Веле Штылвелд На окосте души

-.

Резон дышать дыханьем тубероз,
коль всем известно - роза не права
в пылу своих щемящих лепестков,
разящих нас нечаянно сперва...

Но старый пред - сквалыга и позер
вдруг учредил над розою разбор.
Не пахнет роза! - он изрек сперва,
затем замолк, как знатный бузетёр

И довершил: А ну-ка докажи, студент,
подрядчик века, шатропа,
что этот философский приговор -
не только сплошь замшелые слова.

И вышел тут студентик-оппонент,
он розу от груди своей отжал.
и девушке любимой в сей момент
сквозь призму категорий передал.

И старый пред, и тот сказал: апчхи,
а девушка прижалась к пацану.
ей роза пахла сладко, как ключи -
Любви истоки в солнечном Раю...

В зачетке "уд", коль роза не права,
но юные счастливые вдвоём -
их старый пред, седая голова -
не убедит в обратном ни почём!

-.

Коко, коко, кокосовый мускат…
Hi baby, Bembi, сна барбитурат.
Гимнаст над залом выгнулся в шпагат -
струится в зале кофе аромат…

Струится запах кофе высоко -
гимнаст всё выше в живеньком трико,
Гимнаст парит в кокосовом трико –
коко, коко, коко, коко, коко…

-.

В еврейских домах пищу не фотографируют… А кушают…
Всё, что на передние зубы – хорошо кушают,
а что на задние зубы вяжется – отбрасывают без сожаления…

-.

До окоста лица изгаляется голь –
вот и нет подлеца. Вечно голый король.
Вечно голый пароль на окосте души...
Если сам ты таков – не пиши…

Не строчи, не рифмуй вязких слов круговерть -
на окосте души испражняется смерть:
не желая любить, на безверии жжёт –
на окосте судьбы безобразнейше врёт…

Каждый выдох её – это больше не сметь
ни желать, ни любить, ни свободу иметь...


НЕ ПИШИ. слушть здесь: https://youtu.be/p_2EawO3BNA

Юрий Контишев: «Не пиши», текст совместно Веле Штылвелд
Ирина Диденко: Дизайн и графика клубной футболки

До окоста лица
изгаляется голь –
Вот и нет подлеца.
Вечно голый король.
Вечно новый пароль
на окосте души...
Если сам ты такой –
не пиши…

Не строчи, не рифмуй
вязких слов круговерть -
На окосте души
испражняется смерть:
Не желая любить,
разлюбить не спеши
На окосте любви
не пиши…

На окосте судьбы
врёт безудержно смерть
Каждый выдох её –
это - больше не сметь
Ни желать, ни любить,
ни свободой грешить...
Но безверие жжёт – не пиши…

-.

Сентябрь, звериные аспекты -
мы вправе верить в их явленье.
Они пройдут в искусство,  сказки...
и нам добавят вдохновенья...

-.

Мир не предполагает всеобщность, располагает к камерности, и, слава Богу, если она душевно соединяет духовно близких людей.... На том и аминь. (С) Веле Штылвелд

-.

Бегущие по лестнице, страдающие свято –
облыженно сподвиженный священный капитул…
А там перед мадонною стоит карбонка злата,
и перед сей мадонною троещинский шум-гул.

Вода артезианская из скважины сочиться.
Здесь принято не ёрничать, здесь следует молиться
слезой земли отточено – за мирный в окнах свет,
за хлеб земной, испеченный в золе нелёгких лет.

По Вере и по Памяти – знамение Христу -
триперстия с посвятою здесь слышны за версту -
украинцы здесь молятся за мирные околицы.
За родину их крест – под дивный анапест.

-.

Они обнаружились в Ведах - последние ратники Неба:
Отныне для них Внеземелье – изорвано бликами Феба.

А тот в Фаэтоне кровавом уже не простит им Земли -
великой, могучей, в оплавах нелепой нездешней войны.

Не много ли впрямь страстотерпцев с оружием гнева в руках -
джидаев, козлов, отщепенцев, ведущих разделы в мирах?!

Но здесь – на Земле, подле Рая об этом никто не просил:
средь храмовых мест Орияны встал буйный покров-травосил.

При вечных сакральных изъянах, довлеет над всем Орион.
Оттуда и зов Орияны пробился сквозь ретушь миров.

Прошел через мира подпушку, сплошь в избах на дальней опушке,
сквозь тантры колдованных слов - на счастье, на жизнь, на любовь.

Три Храма в извечной основе в раздрай на планете Земля.
Здесь боль Атлантиды не внове, трехрамье пронзает война.

