Диалог культур о поэзии александры зыковой

РУССКОЯЗЫЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА ГОРНОГО АЛТАЯ И ДИАЛОГ КУЛЬТУР:
ХРИСТИАНСКИЕ КОННОТАЦИИ В ГОРОДСКОМ ТЕКСТЕ А.ЗЫКОВОЙ

                АВТОРЫ Т.Н.Юрченко, Е.А.Тозыякова

  Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 11-13-04003 а/Т «Диалог Востока и Запада Состояние современной культуры характеризуется поиском всеобщих ценностей, которые, с одной стороны, выражают единство интересов различных культур, с другой, - отражают их уникальность и неповторимость. Мультикультурные процессы, активный взаимный обмен материальными и духовными ценностями, формирование глобальной культуры при одновременном усилении значимости национальных культур актуализировали вопрос диалога культур.
Русскоязычная литература Горного Алтая представляет собой отражение результата взаимодействия, диалога культур народов, проживающих в регионе. Культурно неоднородное пространство Республики Алтай способствовало формированию оригинальной литературы, особенностью которой является следующее: она складывается в творчестве писателей и поэтов, проживающих на территории Республики Алтай, и основывается на менталитете и традициях коренных народов (русских и алтайцев), подвергаясь при этом влиянию западной и восточной культур. Таким образом, русскоязычная литература Горного Алтая представляет собой открытую для диалога художественную систему, в которой на всех уровнях наблюдается слияние разных культурных кодов. В центре нашего внимания образ города Горно-Алтайска как пример поликультурного пространства.


 Образ места как отдельного семиотического пространства формируется несколькими путями: обретает характерные черты в творчестве неместных авторов, художественно отражается в поэтографии региона, наполняется знаковым содержанием в текстах, созданных местными поэтами.

 Наблюдения над литературой Горного Алтая показывают, что доля городского материала в ней не велика. Однако в изучении локального текста любые его элементы обретают равнозначность в процессе и системе означивания [1, с. 88]. Кроме того, редукция оппозиции «город – не городское пространство», «столица – провинция» в масштабах региона отменяет необходимость жесткого вычленения городского материала из регионального. Поэтому опредмеченные смыслы городского текста в данном случае могут быть составляющими целостного горно-алтайского текста.

 Большинство писателей и поэтов Горного Алтая родились «в горах»; в этом, на наш взгляд, кроется причина «невнимания» к городу, т.е. можно усмотреть прямую зависимость между плотностью реконструкции Горно-Алтайска в творчестве писателя и местом его рождения. Кроме того, Горно-Алтайск в силу своих особенностей (топографических, исторических, этнических) не обладает выраженными урбанистическими маркерами. Поэтому в сознании местных жителей город с его не городскими, природными реалиями воспринимается в единстве со всем регионом.

 Наибольшего внимания Горно-Алтайск удостоен в лирике Александры Зыковой.
«Любовь моя, Горно-Алтайск!» - признается в любви городу-оберегу (77) [2], городу-другу (160) лирическая героиня. Горно-Алтайск А. Зыковой визуален: «под чистым небом изумрудным», «оглядеть дымкой тронутый город под покровом златым сентября» и т.д. Но это не просто город-пейзаж: природная синева прочитывается как связь с особой сакральной сферой бытия («в нем все от Бога - синий взор», 17), поэтому и ранг Горно-Алтайска значительно выше (в сопоставлении, например, с Ялтой – «падшим раем», 17). В одном колористическом ряду с синим стоят лазоревый и изумрудный цвета, несущие ту же семантику.

