В душной комнате, обессиленно

В душной комнате,
обессиленно –
тень от облака,
тень от призрака.
Нечто затхлое,
замогильное
не дыхание –
голос лирика:

«Смыслом выткана, перепутана, перевязана, вечно тянется… Жизнь – насмешлива. Неуютное чувство бьётся в виски мне танцами, горькой музыкой, сладким говором. Соблазняет и тут же – колется. Отчего же иду покорно я лабиринтами и колодцами, отчего над землёй сгибаюсь я, отчего так прошу страдания? Там, где многие обрыдались бы, я пишу, зашивая раны, но
тут же рву их, впиваюсь в мягкое, загнивающее и тёплое, чтобы чувствовать нечто жаркое – усыпляющее, как опиум.

Жизнь – насмешлива. Очень страшная, очень глупая и безумная. Помещается в сердце чашею – бесконечней, чем всё лазурное. Боже, слово какое важное, слово сильное, безупречное… Разве рядом со мной окажется тот, кто рад повстречаться с вечностью?
Разве будет услышан вопль мой, разве он для того рождается? Вижу в зеркале злую копию, та насмешливо плачет, скалится.
Мол, заслужено наказание, ты – всего лишь преступник,
жалкое
умирающего дыхание, продолжающего жить под палкою.
Ну, а может, мертвец давно уже. И живёшь ты в займы у каждого. Лёд и гниль под личиной-кожею, вот и больно – как ни приглаживай.

Вот и больно, как ни придумывай. Как ни прячься до помутнения, мол, вина отрицает сумерки и на дне уже нет падения.
Посмотри-ка сюда – в дрожащее, искажённое болью зеркало. Посмотри в так давно кричащее, но бессильное сердце блеклое –
Пожалей же себя отчаянно, пожалей, перестань дурачиться. Отпусти, да без покаяния – плачь, коль так беспричинно плачется.

Но мертвец только притворяется. Лишь плетёт для себя иллюзию. Подбирает слова и ранится – возомнил себя вечным узником человеческого осознания. Одиночество было глупостью, безопасной формой отчаянья. Кто же знал, что легко он купится на чужого тепла дыхание?»

…в душной комнате,
обессиленно
продолжается бормотание.

«Боль – приятная?
Боль – красивая?
И когда уже перестану я…»