Два кусочка хлеба

Юрий Патракеев 2021

За столом нас было восемь человек: четверо восьмиклассников и четверо третьеклассников. Каждый из нас всегда сидел на своём месте. Я сидел с краю, напротив меня всегда сидел восьмиклассник Толян.
    Мы, третьеклассники, должны были после того, как покушаем, убирать со стола, в том числе и за старшими. Доев свою кашу, я взял с общей тарелки два кусочка хлеба и пайку сливочного масла. Размазав уже подтаявшее масло по кусочку, я сверху положил второй кусочек, это была корочка. Получился бутерброд. Так мы это называли в детском доме. Я взял свой стакан с чаем и откусив бутерброд запил. Это было очень вкусно!
    Толян сидел напротив и, ковыряя ложкой остывшую кашу, смотрел на меня. Когда я расправился с бутербродом, у меня еще осталось пол стакана тёплого чая. Я, согревая ладошки, просто сидел и, наслаждаясь вкусом дешевого чая, растягивал удовольствие, маленькими глотками отпивая из стакана.
    - С этого дня будешь мне отдавать на ужине свой хлеб, - сказал Толян.
    Я, не понимая кому это было сказано, посмотрел на стол, все уже закончили кушать. И тут послышался голос воспитательницы:
    - Вторая группа! Кто позавтракал, может выходить из-за стола.
    Я взял свою посуду и посуду восьмиклассника, который сидел рядом со мной, и пошел сдавать в моечную. На пути к моечной на полу я увидел большого таракана и уже автоматическим, ловким движением раздавил его. Возле окошка, куда подают грязную посуду, на полу я заметил еще трех уже раздавленных тараканов. Раздавить таракана - это было обычным делом для любого из нас.