 Формирование образа места продолжает категория тишины, которая в контексте всей поэзии А. Зыковой наделяется устойчивым статусом со значением божественного: данный смысл обнаруживается в расположенности города - «в долине горной Утешенья»; в одушевлении города (наличие у города «сердца, склонного к раздумьям»). Упоминание святой горы Фавора в ответе на вынесенный в заглавие стихотворения вопрос («Какой Горно-Алтайск?») не оставляет возможности другого прочтения («А Тугаю – вершину гор с Фавором только и сравню я», 17).
 Город А. Зыковой практически лишен звуков («тихие улочки Горно-Алтайска», 23, «тихая речка», «милая родина тихих талин», 74 и т.д.), лишен запахов. Однако однажды появляется запах жасмина: «В Горно-Алтайске тишайшая ночь, Пахнет жасмином в скверу на аллеях», 98. Образуется любопытный смысл – продление города в пространстве или коммуникация с другим пространством («В чашечках тонких настой-аромат, Будто не просто кусты на аллее, А прителецкий расцвел чудный сад, Перед творцом своим благоговея», 98). Так знаковое место Алтая – Телецкое озеро, сад в Яйлю - входит в городской текст. Корреспондирует со сказанным стихотворение «Утро в Яйлю», где героиня подчиняется «явному зову миротворенья» и испытывает «божественный покой». Эти смыслы со всей очевидностью переносятся в городское пространство. Так категория тишины в поэтическом мире А. Зыковой еще раз подтверждает свою ценность.
 Сквер как географическая часть города у А. Зыковой отождествляется с целым городом, в построении образа которого участвует мифологема райского сада («Влечу в свой сквер как в райский сад», 63 и «Город мой, у судьбы не опальный! И в глазах стариков ты – сад райский…», 62).
 Место лирической героини А. Зыковой не зафиксировано в пространстве города с большой определенностью, но наиболее частые точки нахождения героини в пространстве города, «любимые» места, - возле реки или на горе Тугае («Город мой! Я с горы Тугаи рада помыслы видеть твои», 159; «Ласковый мой город! С Тугаи твоей Вдруг предстанут взору Семь богатырей», 99). Архетипическая семантика того и другого локуса – путь – сближает названные локусы и уточняет позицию героини. И хотя творчество А. Зыковой показывает, что на него в большой степени оказала влияние православная традиция, все же через местоположение лирической героини опосредованно выражается идея соединенности вертикали и горизонтали, лежащая в основе мифологемы Алтая, и в разной степени проявляющаяся в индивидуальных картинах мира поэтов Горного Алтая [3].
 Горизонталь представляют реки города - Улалушка и Майма. Знаковым в построении образов рек становится определение «тихая», благодаря чему увеличивается концентрация святости, духовной чистоты в пространстве города. Хотя Зыкова не предлагает нам четкую дифференциацию рек города по какому-либо признаку, все же ряд стихотворений дает основание предположить, что с Улалушкой связана мифологема возвращения в прошлое, в детство («Там, где август Улалушку Чуть позолотил, Я свою спасаю душу В прошлом белых крыл», 42; «Тогда все былое разом – Улалушка, луг и мать Вдруг предстанут по заказу Сердца – с ангелом сиять», 34 и т.д.). Майма – это, скорее, взгляд в будущее («Майма течет, в лучах играя, торопится к слиянью вод, А я гляжу в нее, не зная, Что завтра в этой жизни ждет», 83).
 Компоненты природного ландшафта (река, гора) органично присваиваются героиней («моя»), более того, присвоение переходит в полное слияние, отождествление («Люблю горы упрямый склон. Не я ли Тугая, Когда сдержать пытаюсь стон Земного бытия», 172).
 О роли гор в самоидентификации жителей Алтая сказано довольно много [4]. У А. Зыковой преимущественное место отдано Тугае – самой высокой точке Горно-Алтайска, самой значительной, «статусной» среди гор, окружающих долину: «Тугая ты моя, Тугая! Увенчала ты город короной…». Отсюда мотивы: восхождение на гору как акт творчества («Нет тайн от Бога и от города. Я вся открыта, на виду. И если б жизнь начать мне смолоду, То выбрала б я Тугаю», 219), творческого обновления («В гору иду я Навстречу весне – Тихому ведру и тютчевским грозам», 218; «Тугая ты моя, Тугая! Мне взойти бы поэтом на гору»,14); единение родственных душ («На горе Тугае мы, как ангелы – Дети Алтая», 183); на Тугае происходит встреча с Пушкиным (177). Все мотивы несут инвариантный смысл – прикосновение к высшему, небесному, божественному, который активизируется и поддерживается контекстом всей поэзии А. Зыковой с большой долей православного знания.
 Горно-Алтайск А. Зыковой не отличается насыщенностью бытовыми реалиями, важно не детально представить каждодневную жизнь городка, а показать его вечную сущность. И даже в редком упоминании бытовых реалий на лексическом уровне, так или иначе, опознаются божественные смыслы («Спускает вниз по воскресеньям благословенная лыжня», 79).
 В поэзии А. Зыковой региональная культура также демонстрирует своих творцов. Это преподобный отец Макарий – миссионер, богослуживый человек (стихотворение «О, святая Улала!»), это В.И. Чаптынов – первый президент Республики Алтай, отличающийся просветительскими взглядами, В.И. Чичинов – поэт, критик, писатель, человек, профессионально связанный с культурой («В моей судьбе две буквы «Ч» - Чаптынов и Чичинов», 26). Кроме того, у А. Зыковой очень много посвящений людям, жившим и живущим в городе: это люди, либо близкие по духу самой поэтессе (Т.А. Данилова, Г. Кондаков, В. Куницин и др.), либо сделавшие что-то значительное для города («Спасибо Вам, Облогин…» - мэру города, 28).
 Так через жителей Горно-Алтайска определяется персонифицированное начало городского текста.
 В лирике А. Зыковой также отражается география города (Тугая, Майма, Улала, Партизанский Лог, улицы, храмы, часовни). В целом взгляд на Горно-Алтайск – уютный, милый сердцу родной город, где нет противоречий, тревог, где социальное и природное находятся в гармонии. Даже появление такой маргинальной личности, как бомж, не вызывает сильных эмоций. Более того, нахождение в одном пространстве – на островке (Пионерский остров на реке Майме) разных субъектов: лирической героини, быка, жующего траву, бомжа, жующего колбу, и занятого своим делом, - и заключение «островок для всех нас Дом родной» (78) вносит христианские коннотации в видение пространства города.
 Таким образом, А.Зыкова вносит в горно-алтайский текст дух православной культуры - через образы (Фавор, Бог, Христос и т.д.), лексику, значимые состояния (благодать, умиротворение, покой, благоговенье, святость и др.). В лирику А. Зыковой входит православный календарь, спаянный с родным локусом. Эмоциональные состояния слитности, родства с городом («В час не лучший самый Ты заменишь мать», 99), уважения, благодарности, даже умиления («Городок мой – лебедь белый у Маймы с любовью ждет»,49); утверждение избранности («Ты, хранимый Небом...», 99) – все это участвует в создании образа Горно-Алтайска и горно-алтайского локуса в целом.

