Собачий сын

(поэма)

Набег

В краю, где лишь ковыль да ветер,
Где степь от солнца горяча,
Забытые на белом свете
Застыли три карагача.

Всевышний разве только скажет,
Как средь иссушенных равнин
Деревья встали, словно стражи,
Красавцы все один в один.

Их кроны, радуя округу,
Врезались в купол голубой,
Под сенью их в тени друг к другу
Лепились юрты вразнобой.

Здесь с давних пор, о том поныне
Молва идет из рода в род,
Средь ковыля да средь полыни
Трудолюбивый жил народ.

Вокруг отары с табунами
Безмолвно в призрачной дали,
Как будто плыли над волнами,
Чуть оторвавшись от земли.

«Овца – богатство, лошадь – слава,
Для степняка как две руки…»,
За дастарханом  величаво
Вели беседу старики.

Так жил народ, невзгод не зная,
На протяженье многих лет.
Но как гласит молва людская:
Страшитесь бед, пока их нет.

     ***

С утра в степи столпотворенье:
Вчера в аул во весь опор
На жеребце в большом волненье
Примчался всадник с дальних гор.

Он рассказал, что в их пределы
Пришел воинственный народ,
Затмили солнце вражьи стрелы,
Дымы скрутили небосвод.

Пришельцы, хищникам подобно,
Напали на людей и скот
Под дикий свист в порыве злобном
Был истреблен почти весь род.

Вам надо загодя укрыться,
Спасайтесь, время еще есть.
Враги нежданно появиться
В любое время могут здесь.

Куда бежать среди равнины?
В степь далеко не убежишь,
Ни бугорка, ни западины,
Тут не схоронится и мышь.

Да и с детьми укрыться сложно.
И скот – не выжить без скота.
Вдруг обойдется, и, возможно,
В иные враг уйдет места.

Решили ждать. За полдень где-то
Над степью был замечен дым,
Он быстро двигался, при этом
Как будто кто-то правил им.

Беду предчувствуя, с испугом
Все зорко всматривались вдаль.
К аулу, скручиваясь туго,
Плыла зловещая спираль.

Еще чуть-чуть и станет явью
Орда непрошеных гостей,
Прольется кровь по разнотравью,
Спасти б от гибели детей.

Пусть в степь бегут пока не поздно,
В сурчинах старых, в ковылях
Пересидят период грозный,
Поможет в этом им Аллах.

И, повинуясь воле старших,
В степь устремилась детвора,
Для них, в  тот день взрослее ставших,
Ребячья кончилась игра.

А уж над степью задымленной
Свистели стрелы в вышине,
И содрогалась напряженно
Земля от топота коней.

Все молчаливо ожидали,
Невольно выстроившись в ряд,
Когда из мглы тревожной дали
Безумный вылетит отряд.

Лишь мальчуган в худом азяме ,
Веревкой схваченный, как сноп,
Носился с лающими псами,
Смеясь безудержно взахлеб.

Ах, несмышленыш! Злою волей
Судьба твоя предрешена,
Уже видны джигиты в поле,
И речь гортанная слышна.

Сейчас отряд в остервененье
В аул ворвется как волна,
Рыдает мать и в исступленье
Целует сына-шалуна.

Такой беспомощный и слабый,
Кому он нужен? Никому.
Все отдала, на все пошла бы,
Чтоб только жизнь спасти ему.

К Аллаху чувственно взывает:
«Спаси безвинное дитя»,
Собой ребенка прикрывает,
Полу халата приспустя.

Но тут же, словно вспомнив что-то,
В хурджун  заплечный меховой
Пихает мальчика, с расчетом
Прикрыв с поверхности травой.


В сухой бурьян отставив ношу
(Кому нужна трава в мешке),
Шепнула: «Я тебя не брошу,
Я буду здесь невдалеке».

И лишь сердечная успела
Уйти подальше за дувал,
Стрела пронзительно пропела,
Сразив степнячку наповал.

