Ботинки

А сейчас Рон был слушателем литературного семинара. Он вздохнул медленно и печально. В этом вздохе было всё: и тоска по прежним временам, когда писалось, как дышалось — свободно и обо всём, и зависть к себе — тому, прежнему — беззаботному и свободному от «внутреннего критика»! 
— Эге-гей! — тогда кричалось в лесу.   
И лес отзывался радостным эхом. И ноги сами несли к знакомой поляне с пеньком, как нельзя лучше подходившем для сидения и писания на нем приходивших в голову стихотворных строчек. Таких пеньков в пригородном лесу было множество, и полян предостаточно, но только здесь, на самой дальней поляне, Рон чувствовал себя в безопасности от городских шумов. И от жизненных повседневных забот, очень уж яростно навалившихся в последнее время на его писательскую душу.
— Ну-ка, иди сюда, дорогая! — дурашливо пропел Рон, схватив за хвост ритмическую строку. 
И тут же с ужасом отдёрнул руку от блокнота.   
— Нельзя! Этого сейчас нельзя! — и он решительно зачеркнул строку. «Придерживаться чёткого ритма — это лишать себя права на свободу самовыражения!»  — вспомнилось из недавнего семинара о стихосложении. 
Все слушатели курса с воодушевлением крушили и ломали ритм, укорачивая или, наоборот, удлиняя строки, чтобы от ритма и следа не оставалось! 
Став свободным от ритма, как птица, Рон с удовлетворением прочёл строку, нового стихотворения, которое стало прозой, и задумался о его дальнейшей судьбе. В голове роились рифмы — главные его враги на сегодняшний день.   
Ведь целью курса, на который так стремился Рон, было научиться свободной, «актуальной» поэзии.
Быть как все современные «стихописатели».
Похерить ритм и рифму к чёртовой матери!
— Тьфу ты! Опять рифмуется! — чертыхнулся он.
И записал что-то совершенно невообразимое из потока подсознания. А в подсознании в это время копошилось что-то совсем не поэтическое…
Жали новые ботинки.
— Чёрт меня дёрнул надеть их сразу на дальнюю прогулку! Мало мне проблем с моим устаревшим «силлабо-тоником», так ещё и ботинки решил сменить!
«Раскрепощайся, давай себе больше степеней свободы!» — кричало в мозгу! 
Грохотнул гром. Рон и не заметил, как над лесом сгруппировались тучи. 
«Осень! — подумалось вдруг, — И по погоде, и по жизни. А парить-то как теперь? И степени свободы увеличивать».
Решение пришло мгновенно. Потому как лежало на поверхности. Рон быстро расшнуровал новые ботинки, аккуратно поставил их у пенёчка рядом с большим грибом, примостившимся здесь же, и облегчённо вздохнул. Проблема со жмущими ботинками и добавочными степенями свободы в искусстве была решена!
Сначала холодная, осенняя уже трава, покрытая то ли росой, то ли первыми каплями дождя, обожгла нежные городские ступни. Но потом ничего, полегчало, и даже стимулировало быстрый и такой желанный прилив крови к голове — обязательное условие посещения Музы. 
Рон уходит по траве босыми ногами, совсем как Иисус по воде, и радостно кричал новую альтернативную, безрифмовую и неритмическую поэзию. А эхо издевательски вторило ему вслед свежей «неистасканной» рифмой.