Памятник слова о сотне есаула Серова

Баллада

Моим дедам:
Горелову Ивану Андреевичу и
Толмачёву Дмитрию Осиповичу посвящаю.

Предварительные пояснения:
 
*1. Бой под Иканом случился в 1864 году.  Икан – селение в шестнадцати верстах  от  ГОРОДА  Туркестан – столицы туркестанского края!

*2. КазакИ или  казАки – свободная, словарная норма произношения.

*3. «С тихим молчаньем» – так указано в военных отчётах  о тактике кокандцев.
 
*4. Кокандцы – жители ханства со столицей Коканд.

*5. После Крымской кампании ружья казакам заменили на нарезные.

                ***
Чай мой остывший дрожал: точно страх овладел вдруг стаканом:
В поезде  влёт прочитал мемуары про бой под Иканом*1:

– Бру/ствер тюками закрой! Чую вражеской конницы гул.
«Первый-второй» – рассчитайсь! – прогорланил Серов-есаул. –
Кладь всю  по кромке горой, мы заставим врагов похмеляться:
Первый стреляет, второй заряжает, затем поменяться! –

Вмиг казакИ*2 обложили поклажей засохший родник,
Спешившись, каждый щекою к родному оружью приник.

Выпукла степь словно плешь аксакала в ближайшем ауле,
Птичке не спрятаться в, жаждой изломанном вдрызг, саксауле.

Наперевес держа пику, иль саблей кривою махая,
В дедовских латах, и на/  невысоких конях, в малахаях.
С «тихим молчаньем»*3  вдали, но вблизи  с диким рёвом: – Алла!
Пёрли кокандцы*4,  нахрапом, из ружей нещадно паля.
К счастью: погано стреляли старинные ружья – пищали,
Лишь  комариною песней над ухом бойцов пропищали.
Рявкнула пушка по взмаху, стоящего в центре, Серова,
Фронт, нападавших кокандцев, сломался как будто подкова.
Ствол – винтовая нарезка*5:  оружье казачье – убойно,
Каждая пуля врага, али двух уносила спокойно.
Ветер  свинцовый из ружей, зарядов  картечи из пушки –
Ворогов  борзых валил,  как в поленницу  дерева чушки.
                ***
Ночью мне снились казАки*2, а  я в их рядах наступаю,
Пули свистят в полумраке, в сугробах, шипя, утопают.

– Нас оживи на страницах своих, – мне твердит  есаул,
На горизонте маячили сакли: Иканский аул. –
В помощь тебе Аверьян-златоустый проявится ночью,
Так чтоб читатель нас видел как будто живыми, воочию!
– Павловых братьев в балладе своей опиши беспристрастно –
Гибель в бою их со злющим кокандцем  была не напрасной!
– Ринулся мстить за погибшего брата, Иван, бесшабашно,
Шашкой сумел семерых зарубить, но погиб сам отважно!
                ***
Ночью как шашку сжимал авторучку, и ждал златоуста.
И в интернете копался: в архивах познаний не густо.
В мареве  сна проявилась (за год до сраженья) картина:
Речка Урал, где  поникшая ива, и в заводях тина ….
Вечер. В столовой за длинным столом восседают каза/ки.
В штофах – кагор. Пироги, да блины, есть и булочки в маке.

– Спой нам отрядную песню свою, Аверьян-златоустый,
С нею  застолье прелестней,  а  в битве спасает от грусти. –
С просьбой такой есаул, обращается к воину сотни:

– Где там, Мизи/нцев? Заснул! Твои ложки, уральский охотник!

И зазвучала тут лира казачья, ударили ложки,
Шашки блеснули, танцоры явились на лунной дорожке.

– Всё я смогу! Мне присяга – закон, нерушимый, отчизны,
Если навеки прилягу, то ради  счастливейшей жизни….

Кинув свой взгляд на меня, Аверьян, и вторую пропел
Песню свою: «Как на Родину сокол к любимой летел»!

