Остановки

Сколько лет...
Сколько лет прокатилось,
одичавшим трамваем звеня
по серебряным рельсам?
Кажется, пять? Или меньше...
Всякий раз мимолётные встречи
угловато-неловко кончались.
Мы, играя в гляделки
в общественном транспорте,
точно уверены были
в нашем выборе.
Как уверены были и в том,
что каждый
на своей остановке всё-таки выйдет.
 
В среду я увидела тени -
у тебя были тёмные тени у глаз.
Но мне захотелось подумать,
что это всего-то иллюзий игра -
всё от тусклого света,
моргавшего мне сквозь дома и деревья,
сквозь унылых людей,
провожающих взглядами
наш дребезжащий трамвай.
Ты сказал: - Добрый вечер!
Садитесь, пожалуйста, рядом.
Ты сказал: - У меня только книги.
Прочесть вам?
И начал читать.
Я не слышала стука колёс и шуршанья,
и белого звона...
Потому что ты просто читал.
А потом я, конечно же, вышла.
 
К четвергу я готова была изначально.
По прогнозам - не помню кого -
небо дождить собралось.
Зонт в ладони вспотел
и тревожился от несовпадений
прогнозов
с тем, что творилось вокруг.
Глупый зонт. Он, конечно, не знал -
дождь прошёл. Только шёл он внутри -
не снаружи меня.
Я в трамвае увидела снова знакомые тени.
Только ты отвернулся, как будто глядел
в беспокойные чёрные дыры -
космос прямо в трамвайные окна вползал.
Ты молчал. Так мучительно долго.
А потом абсолютно внезапно
предложил напугать.
Я зачем-то с тобой согласилась.
Ты рукав закатал и руку свою погрузил
в то пространство,
что текло чёрным дёгтем
из дикой космической мглы.
Я ждала.
Ты тепло улыбнулся и...
швырнул мне в лицо
раскалённый осколок вселенной.
Ты сказал, что не пишешь стихов,
потому что стихи - это благо.
А тебе не дано это [благо дарить].
Я поспешно оставила драное кресло -
в трамваях такие бывают:
много кресел свободных вокруг,
только ты выбираешь
самое странное, с дыркой, с заплатой.
Потому что оно - рядом с тем,
кто умеет показывать звёзды.
 
В полнолуние пятницы
мне захотелось узнать:
на какой остановке ты выйдешь.
Я так долго трамвая ждала,
что чуть не ушла босиком
по серебряным лезвиям рельс.
Но всё же дождаться сумела.
Ты опять был один.
Ты смотрел мне в лицо и кривился,
как кривятся, когда поскользнутся
на чем-то противном.
Ты смотрел и молчал.
Я молчала в ответ,
но скривиться в ответ не смогла.
А потом я нарушила шёпот
полустёртых трамвайных часов.
Я спросила: - Ты помнишь, читал мне?
Ты плечами пожал.
И - не знаю, какого
вдохновения был преисполнен -
вдруг сказал: - Вот смотри, это детство,
это юность, а это мечты...
И ладони свои показал мне.
Я увидела чёткую карту
не событий, а линий трамвайных -
жизнь твоя на горячих ладонях.
Мне хотелось узнать, где ты выйдешь.
И казалось вполне вероятным,
что моя остановка однажды
совпадёт с остановкой твоей.
Я сошла. Ты остался в трамвае.
Неужели кондуктор?
В проплывающем мимо окне
я увидела:
ты пытался стереть безуспешно
то, что мне показал на ладонях.
Стало досадно.
 
Я в субботу вошла по ступеням
в желтоватый проём
отползающей двери трамвайной.
Я надела всё самое строгое,
самое тёмное, чтобы тебя
ненароком собой не привлечь.
Вот наивная дура.
Села дальше - насколько возможно -
и смотрела: за толстым стеклом
исчезали косые крылечки,
мхом поросшие трубы печей,
на заборах сиротские кошки.
Ты похлопал меня по плечу,
наклонился и тихо шепнул
прямо в ярко горящее ухо,
что хотел бы меня отпустить.
Я кивнула и вышла не глядя.
 
А потом... А потом я ушла.
Умерла, растворилась, исчезла.
Но вернуться обратно заставил
звон проклятых трамвайных колёс.