Исповедь
Шел бродяга, камни вслед бросая,
Сквозь года набрал он много их.
О любви в пожарах вспоминая,
Думал сам он легкости достиг.
Вдруг стал замерзать в тепле уюта,
В поиске его друзей терял.
Пламя очага не доброта приюта,
В домысле чужом свой голос замолчал.
Он просил грозу у кроткой осени.
Ждал тепла от предрассветных бурь.
Плакало лишь грустно небо с проседью,
И вздыхало, укрывая шалью хмурь.
Но безумец бегал за огнем под листьями,
Что светились, словно звезды, на лету.
А душа его расписывалась мыслями,
Как разжечь любви намоленной искру.
Уязвленный, полз, стирая в кровь колени,
Сердце раненое горестно сжимал.
От борьбы уставший, в бесконечной тени,
Не жалея сил, он жизнь свою спасал.
Между луж, небес седых обломков,
Пал пронзенный ветром, как стрелой.
Разрывали грудь его обид осколки.
Дождь игрался с колкою щекой.
И истерзанный упрямец возмолился,
К небу, вознося зажженную свечу.
Окропленный им покорно поклонился,
Поднося огарочек к костлявом плечу.
II
«Боже, возгордился я перед землею!»
С ревом руки он свои кусал.
«Прикрывался я завистливо тобою
И чужим страстям безвольно угождал.
Не терпимо осуждал с безумством время.
Мстил с самодовольством небесам.
А судьбе не верил, праздно лицемеря,
И безвольно лгал доверчивым сердцам.
Жесток был мой каприз. Цинично ненавидел.
Я почитал за слабость склонится пред тобой.
От вожделенья страсти гнев стал мне обыден.
Я умер сердцем приглашенный темнотой.
Живой мертвец, пустой душой и нищий…
Прошу помилуй бездыханного глупца!
Я сжег любовь в греховных пепелищах,
А без нее не видно им конца!»
И не услышал он тогда раската грома,
Волнительного шелеста листвы.
Вот только сердце билось ново, незнакомо
И кровь согрелась от слепой мольбы.
Он в осени тогда признал надежду,
И чудо веры от молоденьких ветвей,
Что будут зеленеть они как прежде,
Склонясь пред вечной мудростью корней.
Заметил взгляд тогда гнездо пустое,
В меже под ним осколок скорлупы.
И больно взвыл скиталец пред тоскою.
Пронзил плач слякоть тишины.
III
Не помнил бедолага радость детства.
Еще жег лед тех призрачных потерь.
Казалось, для любви в нем нету места,
Но был не одинок чудак теперь.
Внутри себя почувствовал живое!
В оковы страха сжатый был томим
От мук, что в прах стер время прожитое,
Но рад был, что стал уязвим.
Но то, что загорелось, было нужно,
Как птицей вольной, в небо отпускать.
И робко, скрежеща, но все ж послушно,
Что получил, стал людям отдавать.
Смог удушающие скинуть он доспехи,
Что не давали сердцу созерцать.
Он честно вразумил свои огрехи.
Вдруг потеряло смысл от них страдать.
Пред наготой его затанцевали звезды.
И откровенья он услышал от луны.
Стал строить аистам он бескорыстно гнезда,
И убирал с чужой дороги валуны.
В зверях лесных увидел он игривость,
В хромой собаке дружелюбный смех.
Слезой встречал закатистую милость,
И молний искрометных гул потех.
Как на волнах, купался в вольных ветрах,
И слушал пение влюбленных облаков.
Заботу о себе нашел в простых приметах,
И щедрость в душах простаков.
IV
«Но где любовь средь ярких линий?
А в чем тепло немого ночника?
И разве близость требует усилий?
В чем нежность истязаний мотылька?
Любовь быть может избранных достойна,
Кто гор не замечает на пути,
С огнем общается бесстрашно и спокойно?
Как в сердце у себя ее найти?»
Кричал отчаянно мятежник землю роя,
Подобранные камни разлетались прочь.
Скулил, жалея, что нутро его гнилое,
И света нет, где всюду только ночь.
Но взору бросился росточек одинокий
В тени искрящихся полуденных аллей.
Он улыбался сумеркам жестоким
И наслаждался жизнью меж корней.
В нем не было отчаянья, что гибкий.
Он танцевал под ветром, восхваляя свет.
Себя не попрекал за детские ошибки,
И верил - ничего любви дороже нет.
Тут понял странник: «Нет душе покоя,
Пока она не чувствует себя.
Что вечность он искал в других святое,
А всю любовь ему дала земля».
Согрелся, обнимая ствол могучий,
От нежного прикосновения ветвей.
И сердцу был так сладкозвучен
Родник любви в груди своей!
Свидетельство о публикации №121100904769