– Дальше, – изрек златоуст, – поведу всё сказание я!
Знаю: казацкий словарь, как амбар бедняка у тебя!
Видишь: кружАтся  в такт песне, играя оружьем, бойцы?
Видел: трепещут как в бездне, в бокалах  хмельных, светунцы?
В танцах мужских ты воспой элемент рукопашного боя –
Тот, что в сраженье бойцам подсобит избежать разнобоя!
Сотник  Абрамичев, глянь-ка  в папахе, командует  зычно,
Роль командира принявший, кружится со всеми привычно.
А есаул  лишь следит, набивая чубук табаком,
Только команды меняет: – Теперь друг за дружкой гуськом….

 – Надо сейчас объяснить: кто таков есть Василий Серов, –
Мне Аверьян говорит, и рукой моей водит перо. -
Родина Васи Серова – Яицк,  что – на  речке  Урал,
В веру казацкую здесь обратился – «путь Марса» избрал.
В русских сказаниях «серый» – есть цвет благородного хищника:
Верного «Серого волка» вы в сказках славянских отыщете.
Корпус кадетский Неплюева  кончил Серов в Оренбурге,
Легкую жизнь не искал, «обернулся» в бойца-демиурга.
Станет любой  демиургом, коль  творческий ищет подход.
Воинской практикой стал есаулу «Венгерский поход»
                ***
Южный Урал досаждало в ту пору кокандское племя,
Русский и пашню пахал, наготове с оружьем всё время.
Грабить привык азиатский народ своих мирных соседей,
Хоть не велел шариат – сверхмудрейшая книга на свете.
Вынужден русский был ворогов  гнать от границы подальше,
В патриотизме ж кокандцев избыток надуманной фальши!
Рухнул Хазрет  перед русскими – первая крепость ислама,
В Азию вход пока узкий, но первый аккорд мощной гаммы.
И ТУРКЕСТАНОМ был назван Хазрет – «Господин» по-арабски.
В званной столице – исламской, а дух в ней царил раньше рабский.
К русским, в тот бывший Хазрет, и направлена сотня Серова,
Чтобы усилить заслон казаками, что бьются толково….
Но Алимкул-хан решил, словно зуб,  вырвать тот   элемент –
Несколько тысяч кокандцев собрал «под крыло» в тот момент:

– Требую, слух распустить: наша цель – возвратиться в Коканд,
Чтоб там волненья гасить, а пойдём мы в Хазрет сквозь Икан!
                ***
В сооружённом вокруг Туркестана форпосте  –  движенье:
В  городе  данном проходит обоза в Шымкент снаряженье.
Кроме отряда из русских здесь много киргизского  люда,
Крики гортанные. Ржанье коней. Рёв двугорбых верблюдов…..

Я ж  перебил сказ: – Зои/л наш твердит: Туркестан – необъятен?
Тонко вздохнул Аверьян: – Жаль, но в  нраве твоём – столько пятен!
– Край Туркестан! А столицы не знает, твой критик-пи-са-тель?
В целом в народе получше Зои/ла найдётся читатель….

Был в Туркестане  – глава Жемчугов, что лишь  слухом «питался»,
Был он душой комендант, комендантом он так и остался.
Слышал в окрестностях бродят кокандцев лихие отряды –
Воинов сто лишь, с холодным оружьем, да в рваных нарядах.

Надо сказать, что вельможи боялись суровых каза/ков,
Что на других непохожи, и к ним относились двояко.
В бой сокрушительный  их посылали скорее других –
Бился казак за двоих, за троих – толк был лучший от них.
Им запретили оружье большое иметь – то есть пушки,
Вновь чтоб не вспыхнул мятеж, их держали как будто «на мушке».
Бунт Пугачёва – то бунт казаков, поначалу яицких,
Власть никогда не забудет мгновений к кончине ей близких.

– Для истребления шайки кокандцев, защиты обоза,
Эти мерзавцы – бандиты, для нас – в мягком месте заноза! –
Так комендант обратился с приказом своим к есаулу:
– Ты свою сотню, Серов, подними и дойди до аула.

Вновь обратился с вопросами я к Аверьяну невольно:

– Ведь комендант Жемчугов, достоверно, бранился привольно?

