Офелия-2. Выламывающиеся из структуры. Обзор

Офелия-2

(ОТ ВЕДУЩЕГО: обзор писался по анонимному лонг-листу.
Полные ссылки восстановлены после текстов стихотворений.)



Самое трудное во время написания статьи: занять верную позицию наблюдения, которая приведёт в простому, ненатужному говорению о предмете статьи; в нашем случае пришлось ещё искать верный предмет, потому что просто посмотреть на лонг с позиции «аллюзий», подсчитать их или разгадать и оценить, никак не выходило в заданных рамках отбора от 5 до 10 произведений, набиралось 2-3 текста и хоть тресни.

… однажды (вечером) лонг вдруг предстал самоцельным и самоценным объектом и предметом, и осталось всего лишь выбрать произведения, выламывающиеся из структуры, обращающие на себя внимание и тогда было решено, что именно эти произведения и будут выбраны и интерпретированы, а общий лонг будет свидетельствовать, что литературная аллюзия (которую, мы, конечно, не спутаем с реминисценцией) ныне такой же обыденный случай, как «написать стихи ямбом» или «на ассонансах».

(порядок размещения стихотворений ничего не означает, кроме того, что именно так видится наблюдателю композиция статьи)

В своей книге «Бобо в раю или откуда берётся современная элита» Дэвид Брукс совершенно не иронизирует ведь, когда пишет в шестой главе «Духовная жизнь»:

Я сижу на камне, на берегу Блэкфут-Ривер в Западной Монтане. Осеннее солнце блестит на воде, подсвечивая прибрежный тростник. Воздух тих и сух, я в полном одиночестве, если не считать парящего в небе ястреба и форели, что плещется в реке. Я приехал на место действия романа Нормана Маклина и экранизации Роберта Редфорда «Там, где течет река», и сижу вот, жду, когда время остановится и я почувствую мистическое единение с природой.

Но оно не останавливается. Я уже полчаса провел в этом прекрасном месте, а просветления так и не ощутил. Рядом бьется вечный пульс жизни: что-то нашептывает ветер, качаются ветви, беззвучно проплывает, покачиваясь, утка. Джон Мур был бы уже, наверное, в полном восторге. У Маклина бы уже завязалась содержательная беседа с рекой. Альдо Леопольд уже бился бы в экстазе, восхищаясь красотой какой-нибудь хворостинки. А мне хоть бы хны. Не тот, наверное, сезон для просветления.

Раньше я никогда не обращал на это внимания, но ведь больше всего искателей душевной гармонии с природой приезжают в Монтану именно ближе к середине лета. Именно посреди лета снимают фильмы наподобие «Заклинателя лошадей», а горожане приезжают в Монтану подлечить свои издерганные души. Но теперь октябрь, и место, наверное, подысчерпало свой духоподъемный ресурс. «В конце концов, все сходится воедино там, где течет река», – пишет Маклин, и, когда я прочел это в своей гостиной несколько месяцев тому, мысль показалась мне чрезвычайно глубокой. А теперь я даже не понимаю, что это, черт побери, значит. Во едино сошлись только мои замерзшие пальцы. В приключенческих книгах суровые условия обязательны к преодолению и лишь придают героям бодрости, но у меня от холодного ветра скоро отвалятся конечности. И в полном одиночестве ко мне приходят не глубокие прозрения, но мелкие страхи. —

присмотритесь, это как раз положение героини в стихотворении «Раскадровщица»:

«Раскадровщица»

она не настаивала на узах брака
не просилась в европу встречаясь с паратовым
заочно любила лошадей и древний город краков
по субботам разгребала авгиеву конюшню
продолжала мечтать о парнасе
пару раз в год пересматривала ассу
коллекционировала фотографии наса
 
вдохновенно ненавидела певицу нюшу
не потому что та гораздо моложе
просто органически не переваривала
тексты пустопорожние
задаваясь неодушевлённым вопросом
падежа предложного
недоумевала
за что эти песни любит паратов
 
переписывалась с приятельницей по интернету
ругались за политику
каждая уходила на свою сторону света
вовремя останавливались
зарывали топор и скелеты
осуждали зачинщиков терактов
 
приятельница рисовала в письмах голубей мира
а она вырезала их и развешивала по квартире
 
в задушный день помянула дедушку казимира
перечитала ковчег шиндлера
помолилась
 
после наблюдая из окна за болидами
пустила на руки кота
поделилась с ним радостями-обидами
рассказала о стихах что напишутся обязательно
о новом жизненном обстоятельстве
которое пока удачно прячется ото всех в животе под платьем
что назовут они его марией или давидом
 
а как поступить с паратовым – там будет видно

(Светлана Илларионова «Раскадровщица»
http://stihi.ru/2017/01/02/2757 )

Ведь именно это и есть современная ситуация полной богооставленности: нет ни одного переживания мира, которое бы волновало героиню, которая говорит только о том, что она — сильная женщина и даже великодушная, поскольку может остановиться в споре «за политику», — манифестация привлекает, и финальная точка «а как поступить с паратовым — там будет видно» закрепляет портрет.

