Фрина и Пракситель

Небольшая пьеса в старом стиле

Июль 2016 – сентябрь 2021


Рассказчик
(Вместо пролога)

Скажите мне, какие узы
Не поглотит забвенья тьма?
Какие смертные союзы
Надежней воли и ума?
Поведаю о странной паре,
О страшной зависти, о даре,
Который волей красоты,
Явил незримого черты.
Кто каждый жест ревнивей тайны
Хранит от посторонних глаз?
Хочу ответить вам сейчас,
Такие встречи не случайны
И нежности пьянящий мед
В живом живое всколыхнет.


Ваятель ревностный Пракситель,
Сто женщин в камне воплотил.
Но неотступный искуситель,
Лишал его и сна и сил,
Как ясный Феб в небесной раме,
Сиявший в придорожном храме,
Гетеры облик молодой,
С небесной спорящий звездой.


Прекрасной жрицей Афродиты
Счастливый любовался люд.
Как в душный день прохладой бьют
В лесах ключи, листвой овиты,
Так чудной девы даже след
Вдруг излучает жизни свет. 


Но там, где смело льется слава
О несказанной красоте,
Там вместе с ней вступая в право,
И зависть близит нас к черте
За коей нежные объятья
И беспощадные проклятья
Неразличимы… ложь и страх
Все обращают в горький прах.
 
Враги безжалостной молвою
Хотят избранницу сгубить.
Ее мечтают заклеймить
И развенчать перед толпою.
Умом, сердцами, всем вокруг
Владеет зависти недуг. 

В иных жилищах мне бывало
Встречать плоды людских трудов,
Я видел славного не мало,
И все ж поверьте не готов
Сравнить непраздную заботу
И беспримерную работу
Хоть с чем-нибудь. Пракситель мой,
Секреты мастерства открой. 
Как можешь ты своей рукою,
Из мрамора освобождать
Иную душу? – утверждать
Резцом своим почти живою.
Прелюдий полно. В ранний час
Мой скульптор не заметит нас.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Скульптор один в просторной мастерской.

Пракситель

Их много было: праздных, странных,
Невинных, страстных и пустых,
Лукавых, ласковых, желанных,
Служанок всех страстей простых.

Растаяли быстрее тени,
Лишь пара легких мановений
Ни в мраморе, ни в сердце след
Не оставляют. Их уж нет.
 
Знакомых тел изгиб чудесный
В бездушном мраморе застыл
И красоты не приютил
Венец трудов тяжеловесный.
Игра искусного резца,
Ты снова подвела творца.

Вокруг меня одно и то же…
Кто сердце красоты постиг?
И в камне твердом и на ложе,
Она жива не долгий миг.

Неистовой исполнен веры,
Я множу лишь ее химеры,
Сгорает все, что мило мне
В чужом, бессмысленном огне.

Видения мгновенной страсти
Умолкнут, как бесплодный шум,
Который день брожу угрюм,
Вновь подчиняясь лютой власти
Тоски, сомнениям опять
Бессилен противостоять.

 
СЦЕНА ТРЕТЬЯ

 Сперва Фрина одна. Слышны только голоса подруг сквозь многоголосье праздничной толпы.

Фрина


 От взора тайного не скрыта,
Мгновенной радостью жива,
Я родилась, и  Афродита
Имеет на меня права.

С младенчества служу святыне.
Верна и сестрам, и богине.
Считают боги каждый шаг
Всех избранных, кто сердцем наг.

И снова, словно сон досадный,
Терзаемый огнем глухим,
Паломник радостный и жадный
Вдыхает благовонный дым.

И страсть со мною изливает,
И пробуждаясь, оживает.
Богиню хвалит и поет,
И жизнь, как будто воду пьет.

Увы, пришельцам неразумным,
Гулякам милым невдомек:
За их весельем злым и шумным
Следит богиня, сея рок.

Я, принимая страсти пламя,
Одна стою пред зеркалами,
Кошмаром робости слепой
Меня встречает облик мой.

И вновь толпа, как змей голодный,
Меня на празднике обвив,
Мой нрав счастливый и свободный
В любодеянье обвинив,

Со мной, танцуя, веселится,
Горят смеющиеся лица.
- Богиня наша! – слышу я,
Душа сжимается моя.