    Вовремя ужина мы, как обычно, сидели на свих местах, молча ждали команды воспитательницы, когда можно начинать кушать. Я смотрел в свою тарелку. Гречневая каша с рыбой смотрелись совсем не съедобно, особенно рыба. Рыбу я не любил и никогда не ел. Мою рыбу всегда съедал Толян.
   - Можно начинать приём пищи, - услышал я голос воспитательницы.
    И не успела она закончить фразу, как столовая сразу наполнилась звуками ложек, бренчащих по железным тарелкам. Я взял с общей хлебной тарелки свои два кусочка и, откусив один, принялся за свою порцию гречки. С кашей я управился быстро и, отодвинув тарелку с оставленной рыбой, принялся доедать второй кусочек хлеба, запивая его теплым чаем. Это снова была корочка!
    Толян, доедая мою рыбу, смотрел на меня. Я всегда боялся его взгляда, особенно такого пристального. Он был самым сильным из восьмиклассников, и его боялись и уважали даже те ребята, которые учились в девятом и десятом классах.
    Один раз в школе я видел, как Толян дрался с десятиклассником, но не с нашим, а из города. Толян хоть и был младше, но побил того парня сильно, до крови. Парень лежал на полу с разбитым лицом. Крови было очень много. Для меня это было очень страшно. У Толяна тоже кровь шла из носа, но для него это ничего не значило. Он просто вытер кровь рукавом и злобно посмотрел на парня. Осмотревшись по сторонам, он увидел меня. Подойдя ко мне, Толян схватил меня за шкирку и потащил за угол.
   - Ты ничего не видел. Понял? Не слышу…
   - Понял, - еле выдавил из себя я.
    С того дня я старался вообще не попадаться ему на глаза. И надо же было судьбе распорядиться именно так, что я вынужден был каждый день трижды сидеть прямо напротив него за столом. Глядя на Толяна, внутри я чувствовал одновременно и восхищение, и ужас. Восхищали в нём меня сила, бесстрашие и уверенность в себе. А ужас я испытывал от его жестокости и полного отсутствия жалости.
    После отбоя, в девять часов вечера, я всегда старался как можно быстрее заснуть, чтобы вычеркнуть из жизни еще один день. Мы лежали в кроватях. В комнате стояло четыре железных кровати, две тумбочки и четыре стула. По середине комнаты лежал небольшой старенький палас. Все четверо - мы, немножко пошептавшись и закутываясь в одеяла, погружались в сон.
    Сквозь сон я слышал свою фамилию, но сладость сна не отпускала меня. Я продолжал спать. Страшный удар по кровати мгновенно разбудил меня. Я открыл глаза, свет в комнате был включен.
    - Ты че, урод, не слышишь? - орал Толян и сдернул с меня одеяло.
    Я соскочил с постели и опустив голову молча ждал.
   - Вкусный хлеб? - спросил Толян.
   - Какой хлеб? - спросил я.
   Мне было непонятно, почему он у меня спрашивает про какой-то хлеб…
   - Я ничего не знаю про хлеб, - сказал я.
    Мощный удар в грудь отбросил меня на другой конец комнаты. Еле понявшись, я стоял, держась за кровать, на которой закрывшись с головой под одеялом лежал мой одноклассник Вовка. В глазах потемнело, я почувствовал приступ рвоты. Блевать было нечем, желудок еще с вечера был пуст. Слёзы бежали ручьём, но я молчал. Я давно понял, если начнешь реветь, сразу же последует добавка.
   - Я тебе что сказал на завтраке? - спросил Толян?
    Я молчал, пытаясь вспомнить, что было на завтраке. Еще один сильный удар в грудь отбросил меня на кровать, на которой под одеялом лежал мой одноклассник Вовка.
    Я, шатаясь, хватаясь за кровать, снова встал. Толян стоял передо мной. Я видел только его ноги в старых кедах. Он снова начал что-то говорить, но я, уже ничего не понимая, потерял сознание.
    Очнулся я в темноте от сильной боли в груди. Осмотревшись, я попытался накрыться одеялом, оно лежало скомканное в ногах, двигаться было очень больно. Вспомнив всё, я накрыл голову подушкой и, уже не стараясь сдержать слёз, дал волю своим чувствам.
    Плакал долго и не от боли в груди, а от того, почему я нахожусь здесь, в этой неуютной комнате, в этом странном доме, где собраны такие же, как я ребята и девчонки, у которых нет мамы и папы? Почему меня избили за какой-то хлеб? Чего еще подобного или еще того хуже мне ждать от жизни? Почему так устроена жизнь? Где искать утешения???
   Эти и еще много других вопросов в ту ночь крутились в моей голове. И ни на один из них я не мог найти ответа. Обливаясь слезами, заглушая подушкой свои страдания, отдавшись полностью своему горю, я провалился в кошмарный сон.
   - Подъем! Мальчики встаём… - услышал я голос воспитательницы.
    С трудом поднявшись, превозмогая сильную боль в области грудины, я натягивал штаны и чувствовал, как на меня смотрят мои товарищи. В каждом из них я замечал огромное сочувствие. Я понял, что им прошлой ночью было страшно так же, как мне. Вовка, подойдя ко мне, тихонько прошептал:
   - Больше никогда не бери корочки!
    И тут я вспомнил всё до мелочей: вчерашний завтрак, кашу, чай и два кусочка хлеба с маслом, одним из них была корочка. И эти страшные слова Толяна:
   - С этого дня на ужине будешь отдавать свой хлеб мне.
    На завтраке я ел свою кашу, хлеб не брал до тех пор, пока на общей тарелке не осталось ровно два кусочка. Только после того, как все взяли свой хлеб, я робко взял последние самые тоненькие кусочка.
    Меня недавно привезли в этот детский дом из другого детского дома. Я не знал многое, что тут можно, а что нельзя. Откуда я мог знать, что обычные хлебные корочки разрешается брать только старшим ребятам, таким как Толян. В тот момент я его ненавидел. Он для меня тогда был хуже бандита.
    Вечером за ужином я взял с общей тарелки последние два кусочка хлеба и положил их перед Толяном. Основательно зачистив свою порцию каши и выпив чай, я молча смотрел в пол ожидая команды воспитательницы, когда можно будет выходить из-за стола. Целый месяц я отдавал свой хлеб за ужином Толяну, пока однажды он вернул мне мои заветные два кусочка хлеба. Больше Толян меня ни разу не тронул за весь год, пока он был в детском доме.
    Напротив, один раз он за меня даже заступился, когда ребята постарше, шестой или седьмой класс не помню, заставляли меня с Вовкой для них сшибать мелочь в школе у родительских детей. Толян с этими ребятами разобрался по-своему. Думаю, об этом не стоит рассказывать.     После восьмого класса Толян поступил в училище, больше я его никогда не видел.
    Уже сейчас, став взрослым, я вспоминаю этого парня и понимаю, что суровая детдомовская жизнь сделала его таким. Мне многое пришлось перенести за долгие годы, прожитые в детском доме и после него. И нередко я ловлю себя на том, когда беру в руки хлеб, я вижу те самые два кусочка, один из которых корочка.