И жили у Храмов когда-то народы священной поры -
жрецы и целители в латах воителей древней земли.

Пришельцев они почитали на запах, на выдох, на звук
за то, что открыли скрижали  землянам от вещих наук.

Но вдруг обнаружились сколы и боль воплотилась в веках -
бездушного знания школы взошли на земле в плевелах.

В разрушенном ядерном тесте Трехрамья ушли навсегда,
остался лишь Бог триеперстный в обличье страдальца Христа.

Хоть трудно вот взять и проверить – доверие выстрадал мир,
Христос Орионом отмерян, Христос Орияной храним.

Пришел он на землю без лоска, и прожил на ней не скопцом.
Трихрамье истаяло воском в руинах былых городов.

И только извечные муки терзают нас в памяти снов -
да чьи же мы, Господи, внуки, потомки… Куда мы уйдём?!

-.

На языке планетных Янь мы вспоминаем Пектораль.
На языке планетных Инь мы вспоминаем Радосинь.

Мы так устроены вполне, живём на благостной земле.
но на извечный Благовест в крови багрянится наш крест.

Планетны Синь и Пектораль, и Радо в небо рвется длань,
чтоб ощутить и Янь, и Инь по мере возраста и сил,
по мере Совести во ржи Зерно убитое лежит.

А в нем - Отчизна на кону и Пекторали блеск в зорю...
На языке планетном мы из Радосини и Любви.
А Пектораль - наш оберег - средь Инь и Яеь весомый след.

-.

В симфоническом оркестре не хватает Божьих струн.
Тапер с лабухом в инцесте прут на птицу Гамаюн.

Но а та убралась в Лету, и оттуда чешет хвост,
словно время арбалетом прострелило снов погост

Арфы нет, возьмите бубен, звуков нет, возьмите гром...
кто играет - не подсуден. Громовержец ни причем.

Обнаженные до коды разрывают нотный стан,
оркестранты-сумасброды - всяк с утра по-свойки пьян.

Благо дело, не по-скотски... В симфонический оркестр
затесался некто плотский - звуки выдали протест!

И уже в душевной муке: на поруки не возьмем
эту предавшую суку, в канифоль её зальем!

И смычками дурь обрежем, и отточем мозжечек
даже редкому невежде, если он уже чок-чок. -

Пусть он даже не играет, а придурствует, молчит.
всё равно оркестр ломает,  и симфония болит!

В симфоническом оркестре ощущают эту боль
все, кто в маленьком самтресте уповает на любовь.

-.

Памяти перешедших за край небосвода.

Кетеле янгеле, киндер сюрприз,
слышишь ли, шейнере, дохтуре, Ада...
Я стариковской кисенью отвис -
люто мне, голодно в привкусе ада.

Над Украиной довлеет ворье -
рык воровской от Донбасса до Львова -
кто-то евреев бичует за то,
а как по мне - это урков полова!

Нет у меня - у еврейского За -
Контры на нынешних антисемитов.
Хоть по щеке и сбежала слеза
времени страшных в веках прозелитов.

Мыслю я так: сопричастны они
к уркам без чести и светлого счастья.
Грезилось им, что они соль земли,
напрочь лишенные слов и участья...

Вечно мычали, в преддверии зла,
дня - за которым хлестала кровище...
Вслушайтесь в мелос - эпоха права
вы не по праву - скоты пепелища.

Ханава гила - страдальный народ:
им изобретены струдель и проща:
если Всевышний сей струдель вкуснет -
нищим пребудет в прикорм Пирогоща...

Каждый отведает сыто хлеба -
хоть на безтравье и без разносолов:
бражное прочь - если нищих страда
тянется  гОре  - на Крест от Подола!

Вымучил их вдруг воскресший пигмей
из древних Царств и по сих зловредящий.
Не говорите, что он - иудей.
Он просто хлыщ по земле проходящий.

Я словно в лупу читаю века -
были иные в страх горькие вехи,
но чтоб такое - не видел пока -
их истребить нам пора,  человеки!

-.

Стареть в заслании в себя.
Остался проводник духовный,
который безысходность дня
являет сказкой многокровной...

Я не примерю никогда
чужие вычуры и сказы.
обширно времени река
смывает жизни метастазы.

Да, я поэт, и в чем-то прав,
чужие помыслы поправ.
Легко меня не разменять -
чуть что, могу пинка поддать...

и снова в мире учредить:
я есть, я жив, я в праве быть!

-.

А вот попробуй притворятся,
да так, что в небо оторваться,
войти в небесный светлый Храм,
хоть и предписано: ты - хам!

