Об истинной причине пожара на улице Пирожной

Июльским вечером, в час, когда летний зной уже не так яростно терзает уличные термометры, известный всем жильцам дома сталинской архитектуры на улице Пирожной поэт Лёня Кочкин сидел на потёртой, трескучей обивке своего любимого дивана.

Этот диван, пружины которого тут же начинали наигрывать менуэт, как только на него кто-то садился, Лёня очень любил по многим причинам. Вот несколько из них :

На этом диване тридцать лет тому назад его, принеся из роддома, кутали в пелёнки. На этом диване он играл в ладушки с бабушкой. На этом диване ему давал мудрые наставления дедушка. На этом диване он успешно делал школьные уроки. На этом диване он мечтал о доблести, о подвигах, о славе. На этом диване он сочинил первые стихи. На этом диване он искал ответ на вопрос "Кому на Руси жить хорошо ?" И, наконец, на этом диване через пару часов он собирался усадить музу, чтобы попив с ней чайку, прочитать что-нибудь из новых стихов.

До прихода музы оставалось не так много времени.

Поэт, верный своему призванию, с дымящей сигаретой в зубах и с гусиным пером в руке сидел, склонившись над листом бумаги. Ему очень хотелось воспеть восторг предстоящего свидания. Но ничего из-под пера не выходило кроме строк :" Однажды на старом потёртом диване, где в детские годы я спал на боку..."

"Нет, нет, не то !" - в конце концов огорчённо воскликнул поэт, вспомнив : "Однажды в студёную зимнюю пору я из лесу вышел, был сильный мороз". Поэт скомкал лист и в отчаянии одним махом закинул за воротник рюмку грузинского коньяка.

Коньяк влил в жилы поэта свежую кровь и дело пошло.

Перо без участия воли поэта само стало выводить на листе рифмованные строки. На поэта нашло то, что именуют словом "вдохновение".

Поэт воспрянул духом.

Лучи вечернего солнышка через проём распахнутого окна нежно гладили густые каштановые кудри склонившейся над листами бумаги головы поэта, как бы нашёптывая :" Пиши, пиши, не жалей бумагу ! Её всегда примут в макулатуру, а на вырученные деньги купишь новую !"

Вторая рюмка коньяка придала ещё большее ускорение перу. Настолько сильное, что поэт позабыл обо всём на свете и уже готов был закинуть третью, чтобы наилучшим образом завершить стихи, как вдруг крик в окно :"Лёня-я-я !" заставил его поднять голову.

Лёня подошёл к окну и, приложив десницу к глазам, защищая их от ярких солнечных лучей, как это сделал на картине Васнецова Илья Муромец, выглянул в окно.

Внизу стоял тоже поэт, с которым Лёня часто, используя в качестве закуски таранку или воблу, обсуждал вопросы поэзии в пивной за углом.

"Лёнь, кинь сигаретку !" - попросил поэт, умоляюще глядя на Лёню.

Лёня, желая проявить любезность, прикурил от своей дымящей сигареты новой сигаретой, положил эту новую дымящую сигарету в пустую пачку и бросил пачку вниз.

Пачка, с этой прикуренной сигаретой, пущенная не вполне уже твёрдой рукой и подхваченная порывом вечернего ветра, вместо того, чтобы очутиться в руках просящего, залетела в раскрытое окно этажом ниже.

Поэт внизу, так и не дождавшись сигареты, разочарованно махнул рукой и побрёл на Парнас, а Лёню, севшего обратно на диван, охватила смутная тревога.

Опасения для тревоги вскоре подтвердились.

Минут через десять подойдя снова к окну и высунув из него голову, Лёня заметил, что из окна этажом ниже стал небольшими клубами вылетать чёрный дымок.

Лёня сел на диван и, подумав, что это ему просто померещилось, попытался восстановить зрение и закинул за воротник беспечно им оставленную, но терпеливо ожидавшую своего часа третью рюмку. А чтобы закрепить восстановившееся зрение, заодно закинул и с четвёртую.

После этого со спокойной, свободной от всяких страхов и тревог душой Лёня снова глянул вниз. Из окна третьего этажа, расположенного под лёниным окном, валил, ставший ещё более заметным, чёрный дым.

Лёня наподобие помпеянцев и помпеянок на картине Карла Брюллова "Последний день Помпеи" пришёл в сильное замешательство.