     ***

Пришельцы с гиканьем и свистом,
Побив людей, согнали скот,
Сгрузили скарб, и в поле чистом
Продлили гибельный поход.

В сгоревшем дочиста ауле,
Как три потухшие свечи,
Застыли в вечном карауле
В глухой степи карагачи.


Праздник

В ауле той . За дастарханом
Джигиты грозные сидят.
Они ведут беседу с ханом
О том, как выступил отряд,

В каких пределах побывали,
Как там природа хороша,
О том, что очень тосковали,
Как в дом родной рвалась душа.

Хан слушал, не перебивая,
Облокотившись на кошму,
Порой участливо кивая,
Он был доволен по-всему.

Вчера подвода за подводой
Вошли груженые в аул,
Отряд вернулся из похода
Под крики радости и гул.

А одаль чуть, внизу у речки,
Среди чилиг и таволог
Коровы, лошади, овечки –
Маршрута дальнего итог.

Шумливый праздник был в разгаре,
Когда под треньканье домбры
В ладоши громко хан ударил
И приказал вносить дары.

Перед правителем с гостями
Поплыли сбруи, казаны,
Батманы  с медом и сластями,
Ковры, одежда, таганы.

Хан раздавал подарки щедро,
Предвидя мудро наперед,
Как полетит быстрее ветра
Молва, что любит он народ.

А между тем с подвод прислуга
Несла бессчетные тюки,
Ремнями стянутые туго,
Мешки, корзины, бурдюки.

Какое ж было изумленье,
Когда среди вещей вповал
Один мешок пришел в движенье
И, как живой, пред всеми встал.

Мальчонка в рваном малахае
С глазами, пухлыми от слез,
Глядел по-взрослому, вздыхая,
И утирал ладошкой нос.

Хан яро глянул на джигитов,
Те враз потупили глаза,
Он зашипел на них сердито:
«Что, разум вышибла буза ?»

Клянутся всадники аллахом –
Веселья не было, зане
Они прошли единым махом
По незнакомой стороне.

Когда и где на них морока,
Как с неба сверзилась, про то
Ни сном, ни духом, ни намеком
Не знал решительно никто.

«За недогляд всем всыпать надо,
Да праздник жалко омрачать,
На этот раз вас ждет пощада,
Но впредь придется отвечать.

Чужой в роду моем не нужен!»
Закончил хан, сжимая плеть.
Он был жесток и равнодушен
И не умел людей жалеть.

Приют мальцу в собачьей своре
Нашли при дальнем табуне,
О госте все забыли вскоре
Как о дурном нелепом сне.

Луна светила над равниной,
Звучала грустная домбра,
Под монотонный глас акына
Той продолжался до утра.


Собачий сын

Собаки с рыком злобным грозно
Следили, как сермяжный ком
В грязи ворочался навозной
В сарае с низким потолком.

Когда одежды грязной ворох
Предстал в обличии мальца,
Затихла враз собачья свора
При виде нового жильца.

Под этой крышей в полумраке
От холодов и бурь шальных
Спасались в непогодь собаки,
Что охраняли табуны.

Не ведал пленник малолетний,
Судьбой заброшенный сюда,
Что в этих стенах не последний
Он будет долгие года.

В собачьей стае полудикой
Он обретет свои права,
Для малыша в степи безликой
Другого не было родства.

     ***

С тех грозных дней воды немало
Степные реки унесли,
Прошло с десяток лет, пожалуй,
Как мальчугана привезли.

И вот он раб, лишенный детства,
В табун приставлен к лошадям,
Познал невзгоды с малолетства
И повзрослел не по годам.

Не дай господь такой недоли,
Какая выпала ему,
Среди чужих людей в неволе
Он был не нужен никому.

И голодал, и мерз мальчонка,
Сносил побои и тычки,
Его курная одежонка
Была изодрана в клочки.

