Двадцать первый год

Когда Эллен Вест убивала себя при помощи яда,
Она, вероятно, знала точно, что жить – не надо.
Поужинала спокойно – за много лет впервые
Ей было так хорошо. На простыни голубые
Она невесомо легла, ни о чём больше не беспокоясь.
Где-то вдали шёл пассажирский поезд
То ли из Цюриха в Берн, то ли, может, из Берна в Цюрих.
Солнце садилось, вокруг разливая сурик;
Щурились пассажиры, любуясь в окно закатом
И тем, как красиво тени лежат на холме покатом.

Только солидный мужчина плотнее задёрнул шторы
И углубился в чтение. Досужие разговоры
Он отказался вести – и был, несомненно, вправе.
На нос надев очки в тонкой стальной оправе,
Перечитывал письма – строки чернильно-синие:
«…Знаешь, Карл, я, наверно, вернусь в Россию.
Там – не поверишь – теперь всё совсем иначе:
Новые люди, смелые цели, удивительные задачи.
Впрочем, закончу: и так получилось длинно.
 С глубоким почтением…» Подпись внизу – «Сабина».

Карл отложил письмо: какое нелёгкое бремя!
Вряд ли он знал, что в это самое время
В Мюнхене собрание, вопрос чрезвычайно важный.
Воздух в зале густой, от напряжения влажный,
Шум обсуждения, споры в дыму табачном.
Кто-то один вдруг, усмехнувшись мрачно,
Гасит окурок, вскакивает, выбегает прочь – и
В спину летят слова: «Введение диктаторских полномочий…»
Господи, сохрани нас всех! А поезд всё мчится, мчится…
Эллен Вест спит. С ней ничего уже не случится.

18.09.2021 г.