Из жизни простого овцевода

«Что-то зябко стало, Тань», - говорю своей солохе.
Стала баба шить кафтан, материться, охать.

Стонет: «Вот зима опять…» Я: «А как иначе?»
Рядом сел, стал шкурки мять - заячьи, ягнячьи.

«Шкурки больно хороши», - сообщил я Тане.
Тут в округе ни души, мы – островитяне.

Баба на весь дом – апчхи! Снова матерится.
Наши предки – от сохи, Танька – мастерица.

На окне пять дохлых мух, у дверей – бадейка.
Будет заячий треух, бабе – кацавейка.

Танька мне: «А знаешь чё, завтра сварим утку».
Правое потёр плечо, закурил закрутку.

«Языком-то не чеши», - указал ей строго.
Шкурки больно хороши. Много их? Да много.

Я привык рубить сплеча, чуть чего – и в драку.
«Эти, Тань, - каракульча, ну а те - каракуль».

У меня – голов пятьсот.  Шкурки мну, потею.
Как известный овцевод, грамоту имею.

Вон она, на ней Ильич, в ней – «за труд» … «за стадо».
Если баба хочет дичь, на охоту – надо.

Баба шьёт. Я, бормоча, встал, штаны поправил.
И смотрю на Ильича. Жаль, - он нас оставил.