И только верные собаки,
Признав оборвыша своим,
Отставив прочь грызню и драки,
Возились и играли с ним.

«Собачьим сыном» мальчугана
Народ пастушеский прозвал,
И он, слуга степного хана,
Другого имени не знал.
               
     ***

Промеж собак тепло. В усладу
Мальчишке спится до утра.
Вставать не хочется, но надо,
На конный двор идти пора.

Заря лениво разливалась
Холодной жижей по снегам,
И оттого мороз, казалось,
Кипел и разом обжигал.

В такую рань в степные дали,
Открыв воротца из жердей,
Под лай собак и крики гнали
На тебеневку лошадей.

Промозглый пар клубился густо,
В нос ударял стоялый дух,
Промерзший снег ломался с хрустом,
И долго вился снежный пух,

Ни шума галочьей толоки,
Ни голубиной воркотни,
На что уж бойкие сороки,
Но даже смолкли и они.

Поземка змейкою исподу
В степь уползала в сизой мгле.
В такую стылую погоду
Мечталось только о тепле.

И лишь собаки, громко лая,
Довольны были всем сполна,
В снегах глубоких утопая,
Носились подле табуна.


Раздумья у костра

Огонь помалу разгорался.
Он, как зверок, в тугом силке
То припадал, то извивался,
То вверх выпрыгивал в броске.

Дым расстилался по поляне,
Вплетаясь в вязь поникших лоз.
Что может быть тепла желанней
В такой отъявленный мороз.

Пастух в плаще заиндевелом,
Присев на ворох будылья,
Тревожным взглядом то и дело
Смотрел в окрестные поля.

Намедни, сказывал хозяин,
Здесь стаю видели волков
За логом в пойменном тугае ,
Не покромсали б стригунков.

Но нет, заснеженные дали
В час предрассветной тишины
В оцепененье пребывали
В убранстве мертвой белизны.

Да и собаки, вон, не чуют
Степных разбойников, не то
Подняли свалку бы такую,
Не удержал бы их никто.

От задубевшей одежонки
Клубился пар, а за спиной
У посиневшего мальчонки
Струился холод ледяной.

Как ни шалел мороз, но все же
Пригрелся парень у огня,
На жестких стеблях полулежа,
Погоду гиблую кляня,

И серых хищников в округе,
И жизнь треклятую свою –
Влачить судьбу раба-прислуги
В чужом неласковом краю.

Он вспомнил призрачные годы,
Когда его ласкала мать,
А он, еще дитя свободы,
Мог с ребятней побаловать.

Аул припомнил, правда, смутно,
Лишь зрилось, как в лучах горя,
Над степью высились могутно
Деревья – три богатыря.

Где милый край, и мать жива ли?
Как тосковал все годы он.
Бежать пытался. Возвращали.
И снова рабство и полон.

Как грозный хан был ненавистен,
Ведь все несчастья он принес,
Из-за его лихой корысти
Пролито много горьких слез.

Не раз рассказывал мальчонке
Табунщик – старый Аманжол
(Об этом знал он понаслышке),
Какие земли хан прошел,

Как грабил дальние аулы
И гнал к владениям своим
Кыпшаков  скот и алтыулов ,
Безмерной жадностью палим.

В сухой степи при маловодье
Их племя грозное адай
Имело скудные угодья,
Хоть и велик был этот край.

В раздумьях и воспоминаньях
Пастух забылся в легком сне,
Но мысль буравила сознанье:
Все хорошо ли в табуне.

Вскочил, стал всматриваться в поле,
От солнца щурясь и снегов,
Ходили лошади на воле
Средь низкорослых ивняков.

Они крошили наст щербатый,
Дробя копытами легко,
Бродили рядом жеребята,
Не отлучаясь далеко.

В костер сухой бурьян подбросив,
Казан подвесил над огнем,
И, глядя в солнечную просинь,
Залюбовался зимним днем.

