Про испорченную книгу. Повесть

Доцент, который нам читал,
Наверно, обладал талантом.
Но нас иной предмет питал:
Момент – и новым фолиантом
Я рад похвастаться друзьям.
Тут и картинки есть, и мысли...
Оборотились там и сям,
Над нами головы нависли.
Сердитый лекторский басок
Ничуть галерку не колышет.
Сосед мой сел наискосок,
Листая, пишет. Что он слышит?.
Один досужий книговед
За корешок прилежно взялся,
Достал трехцветный свой стилет
И на обложке расписался.
Я побледнел: «Ну, ты свинья...»
Не знаю, как бы еще ранить.
А он в ответ: «Она твоя? –
Ну и бери себе на память».

Я помнил: скреб и подтирал;
Оно как есть, лишь посветлело;
Да книгу редко в руки брал;
Привык, душа уж не болела.

Графа проходит за графой.
Зачетку уж с конца читали.
И нам представилось лафой,
Что раньше мукой почитали.
Пришла дипломная весна.
Холодный душ на нас пролился.
Весна красна, да и грустна.
«Редактор» мой распределился,
Банкетный звон, последний сбор...
И мы не виделись с тех пор.

Я от других потом слыхал,
Что, мол, работает, отмечен;
Приятель мой там отдыхал
На практике... А мне, при встрече,
Добавил (вспомнив про завод,
В ночном кафе, перед круисом),
Что ОН там больше не живет
И что без подписи прописан.

Его «парадные» штаны
Ученость нашу не ославят.
Мои стихи, как ни смешны,
Его уже не позабавят.
Ушел, не знать ему зимы.
Ему все знаки не запретны.
Ушел, напомнив, что и мы,
Гуляки, тоже не бессмертны.
Он первый все пожитки сдал
И круг беспечности нарушил.
Я снам не верил, не гадал,
Полночных россказней не слушал,
Но молча книгу с полки снял,
Вгляделся в росчерк, что не сдался,
И, чтобы больше не линял,
Как по живому, расписался.