– Да! Жемчугов выражался, конечно, собачась, покруче –
Я ж не хочу, чтоб твой сжался словарь до ругательств трескучих!

После полу/дня, тогда, сотня вышла из стен Туркестана,
Двигалась настороже/, три разъезда послав для охраны.
Встречный киргиз сообщил: – Вдоль дорог «почта-пункты» разбили,
Звери – сарбазы:  моих почтарей на  куски порубили!

С рапортом данным Серов коменданту гонца отрядил.
Сведений мал хоть улов, но начальника предупредил.

– Что же ты трусишь, Серов? Ведь с тобой метких сто казаков! –

Так отвечал Жемчугов, не используя ласковых слов.

Вскоре он весть получил, что кокандцев там тысяч с десяток,
Тут же ответ настрочил: – Есаул! Ты, «вертай на попяток»!

Поздно! Кокандцы гонцу, захватив, отрубили главу,
Варварам зверства к лицу? Чужеземцев секут как ботву!

Вот показался Икан, и созвездье костров на пригорке,
Быстро смеркалось, а дым от костров подозрительно горький.
Снег  разукрасил  ковыль, словно ёлочки праздничной ватой.
Вон уж заметна вдали узкоглазая мазанка-хата.

– Ну ка, Ахмет, проскочи до костров, обстановку разведай:
Коим числом неприятель, грозят ли нам крупные  бЕды?
Быстро вернулся Ахмет, доложил, задыхаясь, спеша:

– Там … неприятеля, словно в заросшем пруду камыша!
Надо быстрей, есаул, уходить, в Туркестан, восвояси,
Нашего боя исход  даже Богу с Аллахом неясен….

Дальше продолжим рассказ мы о бое иканском неравном,
О героизме казАков в сраженье – по сути державном.

После четвёртой бесплодной атаки кокандцы отстали,
Вкруг костерков, приведеньями в дымчатых саванах встали.
Можно стрелять, есаул приказал: – Экономить патроны! –
Мирным, гражданским умом не понять боевые законы. …
Сотник Абрамичев гаркнул: – Пора бы в атаку пойти!

Но есаул жёстко рыкнул: – Командовать  здесь погоди!
– Бить, отличавшихся яркой одеждой, военных начальников,
В шапках диковинных, жарких, в серебряных латах как чайники.

Ночь. Фальконеты – «аглицкие» малые пушки кокандцев,
Многих коней увлекли на тот свет в изнурительном танце.
Ядра врага, как слепые котята, людей не задели,
Перечеркнув млечный путь, песню смерти скотине пропели.
Гибли животные, что не хотели ложиться на землю,
Лошадь обозная ратных команд, закричись, не приемлет.
Чтобы враги у единственной пушки расчёт не сгубили,
Пушку таскали на фасы за счёт человеческой силы.
Так как у пушки (у русской) сломались в колёсах ступИцы,
Надо носить на руках – перестали колёса крутиться.
«Единорог» – прикреплённая пушка для сотни Серова –
Изобретение русских Левшей, тяжела как корова.
Ждали поддержки каза/ки – заметно ж в форпосте сраженье!
Были ж строги, не размякли, внимали: – А нет ли движенья?
Ночью сарбазы нацелились к стану ползти незаметно,
Так бугорками остались, сражённые пулями метко.
                ***
Сторожевая команда со стен крепостных Туркестана,
Слыша грозу, до утра наблюдала полымя Икана:

– Наши товарищи бьются! Нужна ведь от нас им подмога,
Что ж, комендант Жемчугов, ты всё медлишь? – И в душу, и в Бога!
                ***
– Выйди с двухсотней, но сразу назад поспеши ты, Сукорко,
Если «бек-коп» (очень много) кокандцев увидишь с пригорка. -
Так наставлял комендант, посылая на помощь Сукорко,
Цели свои интендант соблюдал, остальным было горько.
С лавки имел он доход, продавая селянам капусту –
Ключ из казны государственной бил регулярно и густо.
Ну, а Сукорко, династией ткач, и совсем не вояка,
Каждый приказ понимал он бездушно – умом, не двояко.
«Нитки обвой вокруг нити другой», – тут он был знатоком,
Тактике боя с кокандцем  на практике был не знаком.
Миг! И пульс боя забился живее – причина одна:
Если б к «урусам» пробилась подмога, кокандцам хана.