Столпы, два радужных свеченья,
Напоминая миражи,
Мороза чудное творенье,
Пылали, солнце окружив.

А на земле, снега блистая,
Горели искрами огней.
Немного в зиму выпадает
Таких чудесных ясных дней.

Куржак на всем, как на картинке,
От гибких прутьев лозняка
До каждой ветки и былинки,
Вплоть до иссохшего листка.

Лишь иногда в немом убранстве
Порхнет легко пушинка ниц,
И тишина, как в сонном царстве,
На всем пространстве без границ.

Зафыркал, угли заливая,
Казан с горячим кипятком.
Как хорошо в мороз бывает
Побаловать себя чайком.

Достал какую-никакую
Из сумки снедь, что взял с утра,
Поел, и, долго чай смакуя,
Сидел в раздумье у костра.

Он снова вспомнил Аманжола,
Что несмышленыша сберег
В тот в самый первый год тяжелый
И помогал ему как мог.

То сунет пресную лепешку,
То одежонку иногда,
Поднял мальчонку понемножку,
Теперь батыр он хоть куда.

Уже давно среди смуглянок
Он заприметил Фатиму,
Да не дает табунщик хана
Встречаться с дочерью ему.

Но ничего, пока он стерпит,
Но будет в жизни поворот,
Умчится он в родные степи
И дочь адая заберет.

Собачий лай поднял парнишку,
Не волки ль вышли на разбой,
Но вскоре понял: то зайчишку
В степи гоняют псы гурьбой.

Попал несчастный в передрягу,
Не возвратятся псы назад,
Пока не выловят беднягу,
Велик охотничий азарт.

Мне тоже что ль сходить в распадок,
Где чернобыл да тростники.
В них много белых куропаток,
Пожалуй, брошу там силки.

И впрямь, в угодье много дичи,
С десяток птиц в мешке принес:
- Ну вот, и мы теперь с добычей,
Собой довольный произнес.

Зимой, известно, день недолог
Чуть-чуть и сумерки падут,
А там и ночь набросит полог,
И звезды ранние взойдут.

Пора сбирать лошадок в поле
Да и, пожалуй, на ночлег.
Весь день с утра паслись на воле,
Ишь, разграбастали как снег.

Помалу сумерки сгущались,
День быстро таял без следа,
Когда с кочевки возвращались,
Горела первая звезда.

     ***

День изо дня все эти годы,
Наедине с самим собой,
Мальчишка жил, поправ невзгоды,
И споря с собственной судьбой.


Мерген

Пестреет степь в рябых накрапах
Засохших пятен солонца.
Разносит ветер пряный запах
Шалфея, мяты, чабреца.

На взгорках важно средь полыни,
Застывшей в горечном бреду,
Татарник встал не без гордыни
У всей округи на виду.

Шары безродного качима
Над распушенным ковылем
Вдруг проскользят неудержимо
За уходящий окоём.

Промчится всадник одиноко
С камчой ременною в руке,
И тишина. Лишь хищный клёкот
Порою слышен вдалеке.

Там у оплывшего шихана,
Что подпирает небосвод,
На камне в форме истукана
Степной орел добычу рвёт.

     ***

Пастух, подбросив в небо птицу,
Следил, подавшись чуть вперед,
Когда она, узрев лисицу,
На землю камнем упадёт.

Лет пять назад (шёл год куяна ),
Беда большая в степь пришла:
Вплоть до колючего бурьяна
Спалило солнце всё дотла.

Урман, стоявший в отдаленье,
Верстах в пятнадцати пути,
Был тем единственным спасеньем,
Где можно было корм найти.

Там и провёл парнишка лето,
При табуне и ел, и спал.
Однажды он в чащобе где-то
Гнездовье беркута сыскал.

Три дня следил, подкравшись близко,
Перевести не смея дух.
Не без труда и не без риска
Достал тайком птенца пастух.

Был балапан  неоперённый
Большеголов и желторот.
Он щёлкал клювом обозленно
И когти вскидывал вперёд.

