Пролетело

Мятые кости,
последний торг у капота.
Вы меня спросите,
я отвечу, что нету торга.
Сердечное — в чешуе:
Последнее уберечь
так и не смог…
Но, осмелев,
холодные речки
так и бегут —
ближе, теплее, пригрев.
Больше. Дайте больше слов.
Вырезаны миндалины,
но на решётку всё же понакидали.
Мясо сырое
и моё обязательство долговое.
Торгуюсь!
Сучьими силами, вусмерть!
Мне бы ароматических салфеток,
ортопедических стелек,
свечек из Икеи
и дров закинутых напоследок.
Без Олимпийских рекордов,
без лыж отцовских,
забытых на старом балконе.
Давайте прямо:
без грамот,
без нравоучений и выписанных пьедесталов.
Девочка.
Одна.
Та самая —
моя нежная слабость.
Корка души расслоилась, и лишь тебе не досталось.
Песенки под гитару.
Ночью костры летали.
Грязные воды тешили нас
и после нас замерзали.
Торг — самое грешное слово:
если тебя не спас,
то спас наш — медовый.
Свет керосинки удушливо мял тишину.
Каждый по-своему принял идею на грудь
и утонул
в омуте глаз:
поручень-грязь.
Перебешусь, но за тобой пойду.
Все эти ноты кедра,
все эти песни ретро,
тысячи порванных струн…
Нежно…
где-то…
и для кого-то
перемноженное по итогу.
Всеми любимые гости
разложенные по нотам.
Вы меня спросите,
я отвечу: лучше не трогать.
Косит январь,
пьяный идёт паломник.
Листья румяные,
лица упрямые:
ровно как лет десять назад
подростками договаривались.
Лужи-кораблики,
анаэробные-ватные…
Мир примыкал,
а ты
научилась
отказывать.