Ну как, как? Как с приятельницей, вестимо, как же ещё?

Сразу вспоминается (почему-то) фильм «Джой», драма Дэвида О Рассела о женщине, которая придумала швабру. Там героиня добивается радости и искомого успеха, у нашей героини одна радость приходит сама собой (кот), а вторая пока «удачно прячется ото всех в животе под платьем», а третью читательница может себе додумать.

Неспешная жизнь, несмотря на жизненные обстоятельства, — так бы охарактеризовала текст.

Иные совершенно взаимоотношения между мужчиной и женщиной явлены в следующем тексте (может даже оба пришли в статью ради этой демонстрации противоположности характеров):

«Модильяни»
*
сбежать бы в город
где вечно лето
и лечь на дно
и затеряться
и раствориться
и пить вино

тебе не двадцать
ты сбитый лётчик
вся жизнь как сон
возводишь замки из пенопласта
свой Вавилон
а где-то вечность
и в доску пьяный не ты не ты
а Модильяни
рисует нервно её черты...

(Марго Сергеева «Модильяни»
http://stihi.ru/2021/07/21/6539 )

— сколько этих разговоров о «не ты не ты», от которых если откинуть первое «не», то получим «ты, не ты?» — по сути это и будет неким вопросом текста к себе и миру.

Без дураков впечатлили «замки из пенопласта» как «свой Вавилон»; если подумать о непонимании, то эти строки будут о принципиальном непонимании «человека из пенопластового замка», невозможности понимания двух таких людей, которые вполне в духе времени постулируют «я особенный, обрати внимание, отметь мои успехи», — видимо поэтому и Модильяни «рисует нервно её черты».

Хочется, конечно, некоторые строки вывести из оборота, но не для достижения гармоничной целостности или для похожести и неотличимости, а для создания дополнительного пространства, но … останемся в пределах лонга.

Третье стихотворение выделяется абсолютнейшим лица необщим выраженьем, это даже не «скучно жителям барака», это какая-то удивительная разудалость и абсолютная бесстрашность перед любыми словами и чем более они любые, тем сильнее они влекут повествовательницу. Вспомнилось даже стихотворение Брюсова, да даже целых несколько стихотворений, по степени отвязности — наверное, да, полное совпадение. Сразу вспоминаются ещё и «гении обратной стороны» Ходасевича, не понимаешь сразу: как относиться?

Такой подход нельзя не уважить, вспомнилась ещё «собака Павлова» Анашевича, но дозволенный лимит цитирования исчерпан началом, поэтому знакомьтесь со своенравной яркостью (будет интересно, если автор окажется жительницей южной стороны):

«Постсоссюровское»

Концептуальной я не стану, в порывах речи преходяща.
Бесславно падаю с надрывом из рифмоплётства в ритма сад.
Сам позавидует де Сад моим невоплощённым стонам.
Сняв плёткой лирики наряд, вгоняя эпос эпигонам,
Из шёлка пошлости икону тщусь ткать в неровный словоряд.

И, отдавая дань пороку, к вполне заведомому сроку
Я приходяща, как собака садиста Павлова. Жму сок
Чужих речений произвольных, спускаю липких тайн альков.
Моя игристая синтагма давно пылилась в парадигме.
Не пострадает диафрагма от пенящихся пузырьков.

Связь наша ассоциативна. Ты идеален – я в поту.
Из разных мы выходим спален. Ты ввысь стремишься – я бреду.
В бреду зову, но ник твой спален: Сеше, Балли перестарались
И самовольно переврали твоих заветов постулаты.
Простишь ты шалости ребятам, линейный мой, а я – горбата.

(Елена Загугли «Постсоссюровское»
http://stihi.ru/2014/09/29/5731 )

Следующее стихотворение приглянулось неожиданным блеском начала второй строфы «ты мне вот эту дурь прочти», — на контрасте с максимально высоким регистром «иль стая одичавшей пищи» возникает эта неожиданная «дурь», было неожиданно-приятно встретить стихотворение о котором можно говорить без скидок, не оглядываясь на лонг, этот текст сильно выделяется. Финал только уходит в ту интонацию и то настроение, которые мне совершенно не близки, но это всего лишь означает принципиальное несовпадение мировоззренческое, а мировоззрение было отставлено из-за той точки зрения, которую подсказал лонг.

«Не только о Хароне»
.
За полем – волки
Иль грачи,
Иль стая одичавшей пищи.

Ты мне вот эту дурь прочти.
Я стану несравненно чище.
Вот эту хлябь,
Вот эту зябь,
Пока ноябрь не проворонит.

Харон рассаживает в ряд
Тех, кого завтра по-Харонит,
Перевезет чрез много верст
Под клекот,
Под чешуйки звезд,
Под ржанье ржавого трамвая.

Мой спутник весел и умен.
И мы, без судеб и имен,
Бредем, бредем,
Куда – не знаем...

