Два урода

      
Знаки, поддержку дает нам судьба,
Не каждый хочет их знать.
По черной дороге ему тогда
В жизни придется шагать.
Дети отмечены будут судьбой
За предков своих грехи…
Живи и думай, следи за собой
И знаков не пропусти…
Муж и жена проживали вдвоем,
Душу, здоровье губя.
Когда одарила судьба сынком,
Менять не стали себя.
Шанс ей давался, чтоб бросила пить,
Жить по-людски начала…
Но не сумела она прекратить,
Знак судьбы не приняла.
Хотела она, судя по всему,
Избавиться от «плода»,
Да вот не вышло. Как видно, ему
Родиться была судьба.
Домой принесла его, как щенка,
И забывала кормить.
Да и не было совсем молока.
Откуда ему и быть?
Отец, чтобы криком не раздражал,
Бросил в него топором.
В лицо острием ребенку попал,
Рассек почти целиком.
Отца посадили. И там, в тюрьме,
Без покаяний, молитв,
Оставив грешную душу во тьме,
Умер, о сыне забыв.
А мальчик выжил. Со страшным лицом,
Один, никем не любим,
И рад был бы встретиться он с концом,
Да вот не сойдется с ним.
Мать, снова судьбы не увидя знак,
Пила. А ребенок жил.
И, хоть не кормила, не берегла…
И где только брал он сил?
То бабка порой чего принесет,
Соседка кусок подаст…
Так проходили за годом год…
И вот уже первый класс.
Дети уродом его нарекли
За шрам, что лицо прошил.
Играть, дружить с ним они не могли,
Уж больно он страшен был.
Всегда одинокий. Сидел, ходил.
К знаньям какой интерес?
Мать спьяну замерзла. А он все жил –
Не человек и не бес.
Хоть бабка к себе его забрала
Теперь и кормила, но
Ласки, любви и она не дала.
Твердила: «Уж лучше б сдох!»
Классе в восьмом он остался один.
Бабка его померла.
Еще и влюбился, какой кретин! -
О взаимности речь не шла.
Пробовал вешаться – не удалось.
Веревка оборвалась.
И дальше с мучением жить пришлось,
Хромать еще довелось.
Предложили сторожем в магазин
Работать. Завторг сказал:
«Тебе ни к чему даже карабин!
Всех отпугнет твой оскал».
День отсыпался, а ночь сторожил.
Все время один, один.
И, хоть зарок себе крепкий строжил,
А все ж от тоски запил.
И, также как мать, однажды в снегу
Замерзнув, он засыпал,
Но кто-то его по лицу лизнул.
И он аж подпрыгнул! Встал.
То первая в жизни ласка была –
Теплый собачий язык!
К жизни его эта ласка звала.
Он плакал. К ней не привык.
И встал. И домой собаку привел.
Нашлось и чем покормить.
И, словно смысл в этой жизни обрел -
Есть для кого теперь жить.
Готовил, топил или прибирал,
Собака рядом была.
Смеялся часто и с нею играл.
Отраду душе дала.
А собака эта, также как он,
На морде имела шрам.
Кем и когда, где он был нанесен,
О том неизвестно нам.
По этой причине, наверняка,
Бродягой стала она.
Одиночество, уродство, тоска -
Свели пса и пацана.
Никто в этой жизни их не любил,
Не дал заботы, тепла…
Теперь верный друг у обоих был,
И радость в сердцах жила.
Но однажды громким лаем своим
Воров прогнал его пес.
Потом пропал на неделю почти.
Изранен, еле приполз.
Лапы изломаны были, и кость
Из шкуры видна насквозь.
Обработал, перевязал, как смог,
Друга жалея до слез.
Поил его с соски, с руки кормил.
А пес лизал его в нос.
Чуть заживало, но он не ходил,
Сломаны ноги всерьез.
И без последствий бы, может, прошло,
Что изувечили пса,
Но не захотел спускать с тормозов,
Злодеев пацан искал.
И, как и пес, не вернулся домой.
Никто б о том не узнал,
Да всех разбудил немыслимый вой,
Что криком о смерти стал.
Парня нашли в камышах за селом
И, без обряда зарыв,
Перекрестившись, вернулись к делам,
Тут же о нем позабыв.
Позднее бабка Лукерья пришла
С кладбища, громко плача.
- Собака там же, - кричит,- померла!
Верность-то где собачья!
Как умудрился могилу найти,
К другу он ночью приполз.
А мы по-людски даже хоронить
Не стали! И кто тут пес?!
- Как его звать-то? Урод да урод…
Имя кто знает иль нет?
Кто-то припомнил, что звался он Петр.
Тогда поставили крест.
Собаку с ним рядом похоронив,
Куст посадили большой.
Может, прохожий помянет и их
В молитве своей святой.
Страдальцев с тяжелой такой судьбой,
Наказанье за грех, рок.
А ведь желанием мамы родной
Путь этот другим быть мог.
…Вот так во грехе пропадает весь род,
Ничто его здесь не удержит.
Ведь только любовь нас хранит и ведет,
Любовь – это главный наш стержень.
Все было б иначе, проснись в ней любовь
К дитя, что дарован богами,
Смогла б сохранить и себя и его,
И мужа смогла бы заставить.
Подняли бы сына и внуков потом
На радость себе воспитали…
Но все променяли они на вино,
Лишь в нем себе радость искали.
Несчастья валились одно за другим,
Их жизненный цикл прерывая,
Они же упорно шагали своим
Путём, знаков не принимая.