Горе

Обывала,
лаем поперхнувшись:
«Бывает…»
 - гаркнет, проморгнув жизнь.
На фонарь
его плеши
            свысока
глядит подвыцветшая
                вывеска.
Ему
у виска покрутят продавщицы,
навечно вросшие
в стеллажные вещицы
(и так же странно
разбросанные,
                сонные).
А дед лишь одурманено заныкает в кальсоны
руку-граблю,
в другой держа пакет,
                и с криком «граблю!»
вываливает пистолет.
Зашевелились в танце
мутные обои,
от них отлипли тётки –
                расшевелил обоих.
Горе.

Деревьица расселись у дороги декорацией.
На сцене держат паузу
               для зрительских оваций,
и
Актер чумной
ногами месит снег меж тополей
в отсутствии сценария и взглядов зрителей.

Он
мечется в болоте ярко белом, как дикарь,
сжимая под пальто свой театральный инвентарь:
в пакете только камушки (ни блеска медячка),
муляж оружия
                из деревянного сучка.

Идет послушной куколкой на нитках и крючках,
Несёт добычу в дом воображаемым внучкам.