1. Меднис Н.Е. Сверхтексты в русской литературе: учеб. пособие. – Новосибирск. 2003. 170 с.

2. Зыкова А.. Куницын В., Кондаков Г. Поэзия – душа Алтая. / Ред. Т.А. Данилова. – Горно-Алтайск, 2008. Здесь и далее страницы указываются по данному изданию за цитируемым текстом.

3. Чащина Л.Г. Мифологема Алтая (литературное творчество Г. Чорос-Гуркина) //Сибирь в контексте мировой культуры. Опыт самоописания: коллективная монография. – Томск: АНО «Издательство «Сибирика», 2003. С.66-76.

4. Рейхенбах Г. Философия пространства и времени. - М., 1971.

5. Меднис Н.Е. Душа города. Рецензия на сборник статей "Moscow and Petersburg. The city in Russian culture". Edited by Ian K. Lilly. Nottingham: Astra Press, 2002 // Сибирский филологический журнал. – Новосибирск, 2003. №2, С. 114-119.

ЛЮБОВЬ МОЯ, ГОРНО-АЛТАЙСК...

Люблю горы упрямый склон.
Не я ли Тугая,
Когда сдержать пытаюсь стон
Земного бытия.
                Александра Зыкова


 «Любовь моя, Горно-Алтайск!» - признается в любви городу-оберегу , городу-другу  лирическая героиня - Александра Зыкова в коллективном сборнике "Поэзия - душа Алтая". Горно-Алтайск поэтессы  можно сказать визуален: «под чистым небом изумрудным», «оглядеть дымкой тронутый город под покровом златым сентября» и т.д. Но это не просто город-пейзаж: природная синева прочитывается как связь с особой сакральной сферой бытия («в нем все от Бога - синий взор»), поэтому и ранг Горно-Алтайска значительно выше (в сопоставлении, например, с Ялтой – «падшим раем»). В одном колористическом ряду с синим стоят лазоревый и изумрудный цвета, несущие ту же семантику.