Но дух ночной во тьме приходит, -
Счастливый мотылек Морфей,
Её усталую уводит
К мечте единственной моей:

Там господин душе и плоти
В неувядающей заботе
Склонился молча надо мной,
Исполнен сладкой тишиной.



Пракситель

Отходит в сумрак свет ненастный,
Жестокий сбрасывая зной,
Я забываю труд напрасный,
Она стоит передо мной.

Цветет безводная пустыня,
Мне улыбается Богиня.
Под кровлею, в лесу колон
Мне дар прозренья возвращен.

Как будто сходятся светила
Небесные на ней одной
Она горячею волной
Желанья сердце мне затмила,

Но взор пристрастней и острей,
Не встретивший подобных ей.

Прекрасных форм, лишенных духа,
Я слишком много изваял,
Ленивого достигнув слуха,
Звучит божественный хорал,

В нем эта грудь и руки эти,
Что совершенней всех на свете,
Родиться от резца спешат
И в камне пламя ворошат.

Страх сотворенья, пыл блаженный
Не в силах слово передать,
Но точно в колыбели пенной
Богиня дивная опять

Сияет в полутьме безвестной,
Чтоб восходить звездой чудесной,
Из камня в дивной тишине,
Любимая, приди ко мне.

Пусть образ этот величавый
Внесут во многолюдный храм
И осенит высокой славой
Он каждого, кто будет там.

Пусть изумленьем вспыхнут взоры
Философов, влюбленных в споры,
Пусть вера пробудится в них,
И станет счастлив, как жених

Любой неведомый скиталец,
Кто образ повстречает сей,
Единственным среди людей
Себя почувствует и старец

И мальчик юный, возлюбя,
И поприветствовав тебя.
 


Фрина

Твой жар, чудеснее и чище
Любого страстного огня,
Который плоть слепая ищет.
Прошу, не отпускай меня!
Пробуждены душа и тело,
И пробужденная, прозрела,
Благословляю пламень твой,
Полна любовною борьбой.
Нет, я не знала обещаний,
Признаний радостных и клятв,
А нынче, словно всполох ранний,
Ты нетерпением объят…
И вновь не различить ни слова,
И вновь поверить я готова
Во всем желанью твоему,
Что растопило в сердце тьму.
Не знала, что сама посмею
Тебя прижать к своей груди,
Внезапно став душой твоею,
И снова умолять: - Приди…
Как будто каждое касанье –
Всему былому оправданье.
Растаяли былые сны,
Мы явью оба рождены. 
 
Рассказчик

 Я помню, улицы тонули
В слепой удушливой пыли
Шутила стража в карауле,
А Фрину к судьям привели…

Не боги собственною властью
Судьбу ее решают к счастью,
А наш седой Ареопаг,
Под гул и выкрики зевак.

Поглощена толпой слепою,
Кричащими окружена.
За бесконечною хулою
Едва ли слышала она,

Что красотою ей пеняли
И в богохульстве обвиняли,
Теперь казался каждый звук
Ей обещаньем новых мук.
 
 
Фрина перед Ареопагом

Первый судья:

Вот подсудимая пред нами,
Она на праздниках святых
Травила фебов молодых

Своими страстными речами.

Твердила им, что Афродита,
На их моления ответ,
В её чудесном теле скрыта...

Не так ли?
 Фрина:

 - Повторяю - нет.

 Второй судья:

Несчастная! Как можно жрице
Мужей и стариков смущать?
И олимпийскую печать
Неся, до блуда опуститься?

Ты, утверждают, принимала
До ста друзей в дому своем
И ста однажды было мало.
Ты, храмом сделавшая дом,

Святилищем прекрасной Фрины,
Ты веру разметала в прах
И сеяла позор и страх,
Оставив черные руины
На месте тысячи сердец,
Ты доигралась, наконец.

 Третий судья:

Змея! Распутница! Воровка!
Что ты расскажешь нам сейчас?
Ты обманула многих ловко,
Уже ли обвести и нас
Решила радостная Фрина,
Отрада множества мужей?
Ума лишившая людей,
И повторяешь: «я  невинна».