– Птицу удачи поймая, не будь как птенец желторотен. –
И Алимкул, аж два раза, направил к Сукорко семь сотен.
Глянец доспехов под солнцем поблескивал грозно и тускло,
Тактика боя кокандцев – пугать контингентом «урусов»….
И без потерь, с лёгкой раной коня, в стан вернулся Сукорко –
Сердце драгунов,  от взглядов встречающих, жгло аж до корки.
В рапорте молвил Сукорко: – Кокандцы, числом десять тысяч…»,
«…Двадцать…»! – напишет в докладе своём Жемчугов, весь набычась...
                *****
Мчится джигит с белой тканью в руке прямо в лагерь Серова,
Шустрый кокандец доставил послание с текстом суровым:

– Помощь к «тибе»  не дошла – все погибли в неравном бою!!
Я никого не обижу, коль примите веру мою!
– ТЫСЯЧУ  всю мы твою пощадим, к вам не будет придирок,
Сбрую златую дадим всем отважным твоим командирам!

– Честь от врагов! – после чтенья воскликнул Серов перед сотней.
(Вот результат тех учений, проверенных страшною бойней)
– Каждого нашего воина с десятерыми равняют,
Я  и отраду не скрою: враги себе всё усложняют!

– Эх! Зададим карачун Алимкулу! – вскричал Железнов,
Славен был этот урядник в умении гибки подков!

– Спорим: собью прочь мерзавца богатого  пулей одной,
Штоф  первача мне поставишь, и  хлеба кус  с чёрной  икрой!
Снайпер Рязанов трунил, боевой дух друзей поднимая,
Вольная шутка  согреет сильнее, чем солнышко мая.
                ***
– Слышишь: грохочет для наших расстрельная ночка вторая! –
Бодрствуют жёны служивых, слезинки во тьме утирая.
                ***
– Надо гонца посылать! – порешил есаул перед кругом, –
Ночью же можно кокандцам привидеться будто бы другом.
Паша в разведку собрался?! Мизинцев! Слаб ты здоровьем –
Кашлем беду наведёшь, и подчас тебя гнёт к изголовью!
Крепче мы парня найдем, чтоб поднять Жемчугова с постели! –

Звёзды чиркнув, но коней не затронув, в даль ядра летели.
Каждый: Чернов*6, и Ахмет, и Борисов – прикинулись во/ронами,
И проскользнули, в обход всех костров, в Туркестан в пику ворогам.
Ночью залезли в окно, напугав в темноте коменданта.

– Если сейчас же не вышлешь подмогу – ищи секунданта!
– Спишь безмятежно под грохот  кокандской кровавой расправы,
Можешь ты в памяти века остаться персоной неправой! -
Это Чернов за всех ратников молвил без формы казённой:
– Эти сарбазы, что звери! – внимал комендант отрешённо.
– Если не вышлешь подмогу, то будет шаба/ш твой хренов!
Рапорт Черняеву*7  в этом кармане! – слукавил Чернов.
– И о капусте по смете, о ней говорит уже люд,
Цену узнаешь «браслетам», а гнев казаков будет лют…
                *****
Утром узрели казАки телеги с вязанками хвороста,
Как за щитами скрывались за ними теперь злые вороги.
Переговоры решил предложить есаул тут кокандцам,
Беглый урядник сибирского круга вдруг вышел посланцем.
Имя Оле/ксий, пройдя обрезанье, сменил на Османа,
Жадный мужик оказался в тенётах ислама обманом.
Зимний Никола-Спаситель – в тот день на Руси отмечали,
Он – избавитель от смерти нежданной, и скорбной печали.

– Праздник сегодня у нас, – есаул разговор зачинает,
Видя вдали, как сарбазец картечью пищаль начиняет.