Пришлось немало потрудиться,
Чтоб из невзрачного птенца,
Хоть и семейства гордой птицы,
Взрастить охотника-бойца.

Всё видит беркут хищным взглядом,
Свершая грозный свой полёт,
Ни в далях призрачных, ни рядом
Будь мышь, и та не проскользнёт.

От лап его и крыльев сильных
Пощады и спасенья нет,
Когда он в зарослях ковыльных
Горячей кровью метит след.

Со сворой псов и ловчей птицей,
Сидящей сонно на ремне,
Пастух без устали носиться
Мог за добычей на коне.

К тому ж, из талового лука
Он поражал любую цель,
Будь то в урмане копалуха
Иль на равнине журавель.

Пошла молва о парне вскоре:
«Какой удачливый мерген ,
В любом выигрывает споре
И на охоте, и в байге .»

А паренёк и в самом деле
И повзрослел, и возмужал,
Он долго шёл к заветной цели
И долгожданный час настал.

Он первый в конном состязанье,
Пред ним пасуют силачи,
И, по всеобщему признанью,
В степи нет лучше беркутчи

За то герой воспет акыном,
Батыром главным наречён,
Но всё равно «собачьим сыном»
В чужом краю остался он.

Он сильный, как могучий беркут,
Но притороченный к седлу.
И всё же раб в душе низвергнут,
Пришла пора ответить злу.

О, сколько раз все эти годы
Мечтал забитый мальчуган,
Терпя обиды и невзгоды,
Что будет злой наказан хан.

Что всё равно придет расплата,
Хоть и прошло немало лет,
За кровь, пролитую когда-то,
Придётся всем держать ответ.


Возмездие

На шынорак   за полночь где-то
Спустилась, гукая, сова.
- Перед бедой бывает это, -
Гласит народная молва.

- Кыш-кыш, негодная,- с тревогой
Вскричал хозяин юрты хан, -
Лети себе своей дорогой,
Покинь немедленно мой стан!

Глаз до рассвета не смыкая,
Хан проворочался тогда
В постели, думая, какая
Ему предвидится беда.

Здоровьем, вроде, не обижен,
Достаток есть – не обделен,
Уран   в степи огромной слышен
Среди бесчисленных племен.

Но неспокойно как-то все же,
В догадках пухнет голова.
Надолго этот бред, похоже.
Ах, эта глупая сова.

     ***
 
Спустя дней пять под утро рано
Под лай собак, покинув стан,
Взрывая в клочья тлен тумана,
Умчался в степь с прислугой хан.

Решил отвлечься на охоте,
Прогнать тревогу и тоску,
Увидеть сокола в полете,
Сразить сайгака на скаку.

С колчаном стрел и с ловчей птицей
Уж преднамеренно иль нет
В тот день подался порезвиться
В степную даль пастух чуть свет.

В степи, известно, места много,
Но есть негласный договор:
Всегда идти своей дорогой,
Пересечешься – будет спор.

И надо ж было так случиться,
Одновременно с двух сторон
Стрелки увидели лисицу
И птиц отправили вдогон.

Когда к затравленному зверю
Хан за мергеном подоспел,
Батыра взглядом злым измеря,
Срывая голос, прошипел:

- Как ты посмел, холоп презренный,
Охоте ханской помешать?
Наказан будешь непременно,
Плетей тебе не избежать.

Ты, вражье семя, не иначе
Забыл кто ты в степи моей?
Никто! Всего-то сын собачий.
С дороги прочь да поскорей!

- Да, грозный хан, я – вражье семя,
Презренный раб, собачий сын.
Ни род не ведом мне, ни племя,
В степи бескрайной я один.

Не по твоей ли жесткой воле
Я детских радостей не знал,
А замерзал и плакал в поле
И злого хана проклинал.