май 1996

(Елена Ительсон «Не только о Хароне»
http://stihi.ru/2008/08/18/267 )

Лонг рассматривался анонимно, но cледующий текст (кажется) написан в меру ироничным мужчиной, который невероятно умело владеет композицией, управляет читательским вниманием даже как будто:

«Одиссея. Finale»


***

Итак, подведём итоги.
Тернии вместо Трои.
Люто враждуют боги.
В Лету сошли герои.

Старостью на пороге
Закончились все атаки.
Оборвались дороги
На берегах Итаки.

Что же в сухом остатке?
Дом, где живут в достатке.
Сын – царь Итаки жалкой.
И Пенелопа с прялкой.

Что ей, бедной, досталось?
Киндер, кухня, и кирха? –
Мертвенная усталость,
Да соперница Кирка.

Ах, волшебница Кирка,
Та, что ведает снами –
Знаки звёздного цирка
Скажут, что будет с нами?

Будущее закается
Предсказывать дочь Гекаты.
В чашах вина качаются
Сиреневые закаты.

Сиреновые напевы –
Селеновые отравы...
Сцилла целится слева,
Харибда скалится справа,

В бездну открыты двери.
(Только бы замолчали!)
Шаг – и конец потере,
Шаг – и конец печали.

...

Волны оплечь
Расступитесь, доверчивые.
Муза, оплачь
Одиссея Лаэртовича.

… послушаем ещё раз строфу:

Будущее закается
Предсказывать дочь Гекаты.
В чашах вина качаются
Сиреневые закаты.

(Валентин Емелин «Одиссея. Finale»
http://stihi.ru/2012/05/19/9661 )

Такое чувство, что то ли Пригов кричит кикиморой, то ли Петрушка вышел с раёшниками на потеху публике, — регистр повествования переключается, в воду падает новый камень и расходящиеся круги выводят на новый круг осмысления с помощью обращения к известным культурным символам.

Ирония превратится в полную шутку, в отвязность, даже некоторую увлечённость говорения, перебирания в руках маасдама, шамту и муму, причём строка с муму как будто самая звенящая, выламывающаяся из пространства текста, размыкающая его полупроизвольное говорение и получение от этого удовольствия, которое и может разделить читатель.

А вот то, что после ударного «береги(сь)» ещё стоит подумать, как расценить — как увлечённость идеей или увлечённость необходимостью ясного месседжа, не сказать, что сообщения, но — месседжа. Единственное, что «гриб-грибочек, цветок-огонёк» больше напоминает о бабушкином окне, где непременно цветут бальзамины.

«береги-сь»

аз воздам маасдам я не сдам
и шамту не шампунь а шаман
колыхать полыхать всё на ать
что же делать молчать или в чат

как положено хожено как
лебедь щука и грёбаный (б)рак
почему не пойму все муму
и к уму подбирается муть

просто жуть

амальгама лгала зеркалам
отражений движений зола
как ты хочешь не хочешь ли ты
полетать над столпами толпы

оглядись соберись растворись
снег не пух а пропаренный рис

береги(сь)

всюду цирк и скольжение слов
пустота в пустоте твой улов
говорит это кто говорит
не омар ли упал на repeat

ничего что вода в проводах
ничего что болотом пропах
ты ещё не совсем бич бичом
ты в плаще и с огромным мечом

пусть вокруг мир закис и затух
и тошнит от жан-полевых мух
раскрывается в небе цветок
гриб-грибочек цветок-огонёк

(Алексей Молчалин «береги-сь»
http://stihi.ru/2019/12/08/6981 )

* * *

Что за лестница крутая,
рябь страниц по всей судьбе,
переплётов ветхих стая,
лепет горних голубей?
Кто в ночи моей Иаков,
моему ковчегу Ной,
козье стадо в пёстрых знаках,
древних лоций перегной?
Кормщит правнук Ибрагимов,
декабрю крестовый брат,
через питерскую зиму
на халдейский зиккурат,
пролагает тяжкий волок
по январской целине,
по ступеням книжных полок,
дай-ка, просит, руку мне,
да поднимемся повыше
по строительным лесам,
может, там ещё подышим
сквозь воронку в небесах?
Здесь морочит нас морошка,
трудной смерти маета,
да серебряная ложка
у разорванного рта.

(Анна Германова * * * /«Что за лестница крутая...»/
http://stihi.ru/2019/01/30/951 )

Это первое стихотворение в лонге, которое выражает саму суть написания, и цель текста и его смысл, и невозможность, а о том, насколько по-своему или не по-своему, не станем сейчас рассуждать, потому что основной целью был поиск текстов, которые с помощью аллюзий создаются для выражения чего-либо, а не только для того, чтобы использовать некоторую отсылку или прямую цитату как приём.

И это очень приятно и даже может говорить о наступлении времени для нового языка, потому что ситуация постмодерна, приведшая аллюзивность за руку в джентельменский набор версификатора, исчерпала себя, но никуда постмодернистские тексты не уйдут. Отсылки и переговаривания между стихами были, конечно, всегда, но  … не пойдём говорить о прошлом, настоящем и будущем отвлечённо, а рискнём зафиксировать точку.