Тоска автор мустафа ганижев

...      ТОСКА          / автор Мустафа Ганижев /
/посвящаю Н.А. Бердяеву/

Всю жизнь его провожала тоска,
И все подвластно от времен жизни.
Порой достигала жгучесть, жёстка,
В час смягчалось от всякой болезни.

Разница тоски от страха и скуки,
Тоска направлена в святой мир Руки,
В сопутствии чувством ничтожества,
Пустоты, тленности в мир ханжества.

Она уводила от познания,
Без слияния с миром трансцендентным.
С бездной между ним и миром знания,
Тоска к иному, чем миром запретным.

Она вела его к одиночеству,
Лицом вне опыта к сути мирным.
Вектор, направленный в конфликт между
Ним в этом мире и трансцендентным.

Тоска будил богосознания,
Она есть волнение до без божий.
Тоска между физикой и небытие,
Между совестью и всем миром лжи.

Где Николай судил свое житие,
Когда страх и скука идет в мир низший.
Страх, как опасность грозой от низа,
А скука несла пустоту и пошлость.

Из низшего мира для блюдолиза,
Упадок нрава, и потеряв мощность.
Нет ничто страшнее пустоты скуки,
В тоске живет надежда в безнадежность.
1
Ведь скука берется с опытом руки,
Но не тем пропал в пустоте – бесчестность.
Страх от факта отлично от ужаса,
Страх со связью не с опытной опасностью.

С метафизикой и с тоской бытия,
Кьеркегор видит Ангос от Фири лестью.
Ангос – первичный феномен жития,
Как религиозный успех вечностью.

Феномен веры ИЗМу запайка,
Тоска, ужас в родстве – ужас острее,
В ужасе есть к росту человека,
Одна болезнь со страхом проворнее.

Тревога ужаса лечить от тоски,
Где, как ужас переходит в тоску.
Как болезнь передает без краски,
Он мог, переносит ужас в доску.

Да, он не мог печали переносить,
Стремился от нее избавиться.
Трогательных случаев не мог сносить,
Сильно он болел, что не расстаться.

Печаль душевна, по связи с прошлым,
Бердяев – художник по печали;
Значит, по ней мыслям ежечасным.
Что по пути с другом, переметным,
От временного ужаса потошным.

Ведь ужас связан всегда с вечностью,
А печаль по всем мерам лирична.
Так жизнь кажись духу со страстностью,
Кажись ему, скука драматична.

Каждый раз странен он был с пустотой,
И выносил тоску, свойственную,
Себе Богом душой дарованной,
Нажил Николай связь родственную.

Так выносит он ужас от печали,
Что душа сжималось от боли то.
Поддавшись, он растает ли с болью,
Уйдя с пути честной по природе?
2
Эта его стезя, впредь по волю,
А путь, что не значимо в народе.
Печаль ему раз с чувством жалости,
Она связана в горечи обиды,

Где он боялся вследствие власти,
Которая утверждает моды.
Тоска мог над душой приобрести,
Коль он отсекал малость в детали,
Что ему в печали без наглости,
Тут две стороны одной медали.

Мудрец был против той трогательности,
С тоской, мира разъедающего.
Он бессилен от ее пресной власти,
Она мертвила в нем из лучшего.

О его нраве вещать, он – Боже,
В нем два типа, два полюса перемен,
Он – сангвиник, меланхолик тоже,
Его темперамент похож на заем.

Бросалась кровь в голову все больше,
Одна мука, вспыльчивый припадок.
От грусти то в чертах вжиться дольше,
Ему меланхолия вся в поток, –

Что не запало Библия в чувствах
Пробужденного, а дух дьявола,
Тех дум Шопенгауэра в свойствах,
Как философия в заряд накала.

Находя себя в осмыслении,
От вида брахманизма и Канта –
«Вещью самой себе» желании,
Где мир, лишь «представление» плата.

Образ, созданный тем сознанием,
Имел все длительные последствия,
Что мир не сам по себе есть в крайнем,
Где ему трудно принять творения.

Напротив восседал культ творчества,
Реверс человеческого долга,
Находя сферы в разряд качества,
С одной благосклонностью итога.
3

Помимо философии жизни,
Без начал и конца всей утопи.
Говорил о бердяевской болезни,
Продолжение мировой скорби.

Ведь поразительна его тоска,
Она острая, в минуты счастья,
Что Николай боялся, коль маска,
По счастливым минутам поместья.

Испытал он тоску по памяти,
По жизни запретной и по смерти.
Помнил он пытки над Иисусом,
Думая о суде над пророком.

Когда суд был над посланником Бога,
Где глумились, наслаждались в зверстве.
Страшная стряпня над совестью порка,
Несший он свет, спасение в братстве.