Чем сможешь оправдать гордыню
И несмываемый позор,
Задумав превзойти богиню,
Нетронутую до сих пор?

Фрина:

- Я слышу ненависть слепую
И осуждение в речах,
Несчастных жен досужий страх,
Ведь женам красоту чужую
Не вынести, не искупить,
Они спешат ее судить,
Унизить вашими руками...
Не говорила я ни в храме,
Ни в тихом доме ничего,
Что оскорбляет божество.

 Первый судья:

- Но обращались Афродита
К тебе, встречая на пути.
Где оправдание найти
Такому? - Не твоя ли свита,
Столь щедрая на похвалы,
Теперь дошла и до хулы?

Умри, и не смущай наивных,
Пусть будет много чистых, дивных,
Твоих поклонников слепых.
Клянусь, никто не тронет их!

Фрина:

Вот перед вами я нагая
Стою, но кто-нибудь из вас,
Мне чашу с ядом предлагая,
Готов увидеть смерть сейчас?
Мне это тело дали боги,
И пусть к другим, как прежде, строги,
И повелят его отнять...

 Второй судья:

На судей совестно пенять!
Исчезни, семя искушенья!
Покинь наш город навсегда!
Не стоим горького стыда,
И ты не вымолишь прощенья.

Путь наши дети сотню лет
Не повстречают Фрины след.

Рассказчик:

Ни приговор ареопага,
Ни черни неразумной крик
Ни почитателей ватага
Пугали Фрину в этот миг.
Так что же испугало Фрину?
Она увидела картину
Своих гонений и страстей,
Мечась, как рыба меж сетей.

Знакомый стыд, смешной и жалкий
Все существо её обнял,
Как шепот маленькой весталки,
Как звон невидимых кимвал.
Пракситель, не внимая крику,
На Фрине разорвал тунику.

Пракситель:

Глумливый полис! Дети света!
Сыны эгейских берегов!
Вы пристыдить хотите это
Творенье истинных богов?
Что скажут бедные потомки,
Встречая пыльные обломки
Великих арок и колон?
Отцы напрасно не ценили
Прекрасного, и осудили
Как преступленье, красоту,
И предали свою мечту.

Рассказчик:

Впустую говорил Пракситель.
Зеваки схлынули и вот
Лукавый Фрины очернитель,
Умов софистский обольститель
По-прежнему учил народ.
Исчезла Фрина и пропала,
Как будто вовсе не бывала
Неповторима и проста
Её земная красота.

Осталась статуя, и что же?
Средь баснословных тысяч лет
Истории всего дороже
Лишь факт, а не легенды след.
Таблиц бесстрастных сочетанье,
А не наивное преданье.

Читатели, вы говорите,
Что вы встречали много раз
Старуху странную на Крите
Почти что звездный свет из глаз
Немые взгляды испускали,
Но сколько страха и печали,
Увядший образ сохранил.

Быть может, Фрина в ней укрылась,
Как жемчуг в раковине той,
Что верит в океана милость,
На дне укрывшись темнотой.

О боли сердце забывает,
Но красота не убывает,
И в полночь и при свете дня,
Неблагодарный мир храня.

Эпилог

В словах знакомых потаённый
Смысл незатейливый простой:
Как восторгаясь красотой
Не погубить её казённой
Жестокой ревностью? Зачем
На свете без живых гармоний
Десятки мудрых антимоний
И камни мёртвых теорем
Суждений суетных круженье
И строк напрасных умноженье?

Мы красоте удел мгновенный
Простим… художник вдохновенный
Ей образ вечный возвратит,
Затем Создателю и нужен
Летейской неподвластный стуже
Безумный жар, что в нём горит.
Он боль и радость разжигает
И празднословья избегает.

 Читатели! В легенде этой,
Моей фантазией согретой
Пускай не ускользнёт от вас
Хоть уголёк такого жара,
И замолчит моя кифара,
Пропев о нём в бессчетный раз.
Но уголь этот ненадёжен,
Небесной дланью в нас положен.

Он в каждом незаметно тлеет,
Покуда в сердце жизнь теплеет,
Так берегите этот жар
От лжи и лести сладких чар.