 А категория тишины? Она в контексте всей поэзии  наделяется автором устойчивым статусом со значением божественного: данный смысл обнаруживается в расположенности города - «в долине горной Утешенья»; в одушевлении города (наличие у города «сердца, склонного к раздумьям»). Упоминание святой горы Фавора в ответе на вынесенный в заглавие стихотворения вопрос:«Какой Горно-Алтайск?», не оставляет возможности другого прочтения («А Тугаю – вершину гор с Фавором только и сравню я»).
 Город Александры Зыковой практически лишен звуков («тихие улочки Горно-Алтайска»,  «тихая речка», «милая родина тихих талин» и т.д.), лишен запахов. Однако однажды появляется запах жасмина: «В Горно-Алтайске тишайшая ночь, Пахнет жасмином в скверу на аллеях».
 Образуется любопытный смысл – продление города в пространстве или коммуникация с другим пространством («В чашечках тонких настой-аромат, Будто не просто кусты на аллее, А прителецкий расцвел чудный сад, Перед Творцом своим благоговея»). Так знаковое место Алтая – Телецкое озеро, сад в Яйлю - входит в городской текст.
  Корреспондирует со сказанным стихотворение «Утро в Яйлю», где героиня подчиняется «явному зову умиротворенья» и испытывает «божественный покой».
 Сквер как географическая часть города у А.Зыковой отождествляется с целым городом, в построении образа которого участвует мифологема райского сада («Влечу в свой сквер как в райский сад»,  и «Город мой, у судьбы не опальный! И в глазах стариков ты – сад райский…»).
   Попробуем посетить ее «любимые» места - возле реки или на горе Тугае («Город мой! Я с горы Тугаи рада помыслы видеть твои».  «Ласковый мой город! С Тугаи твоей Вдруг предстанут взору Семь богатырей»). Архетипическая семантика того и другого локуса – путь – сближает названные локусы и уточняет позицию героини. И хотя творчество Александры Зыковой показывает, что на него в большой степени оказала влияние православная традиция, все же через местоположение лирической героини опосредованно выражается идея соединенности вертикали и горизонтали, лежащая в основе мифологемы Алтая, и в разной степени проявляющаяся в индивидуальных картинах мира поэтов Горного Алтая.
 Горизонталь представляют реки города - Улалушка и Майма. Знаковым в построении образов рек становится определение «тихая», благодаря чему увеличивается концентрация святости, духовной чистоты в пространстве города.
 Хотя автор не предлагает нам четкую дифференциацию рек города по какому-либо признаку, все же ряд стихотворений дает основание предположить, что с Улалушкой связана мифологема возвращения в прошлое, в детство («Там, где август Улалушку Чуть позолотил, Я свою спасаю душу В прошлом белых крыл»,; «Тогда все былое разом – Улалушка, луг и мать Вдруг предстанут по заказу Сердца – с ангелом сиять»,  и т.д.). Майма – это, скорее, взгляд в будущее («Майма течет, в лучах играя, торопится к слиянью вод, А я гляжу в нее, не зная, Что завтра в этой жизни ждет»).
 Компоненты природного ландшафта (река, гора) органично присваиваются героиней («моя»), более того, присвоение переходит в полное слияние, отождествление («Люблю горы упрямый склон. Не я ли Тугая, Когда сдержать пытаюсь стон Земного бытия»).
 О роли гор в судьбах жителей Алтая сказано довольно много . У нашего автора Александры Зыковой преимущественное место отдано Тугае – самой высокой точке Горно-Алтайска, самой значительной, «статусной» среди гор, окружающих долину: «Тугая ты моя, Тугая! Увенчала ты город короной…». Отсюда мотивы: восхождение на гору как акт творчества («Нет тайн от Бога и от города. Я вся открыта, на виду. И если б жизнь начать мне смолоду, То выбрала б я Тугаю»,), творческого обновления («В гору иду я Навстречу весне – Тихому ведру и тютчевским грозам»); «Тугая ты моя, Тугая! Мне взойти бы поэтом на гору»); единение родственных душ («На горе Тугае мы, как ангелы – Дети Алтая»); на Тугае происходит встреча с Пушкиным). Все мотивы несут инвариантный смысл – прикосновение к высшему, небесному, божественному, который активизируется и поддерживается контекстом всей поэзии автора  с большой долей православного знания.
 Горно-Алтайск Александры Зыковой не отличается насыщенностью бытовыми реалиями, важно не детально представить каждодневную жизнь городка, а показать его вечную сущность. И даже в редком упоминании бытовых реалий на лексическом уровне, так или иначе, опознаются божественные смыслы («Спускает вниз по воскресеньям благословенная лыжня»).
 Здесь региональная культура также демонстрирует своих творцов. Это преподобный отец Макарий – миссионер, богослуживый человек (стихотворение «О, святая Улала!»), это В.И. Чаптынов – первый президент Республики Алтай, отличающийся просветительскими взглядами, В.И. Чичинов – поэт, критик, писатель, человек, профессионально связанный с культурой («В моей судьбе две буквы «Ч» - Чаптынов и Чичинов»). Кроме того, у поэтессы немало посвящений людям, жившим и живущим в городе: это люди, либо близкие по духу самой поэтессе (Татьяна Данилова, Георгий Кондаков, Валерий Куницин и др.), либо сделавшие что-то значительное для города («Спасибо Вам, Облогин…» - мэру города).
 Так через жителей Горно-Алтайска определяется персонифицированное начало городского текста.
 Любимые сердцем уголки родного города: Партизанский Лог, улицы, храмы, часовня. Здесь нет противоречий, тревог, а социальное и природное находятся в гармонии. Даже появление такой маргинальной личности, как бомж, не вызывает дисгармонии поэтического восприятия, а наоборот  рождает чувство сопереживания. 
 Таким образом любительница изящной словесности вносит в горно-алтайский текст дух православной культуры - через образы - Фавор, Бог, Христос и т.д. лексику значимых состояний  - благодать, умиротворение, покой, благоговенье, святость.  )  Эмоциональные состояния слитности, родства с городом («В час не лучший самый Ты заменишь мать»), уважения, благодарности, даже умиления «Городок мой – лебедь белый у Маймы с любовью ждет») – все это участвует в создании горно-алтайского локуса в целом.