Под ним, в квартире на третьем этаже, проживал очень уважаемый всеми жильцами дома и учёными планеты профессор-физик, который, как это видел Лёня, на служебной машине куда-то уехал ещё утром. Жена профессора отдыхала в санатории в Минеральных Водах, где лечила катар желудка. Таким образом, Лёня понимал, что в квартире никого нет, кто бы мог потушить начинающий разгораться пожар.

У Лёни с профессором были прекрасные отношения. Лёня был ему должен немалую сумму денег, которые одалживал у доброго и щедрого профессора в бесконечной погоне за поэтической славой.

Необходимо было что-то предпринимать.

Мысль о вызове пожарной машины Лёня сразу же отбросил, так как взломанный замок и погром в квартире, который неизбежно устроят пожарники, живо представившийся его поэтическому воображению, ужаснул его ранимую душу.

Лёня решил действовать иначе и действовать немедленно.

Из дюжины простыней, доставшихся Лёне по наследству от бабушки и дедушки, а так же из тех, что ему заодно с пером и чернильницей дарила муза ко Дню Поэзии, связав эти простыни вместе морским узлом, он соорудил надёжный канат.

Один конец каната он привязал к ножке дивана, а другой выбросил из окна. Лёне повезло, как обычно везёт поэту, стихи которого не печатают журналы. Людей, то есть ненужных свидетелей, на улице не было.

Закинув за воротник для сохранения бесстрашия пятую рюмку коньяка, Лёня повис на простынях на высоте четвёртого этажа и начал сползать по ним до третьего, откуда уже клубами валил едкий дым.

Однако, достигнув окна квартиры, где проживал профессор и откуда валил застилавший глаза дым, Лёня, ничего в дыму не видя, не сумел забраться на подоконник. Качания на канате и сила земного притяжения, именуемого иначе гравитацией, привели к тому, что диван, к ножке которого был привязан конец каната, пришёл в движение, как катафалк на лубке "Мыши хоронят кота" или, если ещё точнее выразиться, - баржа на картине Ильи Репина "Бурлаки на Волге".

Вместе с диваном пришёл в движение, то есть поехал вниз, и висящий на канате Лёня. Доехав до второго этажа, он остановился, потому что диван-баржа упёрся в коробку, набитую до краёв пустыми бутылками. Остановился как раз напротив окна, которое тоже было открыто.

В состоянии паники поэт предпринял отчаянное усилие, намереваясь залезть хотя бы в это окно и таким образом спасти если не квартиру профессора от пожара, то, на худой конец, себя, но, увы, на сей раз удача ему не вполне сопутствовала.

Возле открытого окна старуха-хозяйка ощипывала курицу.

Непроизвольно подняв глаза и увидев прямо перед собой висящего на простынях мужчину и приняв его за грабителя, потому что время, когда к ней таким образом приходил на свидание любовник, давным-давно прошло, старуха обезумела от ужаса и, пытаясь защититься, шлёпнула Лёню ощипанной курицей по темени.

Удар был таким неожиданным и метким, что силы окончательно покинули поэта. Он разжал руки и совершил не очень мягкую посадку на клумбе с розами сорта "Пьер де Ронсар", посаженную жильцами дома во время субботника.

В это время на улице появились прохожие и на служебной машине подоспел профессор.

Прибыла и пожарная машина.

Общими усилиями, пока Лёня вытаскивал шипы роз из помятых боков, пожар был потушен, а бесценная библиотека научной литературы, от целости которой зависел дальнейший прогресс в области ракетостроения, была спасена.

Приехала и карета "скорой помощи". Санитары, раздвинув кусты роз, извлекли из них Лёню, как бриллиант из оправы, и, положив на носилки, понесли в карету.

В толпе зевак, окружившей карету, Лёня, лёжа на носилках, увидел знакомое прекрасное лицо - лицо своей музы. Она с полными горести и слёз глазами протянула к нему руки, в которые Лёня, собрав последние силы, вложил розу упомянутого выше сорта.

Муза благодарно улыбнулась. Карета, оглушая прохожих сиреной, унеслась.

Профессор, восхищенный лёниным мужеством и самоотверженностью, и посчитавший, что причиной пожара стала его собственная рассеянность, простил Лёне долги и навестил его в больнице.

Поэт же, попросивший сигарету и знавший истинную причину пожара, не мог о ней правдиво рассказать, даже если бы и хотел это сделать, потому что после того, как посетил Парнас и с трудом открыл утром глаза, все детали своего общения с Лёней в тот злополучный вечер начисто позабыл.