Ты погубил мой род несчастный,
Аул старинный сжег дотла.
Как можешь жить ты, хан всевластный,
Принесший людям столько зла.

Все убиенные тобою
Отмщенья праведного ждут.
Мне уготовано судьбою
Свершить по божьей воле суд.

Хан взвизгнул: - Выкормыш поганый,
Никак сорвался ты с цепи.
Вяжите, слуги, пса арканом
Да протащите по степи.

Ишь, возомнил себя мергеном:
И лук и беркут на ремне,
Хоть ты и выглядишь отменно,
Принадлежишь-то с детства мне!

Но слуги, встав неподалеку,
С мергеном спорить не хотят.
Лихой батыр в мгновенье ока
Их разбросает, как котят.

- Ах вы, трусливые шакалы,
Вам не сносить своих голов,
Вы смельчаки лишь у чувала,
Где подают к обеду плов!

От злости с губ срывалась пена,
Хан ненавидел всех, но враз
Узрев стрелу в руках мергена,
Заверещал и скрылся с глаз.

Мерген за жирным тарбаганом
Не станет гнаться на коне.
Еще не раз столкнется с ханом
Батыр в степи наедине.

Но поступила жизнь иначе,
Она порой берет права
И суд вершит, а это значит,
Что божья воля такова.

       ***

Под Наурыз   случилось это.
Пастух с любимой Фатимой
В глухой степи плутали где-то,
Не торопясь в тот день домой.

Когда под вечер подъезжали
На лошадях к аулу вскачь,
Еще поодаль услыхали
Неясный шум и громкий плач.

А вскоре жуткая картина
Открылась взору седоков:
Аул горел и над равниной
Тянулся дым до облаков.

В багряных отсветах пожара
Снег окровавленный блестел,
В кровавом месиве лежала
Вразброс по полю груда тел.

Позднее люди рассказали,
Как в одночасье мирный стан
Враги с налета растерзали,
Хоть их с отрядом встретил хан.

Сражались яростно джигиты,
Но не смогли унять врага.
Все пали, как один, убиты,
Уткнувшись в  белые снега.

Собрав нехитрые пожитки
И на возы столкав с трудом,
Пришельцы двинули кибитки
Вдогон за угнанным скотом.

     ***

Все дни последние в смятенье
Пастух подавленный ходил,
Однажды он, как в сновиденье,
Уже такое пережил.

Пусть смутно, временем размытый,
Он помнил вражеский набег,
Как громко цокали копыта,
Как потерял он все навек.

Чужая даль, чужие люди,
Годов суровых череда.
Такое сердце не забудет,
Такое помнится всегда.

Да, лет прошло с тех пор немало,
Года невидимо текут,
Но все ж, хотя и запоздало,
Свершился грозный божий суд.

Как ждал его несчастный пленник,
В сиротстве выросший меж псов,
Чужой во всем иноплеменник
Без прав, без имени, без слов.

Но, вопреки всему, подъема
Душевных сил не ведал он,
Напротив, бедствием разгрома
Был неподдельно удручен.

Ведь в столкновении кровавом
Безвинных много полегло.
Когда конец придет расправам?!
Доколь случаться будет зло?!

А зло творилось постоянно:
Набеги, стычки, баранта ,
Земля в аулах кровью рдяной
Была обильно полита.

Терпел степной народ невзгоды,
Страдали все – и мал, и стар,
Особо в бедственные годы
При нападении джунгар .

     ***

Когда снега сошли в ложбины
И разбрелись в степи стада,
Пастух, собачий сын чужбины,
Аул покинул навсегда.

С собой красавицу-невесту
Увез удачливый стрелок.
Куда подался – неизвестно,
В степи несчитано дорог.

Прошел в ауле слух в то лето,
Как молодой еще мерген,
Собрав отряд, в предгорьях где-то,
Побил джунгар и взял их в плен.

Что было дальше? На равнине
Батыра затерялся след,
Но помнят люди и поныне
Степную быль ушедших лет.