Хоть и начертано навеки:
не для тебя планеты реки.
не для тебя их урожай,
хоть рыбка дохлая - ментай.

Но прежде чем ту рыбку съесть,
возрись на небо - в нем ты весь!
Но не греши на аллилуя -
на небесах не ждут холуя.

Ступай подальше от Земли
в открытый космос, в длань Любви!

-.

Вот и кончилось лето. Вызрел хмель, вызрел звук,
вышла горечи память в вереницу разлук.
заиграли троисто в много горькой тиши
скрипки, саксы, гитары - старичье, малыши...

джаз и рок откровенно размешали печаль
с чем-то очень нетленным, с чем былого не жаль,
в чем присутствует право и молиться и жить
за святую державу и украинцем быть...

Гобрахт мунес, ребята, ради Бога, друзья -
наша жизнь простовата, если верить нельзя,
в то что сбудется чудо и победа придёт,
в мир, в котором покуда грустных дней тихоход...

-.

Большой человек или маленький вор -
вечная в мире дилемма,
а мир не пошел на раздор и разбой
ради сирот Картофена.

Если и сироты те же жлобы,
время их люто повяжет.
Мы из Вселенной - и прибыли
мы жить на Земле не для лажи!

-.
Узбекистонский мир - предтеча предазиатских чуваков.
Они пройдут сквозь иноречье и ксенофобию замков.
Они пригреются ужами, и, предлагая сладкий ДЫН,
навек останутся меж нами,почти что вечными друзьями -
Селим, Керим, Салим, Карим...

За будь здоров за занавеской упрячут быт свой и исток -
в двенадцать лет уже невестка,Коран на выданье предрек.
И бессловесно в жуткой саге парчи, мониста и судьбы,
они пройдут, хоть не варяги, до самой мыслимой межи...

В за межой расправят крылья - поди что каждый Чингиз-хан,
пребудет дней пустых бадылья... и время смерти христиан.
Бредут по Городу матрешки - они предверие конца...
Они - отвергшие окрошку и смачный запах борщеца.

Уже и в силе и в достатке, а украинцы тупо пьют...
Поскольку пришлые ребятки прибрали жизни абсолют.
Сидит на рынке тётка Маня - она же пришлая - Мансур
и продает трусы в нирване для украинских глупых дур.

За полторы цены самтрестно, за две цены иной товар.
Такая тупость повсеместно - мы им должны, хоть грабят в хлам!

11 сентября 2016 г.
-.

Проход по "чайникам" Подола – вокруг кипит чужая жизнь,
но вкус таблетки валидола внушает сердцу: "Не боись!"
Опять прибудут печенеги варягам сказки ворковать,
но без особой, впрочем, неги начнут их души отнимать…

Здесь вязь славянского колора - всем -ять да -в мать вбивает в толк,
и грустный идыш очень скоро сбежит в прибрежных снов песок…
И в Торе строчки не найдётся, чтобы оплакать и простить.
Одно, как видно, остаётся: забыть и больше не грустить…

И разночинные румыны не станут здесь о том кричать,
что сопредельные грузины их не желают величать!
Лотков мздоимные поклоны давно ославили Подол –
урвали урки и пижоны, и фининспекторский ОМОН.

"Татарам дарам дам!" – не будет кричать отчаянно кинто,
вина он выпьет и забудет, что и узбек – не конь в пальто.
И продаёт он не уздечки – "туркменский дынь", калманный дым…
Качки бригадные колечком оцепят рынок – брать калым.

И дядька Кац хмельно обвяжет Маруське хусткой кренделя,
и будет ночь темна как сажа, и будет пьянка до утра…
И так до вечности продлится: Подол – столичный Вавилон,
хоть этночистый Киев тщится воскреснуть нацией из сёл.

От "кыш манды" до "габарджоба" – "шалом", "привет" и "гутен таг!",
но украинцев бьёт ознобом – всё им не этак, и не так.
Румын умчится в заграницы, кинто – на Терек, я – в Эйлат,
а над Подолом будет крыться отпетый наш прощальный мат.

Ну, не "прощание славянки", не получилось, выбачай,
пока в музеях спят тачанки, а турки пьют цейлонский чай…
Пребудут негры и афганцы, смешенье рас взорвёт Подол
и вспыхнут вновь протуберанцы неукраинских говоров!

Изъять Подол нельзя, ребятки, он перемял немало тех,
кто плёл про новые порядки, а что имеем? Смех и грех…
И в землю врыли Киев-стольный, и плиты втиснули в асфальт,
а он как был, так есть – фривольный трехсот народов сервелат!

Декабрь 2003 г.

-.