– Знаю, я русский, – Осман без стыда казаку  отвечает, –
Нынче в степи пропадешь, есаул, сахаринкою в чае!
Лучше вам сдаться! Ты будешь начальником, хан обещает.
Даст аргамака с серебряной сбруей и всё вам прощает!

– Требую личной я встречи с самим Алимкулом-муллой! –
Время тянул есаул – подкрепление ж не за горой.

Часто исламских начальников русские звали муллой,
То в дипломатии прежней считалось как будто хвалой.

Час, полтора так прошло, или два «говорильни» без выстрела,
Но как всегда (Жемчугова) замешкалась помощь не быстрая.
Но тут  пришлось прекратить разговоры Серову с Османом,
Так как нечестный вояка пошёл в наступленье обманом.
Так мантелеты из хвороста, что на равнине как грыжи,
Злющий адепт подпихнул втихаря к есаулу поближе.
Три ж  чалмоносца украдкой ползли: есаула схватить,
Пулями, после, пришлось их нечестный запал укротить.

Метко и часто стреляли теперь в казаков басурманы,
С юга к ним помощь пришла, так к притраве ползут тараканы.
Всех почти ранили в сотне: с десяток ушло уже к Богу,
Неискушенных гвоздили, кто маскировался убого.

Царская дума боялась яицкого бунта как клизмы –
И казакам запретили цари изучать механизмы.
«Единорога» изранен расчёт, а без пушки-то – горько,
Но Толкачёв, и Добрынин Платон – подмечали всё зорко.
Сами изладили выстрел, разбив мантелет инородцев,
И разметав невеликих кокандцев, как кукол-уродцев.

– Врежь им, Терентий! ... на кичку*8! Пусть знает проклятый налётчик!
Ай, молодца! – завопил окровавленный бывший наводчик.
Шашкой махая, устроил на бруствере схожее с  танцем.
Выстрел второй разбросал, разбегавшихся зайцев-кокандцев.
Пушку гранатой накрыли – была она целью у злыдней,
Несколько ран получил Толкачёв, ранен в спину Добрынин….
Пулей сражён был танцор на бруствере кокандцем проклятым,
Павлов Иван, подскочив, подхватил наречённого брата.
Матка одна, а отцы где-то сгинули в крымском походе –
Тяжко вдвойне, коли нету родни, – говорили в народе!

Из мантелет враз послышались дикие визги: – Алла!
С трех аж сторон навалились враги точно куча-мала!
Вырвал Иван свою шашку, от брата он  – левой схватил,
С рёвом: – За Митю! – несчетно разбойных голов порубил!
Метким огнём поддержали казАки его наступленье,
Раненый Павлов врагов всё валил, и валил в исступленье.
Встретивши ярый отпор, враг отхлынул как будто прибой,
Эхом в иканской степи прокатился стенающих вой!

Паша Мизинцев раскапывал сумки патронов в завалах,
Пел заговОр как шаман, иль как тенор в шикарнейших залах.
– Пуля будь дурой! Минуй ты меня, ясноглазого сокола,
Лет так пяток накукуй, и сторонкой лети с ветром около!
Слушая то, улыбались друзья  без тоски  над причудой,
Па/шу  не трогали пули врага – это было как чудо.
Даже и чудо когда-то кончается, как и патроны,
А без патронов лежать – добровольные есть похороны.

Только за полдень поддержка Серову из стен выступала,
И на Сукорко пехота в сердцах недовольно роптала.
Кто-то пусть борется на/смерть, кому-то брань  матки родней:
Лошадь  отрЯжена вся за капустой, товар же нужней?!
                ***
Пушки «аглицкие» пыл свой усилили в лагере тварей
Кровь, всех убитых коней, пламенела в снегу киноварью.
Ранен был в грудь есаул, и контужен кокандской гранатой,
Видно врага не сдержать в третий день до заката.
Солнце шинели казАков как цель на снегу оттенило.
Враг пристрелялся, не меньше полсотни сном вечным почило.
Надо идти на прорыв. В чистом поле – борьба  тяжеленна!
Крикнул Серов на надрыв: – По кокандцу стрелять лишь с колена!
– Курс же держать на развалины крепости, что за холмом!
(Храбрость не сгложет окалина: сердце, коль дружит с умом).

