За харизму пыльцу хризантемы

За харизму пыльцу хризантемы
возьми, сомни, дыхни.
Ты один, кто садовые темы
ночи вращаешь в дни.
Есть желание лепестки вместе
собрать и смять к восьми.
Раскрутить в флореальной мессе.
Ты знаешь их, возьми.

Ты один, кто любит рэп со вкусом виски.
Нет песка, есть вывеска: «Глубина не измерена».
Батискаф утонул, а рыбы побоялись
знать, где я
утопила и робость, и право с левом,
нет значения, молодость – это то, что проходят вброд.
Глубина – это старость, мысли о том, что здесь такого?
Но я не всегда была под водой.
Просто слишком много с неба пролилось.
Я пишу, а у самой трясется голос.
Ну, почеши себя, у тебя же большая репа.
Сад-огород от осени раскис, остальное продолжу небом.

Ты плюешь электричеством, как электрический скат.
Вниз, во мрак, в глубину ко злу, до света куска.
Видоизмененная мышечная ткань по обе стороны хвоста.
Ты притворяешься, что ты он, чтобы дулом коснуться виска.
Я польщена, торпеда, здесь нет песка,
но есть способность слышать, как тонет твоя тоска.
Скажи, за что ты это безумие полюбил,
я же ничего такого не просила?
Это какой-то необъяснимый сюжет,
где я не тебя уводила,
а оказался ты 
под мегатоннами воды вместе с левом и робостью,
это твое усердие говорит или неуемная молодость?
Я еле дышу и зависаю,
а ты все равно сполз.
Необъяснимый парадокс.
Заплел мне косы,
розы в пшеницу перемолол,
татуировки волнами из радиоволн,
напитки странные пузырями из колб.
Здесь же тепло по-другому или тебе нравится холод??

Помнишь синий пион хризантемы,
который был твоим,
он здесь был, даже там, где эмблемы
совсем другой воды.
Когда спускался ветер
давить, топить, любить,
было что-то в синем свете.
Ты помнишь, Витя, Вить?..