Нина Алисова 1943г. Возвращение в Москву

            Нина Алисова 1943г. Возвращение в Москву 

   Зима 42-43 г.г. как и первая наша зима в Боровой была морозной, ветреной. Спасением от холода бытияхорошо натопленная изба и баня.           В каждом хозяйском дворе была своя баня – маленькая, с низким потолком, крошечным оконцем, полоком, скамейкой и узким предбанником.   
   В самом жару первыми мылись хозяева, мы – квартиранты шли после них в уже остывающую, но ещё очень жаркую баню. Удивительно было видеть молодую хозяйку – крепкую, круглолицую, со слегка раскосыми глазами, выходящую из бани босиком, так она и шла до дома по снегу.
   В бане стоял большой котёл с горячей водой и рядом чугун с разведённым щёлоком, им то и мылись, и стирали в нём бельё, и полы в избе мыли со скребком – мыла не было. Однажды я неловко повернулась около котла и сильно обожглась. Мама не сразу поняла мою беду – не слышала детский крик.
   Сибирская баня – «разумная», рядом с избой, а то, что я увидела уже взрослой на Селигере, рядом с водой, далеко от домов – совсем другое дело.
   Наступил апрель 1943 г. – вторая наша весна в Боровой – солнечная, тёплая. Из Москвы пришёл «вызов» от папы – разрешение на возвращение домой. Мама не посвящала  меня в наши дела, но я видела , как она сосредоточенно готовилась к отъезду. Она меняла оставшиеся московские вещи: красивую большую синюю в ярких цветах шаль с бахромой, мою маленькую бежевую с мелким рисунком, исчезли мой нательный крестик, мамин тоже, что-то из одежды. Мама собирала продукты в дорогу.
   Уезжали из Боровой на колхозной подводе до Шадринска. Как добрались до Свердловска, где нужно было пересаживаться на поезд до Москвы, не помню.  Свердловск врезался в память на всю оставшуюся жизнь. Большой вокзал, зал ожидания забит людьми, вещами, суета. Мама оставила меня       с  поклажей ( часть сдала в багаж)  на втором этаже вокзала, попросила женщину, сидевшую рядом с вещами и маленьким сыном, тоже ожидавшую поезд, присмотреть за мной и нашими вещами. Сама она, имея запас времени до прихода поезда, пошла на привокзальный рынок что-то ещё поменять на продукты.          
   Вдруг стали раздаваться какие-то крики, стоны, которые всё усиливались, стоял настоящий гул из человеческих стонов. Мне стало так страшно – послышался голос моей мамы, я кинулась, забыв о вещах, за которыми нужно смотреть, к лестнице вниз к маме, но женщина, соседка с мальчиком, схватила меня за руку, как-то успокоила, не отпустила от себя.
   Вскоре появилась мама с бумажным кульком (как в Москве до войны), она сказала, стоимость с сахарным песком, который мы не видели почти два года. Потом оказалось, что в кульке были опилки, присыпанные сверху сахарным песком.
   А стоны и крики на первом этаже продолжались. Оказалось – пришёл эшелон с ранеными и их распределяли по госпиталям. В пролёте между этажами было видно, что происходит на первом этаже. Люди в белых халатах сновали между лежащими на носилках, перебинтованными людьми То, что я пережила на вокзале в Свердловске – настоящий ужас, вид человеческой боли и страдания, перекрыл память о московских бомбёжках.
   Мама оформила документы на проезд до Москвы, и мы стали искать наш поезд. Нам пришлось пробираться через железнодорожные пути, заставленные разными составами. В каком-то месте получилось так, что можно было попасть на платформу одним путём – проползти под вагонами. Так мы и сделали, мама с вещами, у меня тоже что-то в руках, и я снова испытала дикий страх: поезд может тронуться, а мама не услышит, и мы погибнем, но, слава Богу, все обошлось, мы пробрались на нужную платформу, к нашему московскому поезду, Мы нама показала проездные документы, что-то объяснила проводнице, и нас пропустили в вагон. Почему-то мы оказались в углу тамбура, но это ничего, лишь бы поезд скорей тронулся. Люди с вещами входили в вагон. Вдруг появился шумный мужчина представительного вида в распахнутой шубе. Он посмотрел на маму и на меня и закричал: «Это не наши, это чужие!!!», и заставил проводницу выпроводить нас из вагона. До сих пор не могу понять, как здоровый, крепкий человек не нашёл в себе сострадания к глухонемой женщине с ребёнком.
   Мама инвалид из крестьянской калужской глубинки, но с твёрдым характером, добилась права уехать домой. Мы оказались в теплушке на верхней полке. Помню: мама передаёт мне вещи (съестное) снизу, я ставлю их к стенке, а они падают в щель на нижнюю полку, мама торопит – скорей бери следующую, а она снова падает вниз, на этот раз бутылка с мясным бульоном. Но всё в порядке, ничего не разбилось. Народ утихомирился. Едем, едем! До Москвы довезли мешочек муки, а внутри варёные яйца, сало, хлеб. Дорогу не помню, окон не было.
   Приехали в Москву 13 апреля ранним утром. Мы с мамой доехали по Садовому кольцу до остановки Малая Бронная и пошли пешком к дому.    Папа ещё не ушёл на работу, наше появление было неожиданным.
   Началась жизнь в голодной военной Москве. Деревня Боровая казалась раем потом.