 – Сотник Абрамичев, скиньте папаху – сравняйтесь со всеми,
Обыкновенным прикиньтесь, подстрелит вас чёртово семя!

И помолясь гулким басом, и сбросив на землю шинели,
В белых рубахах бойцы, встав в каре, сквозь «кольцо» «пролетели».
Словно бы в вихре песок, закружились в запале бойцы,
И полетели из ружей навстречу врагу «светунцы».
Было бы тяжко: и петь казаку, и ружьё заряжать –
Но танцевальная песня умела бойца поддержать:

– Всё я смогу! Мне присяга – закон, нерушимый, отчизны,
Если навеки прилягу, то ради  счастливейшей жизни!
– Землю согрею дыханьем своим, перед смертью не струшу,
Твёрже скалы осознанье: присягу и долг не нарушу….

Горстка казАков уверенно двигалась в сторону города,
Храбрости сила проверена – в схватке бесценнее золота.
Вышли из зоны обстрела английских орудий проклятых.
Вера в спасение грела – Серов её складывал свято.
Чтоб не стреляли из ружей новейших кокандцы им в спину,
Ружья, что стали не нужны, ломали: замок дальше кинув.
Частым огнём провожали сарбазы, не смея приблизиться,
К павшему  скопом бежали с одной только мерзкою мыслицей:
Месть изливая, кокандцы, упавших рубили в куски,
Мерзкого чёрта посланцы, законам людским вопреки.
Видя, что делает с мёртвыми враг, казаки суровели,
Лишь с устремлением твёрдым упорнее двигались к цели.
Даль в вышине бирюзова.  Бессмертие в каждом моменте.
Шёл есаул в самом центре, а справа шагал друг – Терентий.
Принцип победы не нов – уберечь командиров толковых,
Слева Добрынин ступал, от врагов прикрывая Серова.
Латник в толпу, в самый центр к есаулу орлом заскочил,
Ноги ему с двух сторон отрубили, как змей он почил.
Шомпол Мизинцев поднЯл, тотчас пика в плечо прилетела,
Но до своих добежал, Железнов  пику вынул умело.
С дула оружье драгунское в те времена заряжалось,
Каждый казак как колдун – та наука не всем удавалась.

Страшен тот враг, что был дружен с тобой – тем, что знает тебя.
Трусил Осман: – Стал не нужен?! – зло чётки в руках теребя.
Свежих придумал «гостинцев» под цокот кокандских подков,
И приказал: – Пехотинцев ложить  на пути казаков!
Но Железнов со своею десяткою метких стрелков
Рушил идею Османа: стреляя сарбазов с боков.

Сотник Абрамичев целью служил в офицерской папахе –
Пуля – в висок, и кокандец отсёк ему голову в махе, но …
Сбил Железнов азиата, нацеленного к торжеству,
Варвара пыл охладил, за власы/ тот лишь поднял главу!
Сам Алимкул-хан на белом коне прискакал на пригорок,
Будто отрава «привет» от Рязанова стал ему горек.
Рухнул под регентом конь, придавив ему тушею ногу,
В бешенстве хан,  и отставшей он свите  ревел:

 – На подмогу!

Кость тут задело ноги под коленом Рязанову пулей,
Быстро икру замотав, показал догоняющим дулю.
Просто шагать, нет уж сил! Безнадёга-упырь душу гложет.
Долго ль поддержки из города ждать? Где спасение Божье?!
След окровавленный в бледном снегу оставляли бойцы,
Сумерки близко! Но также летели к врагу светунцы.
Слыша стрельбу, пехотинцы рванули на звук без приказа –
Вдруг отойти их принудит поручик Сукорко-зараза!
«Смыло» кокандцев, как гнуса кусачего ветром удуло
Счастью не веря, искало врага горяченное дуло!

– Жив я! – базлал от избытка эмоций чумазый Мизинцев.

