Гостья

Я видел смерть с книгой Лотреамона,
Сидящую в кресле в гостиной моей.
С ветвей, будто капли горючего рома
В холодные лужи спадает капель –

Уж осень. Мне смерть о печали шептала
Одним из бессчётных своих голосов,
Так странно звучащих в стареющем зале…
Я слышал осколки загадочных слов

О бледном, давно упокоенном в Риме
Поэте, чьё имя строкой на воде
Начертано было; размытое ныне,
Как он и давно предсказал сам себе

В забвении, слушая глас соловьиный,
Ведущий в сокрытый и сумрачный сад,
Незримый почти очертаниями линий.
Я вздрогнул, когда смерть сменила свой лад,

Скрипучее множество вечно гласящих
Едино как хор продолжало шептать
Про даты и цифры, а сердце всё чаще,
Танцуя как будто старалось стучать.

О чём он твердит, силуэт на прозрачном,
Как сотканный шёлк первозданном свету,
Сочащемся струями в комнате мрачной?
Я в ужасе слов находил красоту,

Когда, отложив свою ветхую книгу,
Певучая смерть мне читала сонет:
«Я – Царь из Царей, взгляните, владыки!
Отчайтесь, кругом ничего уже нет!»

Жестокий… красивый… сей голос носился
По комнате старой. Я ждал и смотрел,
Как голос терновником в сердце обвился.
А город осенний за окнами тлел –

Слетали с деревьев горящие листья
Под шёпот стихов, что читала мне смерть
Сливаясь с витающим ветреным свистом.
Я смирно сидел, будто пойманный в сеть,

Не смея вздохнуть, упустить ту загадку
В словах моей гостьи. Я жадно внимал
Словам её, только бросая украдкой
Свой взор на объятый тенями квартал.

Так, смерть продолжала рассказ. В нём читался
Оставленный всеми чужой человек.
Он, в зеркало глядя, за голову брался
И видел в нём бездну, которой там нет.

Он видел кадавра, что брезговал светом,
И в дом проползал лишь в безглазой ночи.
Он верил его искажённым наветам,
И сам алкоголем себя источил.

Смирение. Вот что ласкающий тенор
Моей госпожи мне пытался внушить.
Моя комнатушка – ещё одна сцена
Из пьесы, где кукольник дёргает нить.

Я будто бы должен понять её речи,
Но спрут её знаний всегда ускользал,
Ведь мне не дано. Ведь мой лик – человечий.
Ведь я ещё даже не умирал.