл, что такое тепло. Внешне он выглядел совершенно неказисто — среднего роста, среднего телосложения, средних возможностей и среднего финансового достатка. У него была суперспособность игнорировать просьбы людей, внутренне отгораживаясь от источника ненужных проблем. Ещё в детстве Эванс научился мысленно отключаться от событий, которые требовали душевного напряжения и ответственности: болезнь матери, плохая успеваемость в школе, помощь друзьям и просьбы отца.

Мужчина представлял жизнь, как огромную карусель, на которой милые сказочные лошадки чередовались с уродливыми монстрами. И если сейчас мимо тебя пролетает, допустим, мерзкая обезьяна в попоне, требующая внимания, нужно просто на секунду зажмуриться и перевести взгляд на приятную вещь. Например, на сладкую вату. Обычно, это работало, и ему часто удавалось игнорировать раздражающие события и людей.
Сейчас по пути домой мистеру Эвансу показалось, что дорогу переходила как раз такая обезьяна. Возможно, это причуда, на улице уже стемнело, но в зеленом луче светофора мужчина видел фигуру вполне отчетливо — с дамской сумочкой на шее, она дождалась нужного сигнала и неторопливо побежала в аптеку. Больше свидетелей данного происшествия не было, спросить о случившемся некого, так что Эванс протер глаза и направился в родные пенаты. Там его ждали удобное кресло и вечерние новости по телевизору.

Не успел мужчина переступить порог, как услышал:
— Привет, дорогой. Фиона немного приболела, ты купил лекарство, о котором я просила?
— Извини, вылетело из головы.
— Ясно, придётся идти самой.
Голос жены часто вызывал у Эванса дискомфорт. Хотелось втянуть голову в плечи, слиться с обоями и поскорее телепортироваться в свое кресло. Он бросил на жену оценивающий взгляд: она так и не похудела после родов, под глазами нависли темные круги от недосыпа, на лице стали появляться глубокие морщины.

Кристина потянулась к мужу, и тот автоматически подставил щеку для поцелуя. Сейчас начнет пересказывать события дня, расспрашивать про работу, говорить о дочери — все это настолько приелось Эвансу, что он на мгновенье зажмурился, мысленно отстранился, ставя перед собой невидимый барьер и быстро спросил, перебивая: “А что на ужин?”
В надежде, что хотя бы после еды его оставят в покое, мужчина наконец занял свое любимое место в кресле и включил новости. Но расслабиться не удалось:
— Папа, расскажи про дроби. У нас тут задачка про морковку…
Сморкаясь и покашливая, девочка загородила собой телевизор и протянула тетрадь. Чувствуя, как постепенно закипает, Эванс только отмахнулся, быстро переключаясь на новую картинку в экране. Почему бы им всем просто не отстать?

Через час Фиона подошла к отцу пожелать спокойной ночи и показать белоснежную лошадку, которую ей сегодня подарила бабушка. Но отец не шевелился, погрузившись в приятную дремоту, загипнотизированный яркими рекламными кадрами. Тогда девочка положила лошадку ему на колени, тихонько поцеловала в щеку и отправилась спать.
Эванс сквозь сон услышал далёкие голоса жены и дочери. Он резко вскочил спросонку, прислушался: его как будто кто-то звал с улицы, голоса были тревожными, даже испуганными. Накинув пальто, он вышел во двор. Поёживаясь от холода, мужчина заметил, что с улицей что-то нет так: вместо невзрачных качелей на детской площадке стояла огромная, сияющая ослепительными огнями карусель.
Она напоминала причудливый гриб. Верхом на деревянных лошадках сидели застывшие восковые фигуры людей. В них мистер Эванс с ужасом узнавал своих близких: отец и мама, которым он уже полгода не звонил, грустные жена и дочь, превратившиеся за последние годы в обузу.
Зажглись золотистые лампочки гирлянды, замигали разноцветные фонарики аттракциона, карусель ожила, начиная движение. Ангелочки на куполе запели сказочную мелодию, знакомую с детства.

Неподвижные лица близких стали отдаляться, а в памяти мужчины замелькали воспоминания: жена, еще совсем молоденькая студентка журфака, со светящимися от восторга глазами читает ему свою первую статью прямо на кухне, они обнимаются, а потом идут лакомиться мороженым в кафе. Мама покупает для него скрипку, и они вместе разучивают мелодию, его душа поёт от радости и наслаждения. Папа закутывает его, озябшего, в тёплое одеяло и носит по комнате, согревая и успокаивая весёлыми песенками. Дочь приносит с улицы щенка, и они вместе его купают в ванной, бросаясь друг в друга клочьями пены.

Карусель на мгновение замерла. Музыка оборвалась, свет замигал и погас. Фигуры животных угрожающе заскрипели, некоторые из них стали с грохотом проваливаться под платформу.
Мистер Эванс опомнился и вдруг понял, что ему нужно что-то делать. Его привычная отчуждённость лишала родных необходимой помощи и жизненных сил. Во главе процессии стояла самая крупная фигура вороного коня. На его седле сбоку торчал ключ, приводящий в движение всю карусель.

Эванс поднялся на шатающийся постамент и, затаив дыхание, повернул ключ. Огромный механизм зашевелился и возобновил движение.

Потихоньку карусель набирала скорость.
Фигуры его близких людей как будто ожили. Все вместе они начали разговаривать, улыбаться, шутить. Аттракцион превратился в круговорот жизни, где каждый оборот — это новый день. Они словно снова стали детьми, наслаждаясь жизнью и праздником, потом взрослели, старели и снова молодели в своих детях.