Полынь в меду

Привкус полыни и аромат меда на губах оставили странное ощущение. Разочарования. Да, пожалуй. Именно такой вкус у разочарования от несбывшихся ожиданий: липкое оно и приторно-горькое. Я стоял и облизывал губы, вымазанные в меду. Степной ветер принес частицы пыли и полынную пыльцу, во рту было сухо и горчило, песок скрипел на зубах.
Твое цветастое платье мелькало между шатров табора, изредка поблескивая на ярком солнце рыже-красным пятном еще не успевшей выгореть ткани.
"Замужняя я" - вот  весь сказ. И это был твой ответ? Видимо да. После моего отъезда тогда ты ждать не стала. Ни слезинки не пролив, просто зачеркнула все и стала жить дальше. Замуж, вот, вышла.
Между тем платье скрылось из виду. Последняя ритуальная лента завязана, последняя чарка поднесена. Мед на губах горчит, но горько не от того. Нет. Скулы сводит не от привкуса полыни. И кулаки сжимаются вовсе не от ярости.
Ныне я бессилен изменить хоть что-то в этой истории, и строка моя из песни твоей жизни вскоре исчезнет. Так, пожалуй, будет правильно. А сегодня танцуй и пой! Пой для меня в последний раз, Энная, пой и танцуй, сверкая черными как самая темная ночь года глазами. Твои руки, извивы гибкого тела, твой смех - все, что унесу я туда, куда поведет теперь меня Дорога. От твоего шатра, моя Энная. Нет. Просто Энная. Уже не моя.
_________________________

Первая арба табора вкатилась на площадь нашего городка ранним утром, до петухов, когда первые заспанные хозяюшки растапливают печи. Я не люблю ярмарки, и скопления людей не люблю - в такие дни вновь будят почти забытые фрагменты памяти, накатывая неизбывно-горчащим вкусом.
Да, мед я теперь тоже не переношу на дух.
И день этот обещал стать очередной занозой в моем уже изрядно постаревшем сердце. Предвидя это я сторонился главных улиц, пробираясь к месту своей работы - кузницу при центральной конюшне.
И все было бы хорошо, возможно, я бы даже смог обмануть себя, но тут раздался голос...нет, не так. Голос!
Чистый, как весенняя капель и такой до боли знакомый. И слова тоже знакомые, те самые, которые я оставлял вместе со своим сердцем черноокой красавице в южную ночь.
Против собственной воли ноги понесли меня на центральную площадь. Кто...кто и когда успел всунуть мне альт? Ах, наверное это был Велас. Корчмарь. Дюжий мужик, косматый как медведь, суровый и мощный, несгибаемый, как и всякое крепкое дерево, выросшее в этой голой холодной пустыне. Северянин. Единственный из всех, что помог мне, нищему бродяге южных кровей, помиравшему на улицах северного города. Вопросов он никогда не задавал. Молчал больше, только часто всучивал в руки скрипку и заставлял играть. Первые месяцы я злился до черной пелены, а потом понял: не со зла, не ради наживы. Мне стало действительно легче.

А там...на площади.. пело мое прошлое. Такое же юное, такое же яркое. Моя скрипка плакала для него, стонала, влекла за собой толпу к хрупкой девчонке с ярко-синими глазами. Мне это казалось правильным. Я снова стоял, окруженный пестрыми пятнами, и ветер юга, тот самый, вольный, молодой и упрямый, с запахом полыни, степи и костра приносил волнами аромат меда и прелых трав.
Нет, разумеется, это была не Ты. Девочка, почти ребенок, пела мои песни. Те самые, сокровенные, что я дарил тебе под звездами. Она пела о моих грезах и мечтах, разбившихся о перепутья дорог, разорванных в клочья.
Той ночью ты пришла ко мне. Постаревшая и поседевшая. Ветер иссек твою юность без жалости, годы выбелили каштан волос в воздушные серебряные нити.
Ты просила прощения. Скажи, Энная, за что?
За лучшие годы моей жизни?
За песни, что до сих пор звучат в моем сердце?
За Свет свой или дочь твою?
Некого винить.

Мы сами всему причина. Сами всему итог.

Прощай, Энная.