Элизабет Бишоп. Рыба

Я поймала огромную рыбу
и держала её рядом с лодкой,
она торчала из воды на половину
с крючком в уголке её пасти.
Она не билась,
Она совсем не билась.
Висела хрипящей массой,
разбитая, почтенная
домашняя. Здесь и там
ее бурая кожа свисала полосками

как древние обои
и темно-коричневый узор
был похож на обои:
формы, как распустившиеся розы
запятнанные и утраченные с годами.
Она была покрыта ракушками
красивыми, розовыми из извести,
кишащими
белыми, морскими вшами,
под двумя, тремя

свисающимися лохмотьями
зеленых сорняков.
А пока ее жабры дышали
ужасным кислородом,
пугающие жабры,
свежие, хрустящие с кровью,
что могли так сильно порезаться,
я думала о грубой, белой плоти,
упакованной, как перина,
больших и маленьких костях,
поразительных красных и черных
её блестящих внутренностях
и розовом плавательном пузыре,
похожим на большой пион.
Я посмотрела ей в глаза,
больше чем мои,,
но неглубокие и желтоватые,
радужные оболочки глаз, завернутые
в заплесневелую фольгу,
были видны через линзы, даже
старые царапины на желатине.
Глаза немного сместились,
но не ответили на мой взгляд.
Это было больше похоже на поворот 
объекта к свету.
Я восхищалась её угрюмым рылом,
механизмом её челюсти,
а потом я увидела,
что на её нижней губе,
если это можно было назвать губой,
ужасной, влажной, подобной ружью,
висели пять старых кусочков рыбы,
или четыре, и проволочный поводок
со все еще прикрепленным вертлюгом,
со всеми пятью большими крючками,
прочно засевшими в её пасти.
Зеленая леска, потертая в конце,
где она сломала её, две более
тяжелых лески, и тонкая, черная нить,
все еще хрустящая от напряжения
и толчка,
которую она когда-то порвала
и уплыла.
Как медали с их лентами
изношенные и колеблющиеся,
пятиволосая борода мудрости
висела из её ноющей челюсти.
Я пялилась и пялилась
и победа заполняла
маленькую арендованную лодку,
из бассейна трюма
масло излучало радугу
вокруг ржавого двигателя
к желонке цвета ржаво-оранжевого
апельсина.
Трещины на солнце,
уключины с их веревками,
планшири -  всё
было радужным, радужным, радужным!
И я отпустила рыбу.


The Fish

I caught a tremendous fish
and held him beside the boat
half out of water, with my hook
fast in a corner of his mouth.
He didn't fight.
He hadn't fought at all.
He hung a grunting weight,
battered and venerable
and homely. Here and there
his brown skin hung in strips

like ancient wallpaper,
and its pattern of darker brown
was like wallpaper:
shapes like full-blown roses
stained and lost through age.
He was speckled with barnacles,
fine rosettes of lime,
and infested
with tiny white sea-lice,
and underneath two or three

rags of green weed hung down.
While his gills were breathing in
the terrible oxygen
-the frightening gills,
fresh and crips with blood,
that can cut so badly-
I thought of the coarse white flesh
packed in like feathers,
the big bones and the little bones,
the dramatic reds and blacks
of his shiny entrails,
and the pink swim-bladder
like a big peony.
I looked into his eyes
which were far larger than mine
but shallower, and yellowed,
the irises backed and packed
with tarnished tinfoil
seen through the lenses
of old stratched isinglass.
They shifted a little, but not
to return my stare.
-It was more like the tipping
of an object toward the light.
I admired his sulken face,
the mechanism of his jaw,
andcthen I saw
that from his lower lip
grim, wet. and weaponlike,
hung fivecold pieces of fush-line,
or four and a wire leader
with the swivel still attached,
with all theircfive big hooks
grown firmly in his mouth.
A green line, frayed at the end
where he broke it, two heavier lines,
and a fine black thread
still crimped from the strain and snap
when it broke and he got away.
Like medals with their ribbons
frayed and wavering,
a five-haired beard of wisdom
trailing from his aching jaw.
I stared and stared
and victory filled up
the little rented boat,
from the pool of bilge
where oil had spread a rainbow
around the rusted engine
to the bailer rusted orange,
the sun-cracked thwarts,
the oarlocks on their srtings,
the gunnels- until everything
was rainbow, rainbow, rainbow!
And I let the fish go.