«О люди! Вы не видели, не знайте,
Как за веру Иисуса судили?
За веру в Бога его возлюбите,
От греха себя, хотя бы отвели!»

Как жизнь Иисуса стала испытанье,
Утверждая веру Господа в людях.
Творец дал ему сил снести страданье –
Где бог радуется ему. – Пусть он в днях!

Из-за предательства Иуды,
Где пророка судили принародно.
Невежды ликовали в суды,
Где изверги хлестали бич бездушно!

Бердяев думал с тоской об ужасе,
Как секли кнутами, ложа полоса,
Рвали тело стальными ежами.
Секли с радостью, громкие голоса –
Дьяволу на праздник со страстями.

Страшный, изощренный суд дьявола,
Не кончалось, снова начиналось –
Кровь пускалась в надрезах, что гола,
Стальной щетиной темя сжималась.
4
«О, Творец! хвала Тебе – Твой лишь суд,
Ты послал нам пророков для веры.
Благослови Иисуса – спасший род!»
Твердил скорбно Николай без меры.

От мук пророка мать изводилась,
А сердце жглась ее при ударе.
Сколько спеклись куличи, где билось
Материнское сердце, при вере.

«Ох, сердце – ты, материнское сердце!
Не ты ли горело в груди матери?
Ох, сердце – ты, материнское сердце –
Ты плачь, взорвись от горя у Марии!»

Этой скорбью Бердяев не проник
К опытам всеобщей любви миру,
При направленности с одних тайник
Поведения без меры в веру.

Он вкусил тоску великих праздников,
Ожидать чудес, что их не бывали –
Не умел поэтизировать вестников:
Тоска и мука в раскладах знали.

Подобный бес души уродливой:
Отчаянье, сомненье и страданье;
Все, это в «личности» беспомощной,
В юности тоска его в прибавленье.

Тоска сильнее, чем в зрелом возрасте,
Она от нереализованности,
От лишних сил и неуверенности,
Реализовать силы на месте.

Юность в надежде на жизнь интересной,
Богатой и с феноменом встречами.
Были же похожести между этой
Надеждой и настоящим с крахами…

А жизнь полна разочарования,
Тоска порождена с избытком сил,
Где в тягостях жизни выживания,
Даются моменты задачки с тыл.
5
Юность более скучна, чем думают,
Хотя с избытком сил ее выдают.
У разных людей, эта и болезнь,
Николаю свойственно фазы тоски,
Что испытывал ее, на всю жизнь,
Что их сочтут радостями краски.

Так был контраст с болью между радостью,
Данного часа и мучительностью.
Когда трагизм живет в целом в тучности,
Тоска в сути есть тоска по вечности.

Бессилье мириться тоски со временем,
Коль взор на будущее – надежда-маска!
Будущее еще смерть со знамением,
Взор на будущее – надежда и тоска!

Прошлое, будущее враг нежности,
Но ничто не влечёт, кроме вечности.
«Я жил с тоской к чудному вечеру,
Во встрече святым образом в лиру».

Эта счастливая жизнь вызвала,
Чувства контраста с уродством и тленьем.
Тем и полна жизнь, что представала,
У него была болезнь со временем.

«Я предвидел в познании конец,
Без желания сойтись к процессу,
Что ведет в конец от страха кузнец,
Есть особый род тоски петь мессу».

Она связана с тревогой любви,
Ведь поражали его люди те,
Подъем жизни в счастье и радости.
Эросу свойственно тоска в свете,
У нее связь во времени и вечности.

Время с тоской – смерть и никчёмность,
Тоска пола, что есть лишь потребность,
К потребам удовлетворения,
Пол в печати пошлости мнения.

Утоление тоски пола в правах
Мира невозможно, как не зря,
Пол будит в себе жизнь в иллюзиях,
Что делает человека зверья.
6
Дионис – избыток сил, как драма,
Пол есть ущербность, раскол человека –
С полом не родит строя, что прямо,
Требуя выход с Эроса без стека.

Человек опять на круге свое,
Что тоскует в себя, как новь забега.
Жизнь пола вся искажена втрое,
Разъедая человека нога.

Пол по природе не целомудрен,
Когда к целости ведет, лишь любовь,
Вся трагедия, что мир известен;
Об этом разговор будет и вновь.

«Мне присущи думы и тоска в иной грани,
Другие мгновенья, чем чудный, лунный вечер.
Я емся тоской лета в сумерки горений,
На улице больших городов – Париж, Питер».

Николай плохо терпел сумерек,
Как переход между светом и тьмой.
Когда источник из света померк,
Не настал иной свет, еще земной.