(Кончилась страшная пытка, и вырвались все из зверинца).
Силы иссякли, и дальше каза/ков везли на подводах.
Песнь Аверьян тут запел, вслед  Мизинцев, не знавший толк в нотах:

    – Всё я смогу! Мне присяга – закон, нерушимый, отчизны,
    Если навеки прилягу, то ради  счастливейшей жизни!
    Землю согрею дыханьем, пред ликом я смерти не струшу,
    С твердым, как камень, сознаньем: присягу и долг не нарушу.
    Верность царю, и отечеству славлю в мирской суете,
    С Богом могуча держава, нет места в ней вражьей пяте!
                ***
А, имярек! В перемирье, хлебнувши вина: – За затишье!
Но ослабел, и уснул. Поздно понял, что выпил излишне.

– В чём же могущество ваше? – спросил Алимкул, и смутился. –
Бог наш ведь вашего краше! За что лично ты, Русич, бился?

– Дело и  в вере, и  в правде! Кто с Богом, и прав – победитель,
Хоть преисподней пугайте, но так нас учил прародитель!

Пред Алимкулом стоял имярек, к солнцу голову вздёрнув,
И покатилась она по ковру, словно мельничный жёрнов.

– Мало голов! – размышлял Алимкул. – От Османа нет прока,
Дар в Бухару и с его головой что-ли выслать до срока?

И Алимкул штурмовать Туркестан и Шымкент не решился:
Так как в бою почти всех своих преданных слуг и лишился:

– Если лишь сотня бойцов в чистом поле сумела пробиться
Сквозь окруженье-кольцо, пред Империей нужно смириться!
Сквозь тысяч пять, а потерь насчитал султанат больше «тыщи»,
Мир запросил даже Мерв*9 с уваженьем, как к лезвию прыщик.
                ***
А губернатор Черняев озлобился на Жемчугова –
Под трибунал попытался отдать за «не помощь» Серову.
Но награждён был медалью за храбрость трусливый Сукорко,
А трибунал отменён, и от привкуса подлости горько!

Непостижимая грусть современника в данном моменте:
Умер Добрынин от ран, и почил в лазарете Терентий!
                ***
Выживших всех наградили. Посмертно наград не давали,
Царский банкет заказали. Тосты златоуста звучали:

– Честь Вам, Герои Икана! Вы славу умножили предков –
В поле отбив басурмана, отринули золото в клетке!

 – Сколько бесстрашия, нравственной силы, любови к отчизне,
Смерти законы поправ, отстояли Вы многие жизни…*10.
                ***
– Сказ получился у нас! – напоследок  шуршал Аверьян, –
Степь зарастёт! И лишь  «Памятник слова» не тронет бурьян ….


СВЫШЕ  СОТНИ  ЛЕТ  СПУСТЯ

– Надо блокпост наш отбить, не то быть неминучей беде,
В городе нам отсидеться не выйдет: душманы везде.
Могут бойцов загубить, словно встарь, попадись они взору. –
С просьбой-приказом комбат обратился к младому майору.
 
Словно из прошлого голос по радио, слух их пронзил –
Воины рядом со штабом чинили потрёпанный «ЗИЛ»:
      
          – Землю согрею дыханьем, пред ликом я смерти не струшу,
Твёрже скалы осознанье: присягу и долг не нарушу….

          – Точно в  эфире душа Аверьяна, – подумалось мне, –
Вновь ожила «Танцевальною песней»*11 на русской волне!
-------------------------------------
*6 Чернов – лучший наездник. Отличился во взятии «языков.
*7 Черняев – военный комендант Туркестанского края.
*8  «Сарынь на кичку!» – древний боевой клич казаков.
*9 Город Мерв считался неприступным. Ныне руины.
*10 Приветственное слово, составленное А. Хорошкиным, прозвучало в 1872 г на государственном торжественном обеде в г. Уральске.
*11 Слово «баллада» (balada) впервые регистрируется в рукописях с провансальскими стихами XIII в., слово употреблялось как синоним «танцевальной песни».