«Что есть в ночи выдуманный мной света,
В охране особ от выдуманной тьмы –
Иль свет звезды, дающий он ответа,
Где сумерки вводят в тоску до сумы».

Тоска по вечному свету года,
Сумерек града находит в жизни –
Тоска ночи уж меньшего рода,
Она трансцендентная к болезни.

Он переживал остро тоску ночи,
Переживал ужас в своей галочке.
И со временем ослабло вся почти,
Раньше-то он не мог спать при лампочке.

«Я это переживал, хоть были сны –
Кошмары для меня мучительны.
Подчас сны были замечательны,
Что ночью чуял, чье рядом весны.

7
Это диво чувство бывало днем,
Мы гуляем в лесу – нас четверо.
Но чувствую, есть пятый, где поем,
Я не знал, кто пятый, будь семеро!»

Это связано с тоской примерной,
Ныне психология, что ведет –
Пояснять в душе подсознательной,
Хоть мало значение не дает.

«Я убежден, в человеческой жизни,
Есть трансцендентное – позыв всего.
Как притяжение духовной болезни,
Где в погружённости вне всякого.

Погруженность вниз дна и более,
Я чувствовал тяга верхней бездны».
Тоска придана, отторгал воле,
За что люди называют «жизнь» красны.

Не дав себе отчет в значении,
Значенье слова страшной болезни,
Есть больная тоска: «Серый гений,
Тем вечно, зелено древо жизни».

Парадокс, хоть сказать обратно:
«Серо древо жизни, лишь теория».
Мир не понимали все превратно –
Он чуждому миру без доверия.

«Быть мне Фауст, чем Вагнер, называть «жизнь»,
Что есть обыденность в купе забот.
Теория – творчеству не боязнь,
В высотах, и обыденных работ».

«Я – философ в плену суеверия,
Отрешится от тоски болезни.
А философия звала скорее,
От тоски «жизни» и от уродства.

Я ставил против «бытию» - «творчество»,
Творчество не жизнь, а порыв и взлет.
Оно возвышенно над жизнью во все,
За пределы в трансцендентный полет».
8
Тоска исходит от «жизни» от мглы,
Она устремлена к Богу вечному,
Что есть понятие с одной иглы,
Слово жизнь ему в кавычках есть к тому.

В слово употреблено флексии,
В мире творчества интерес глубже.
Жизнь в природе с миром рефлексии,
С тоской Бердяев стоял на службе.

«Во мне раскрывался мир и прекрасный,
Чем «сущий» мир, где и более красивый,
Это предполагает подъем ясный,
На притяжение нижней бездны

И пустоты пережить мне сход светлый.
Я никак не скучал – не хватало времени,
Многое, слишком многое мне было скучно.
Скука от мирочувствия, всякой практики:

Обыденность и скованность все жизни точно».
Ему казался мир пустым и плоским,
Лишенным меры глубины, как скука;
Она давался же с духом дьявольским,
Не восторгается от ада маска.

Страданье есть спасательным в свой век,
В связи с положением всей глубины.
И грань скуки, где по славим человек,
Вторит себе, что ничто нет с пелены.

Всходы тоски есть уже спасенье,
Люди в чувстве жить весело в пустыне –
Как пошлость и любовь к жизни тлене,
Он не вещал, любя творчество ране.

Конец жизни – тоска и чувство, что в нас,
Не красив человек, лишь в безмерность.
Бердяев бежал от конца жизни пас,
Такой взгляд к жизни одна не радость.

За незнанье жить без муз бремени,
Где жизнь с ним ему, лишь возгорание -
С искусством жить любя во времени,
Он не мог послать себя в забвение.
9
«Несчастье его встает величием»,
В этот сущий мир, что «объективный».
В конце жизнь встает погребением,
К тому жизнь из «да» и «нет» в ирреальный.

«Во мне есть сильный анархический элемент,
Это есть бунт против власти не вечного.
Так мог быть весь апофатический сублимат,
В обыденной жизни возмущавшей.
Мне противно сакрализация конечного,
И по бессмертию тоски религиозной.

По вечности похож мир на конечную жизнь,
Чем эта жгучая и постылая болезнь».
Искусство погружаться в иной мир,
Приписка непохожесть грань сапфир.
Как магия музы в нем прирожденная,
С бессмертием тоска религиозная.

Постоянная тоска бьет бодрость,
Он уходил, что было преображать –
И много помех одолеть низость,
Ему кажись жизнь лучше дорожать.

Редко чувствуя себя счастливым,
Коль исчез бы причин тем мучимым
Исчезни причина взамен новая,
И жить Николаю без блаженства,
Считая жизнь в душе греховная,
Вот она тоска, она без родства!
/конец/