Новая подборка в Слово Word, 111

***
Это ласка вселенская, а не тоска,
это грёзы и сны, а не грусть.
Мальчик-с-пальчик по камушкам дом отыскал.
Я по звёздам к тебе доберусь.

Я увижу тебя и тебя обниму
в этом млечном сердечном тепле.
И увижу, быть может, сквозь вечную тьму,
что не видела здесь на земле.

Это будет со мною, не может не быть,
пусть ещё через тысячи лет.
А пока я тебя продолжаю любить
и ловить каждый лучик и след.

Каждый детскою сказкой по жизни ведом,
эту даль ощущая как близь,
где нас ждёт поднебесный несбыточный дом,
где любимые нас заждались.

***

Множится прожитых лет поголовье,
им не забыться, не слиться.
Цифры окрашены собственной кровью
и проступают на лицах.

Да и поэзия вовсе не праздник,
не мелодичная читка.
Если писать — то как в ночь перед казнью,
выдав секреты под пыткой.

Только любовь мотыльком легкокрылым
в воздухе летнем порхает
и улыбается сумрачным рылам,
ластится, нежит, кохает.

И нипочём ей ни годы, ни смерти…
Реет над грузом былого,
в клюве неся драгоценный конвертик,
где три заветные слова.

***

Живу, сама себе не рада,
не отличая ночь от дня.
И только ты, моя утрата,
роднее друга или брата
с годами стала для меня.

Доносят шёпот твой деревья...
Но где тот призрачный причал?
Однажды отворила дверь я –
какой-то нотою доверья
мне чей-то голос прозвучал.

Того уж нет, и те далече...
Не всё нам нужно понимать.
Не говорить, что время лечит,
а просто руки класть на плечи,
а просто молча обнимать.

***

Люблю я эти пасмурные дни
за то, что так нерадостны они,
за то, что ничего не обещают –
ни солнышка, ни ласки, ни весны,
за то, что с нами так они честны
и лень нам снисходительно прощают.

Ну здравствуй, хмурый серенький денёк!
Присяду на тебя как на пенёк
и отдохну от бега и прогулок.
А ты, не обманя и не маня,
свернись клубочком в доме у меня,
найдя там поуютней закоулок.

Себя на домоседство обреку
и вспомню Саши Чёрного строку:
«Ну сколько вас ещё осталось, мерзких?
Все проживу!» И этот тусклый день,
любя его застенчивую тень,
его туман и слабый свет нерезкий...

Спасибо, день, что ты хотя бы есть,
что позволяешь быть такой как есть,
что можно пред тобой не притворяться,
как тот, кто так же хмур и одинок,
кого хотелось взять бы в свой денёк,
и сбросить с сердца маску и наряд свой.

***

Весна, что делать мне с тобой?
Ходить, ходить без всякой цели,
смотреться в купол голубой,
души не чая в птичьей трели.

Без сил, без смысла, как во сне,
вобрать всё, без чего нищаешь...
И что с того, что лично мне
ты ничего не обещаешь.

Но даже в миг, когда блесна
подденет жизнь мою за жабры,
я и тогда, моя весна,
в тебя впиваться буду жадно.

Без хлеба неба не прожить,
как и без солнца каравая,
и мне над ними ворожить,
на этом свете убывая.

Задача сердцу внушена:
прожить весну как таковую,
что в лужах нам отражена,
любую, грязную, живую,

пусть сор, и тина, и помёт,
потоки с запахами гнили,
когда за горло смерть возьмёт,
и ты почуешь: или — или.

Но в трещинках и в бугорках,
не зная низости и зла лишь,
ты бьёшься, жизнь, в моих руках,
и расставаться не желаешь.

***

Коню не смотрят в зубы, пусть даже он троянский,
и я всегда так рада подаркам от судьбы.
Пусть даже волк тамбовский то будет или брянский…
Целуют те же грабли расшибленные лбы.

Бывает, вычитанье даст больше чем сложенье,
хоть то не сразу видно обобранной душе.
Какое-никакое, но жизни украшенье,
когда любовь лепила я из папье-маше.

Хоть золотник непрочен — я в нём души не чаю,
и пусть судьбы уроки и впредь не будут впрок.
Я жадина — билета Творцу не возвращаю.
Я лучше обменяю на гениальность строк.

***

Так грубо был разрушен сон
мусоровоза громыханьем,
что его внутренний музон
предстал со всеми потрохами.

Порхало что-то в глубине,
кузнечик скрипочкой пиликал,
и кто-то шёл навстречу мне,
сияло небо чьим-то ликом.

Лежали внутренности сна,
ещё дымясь и воздымаясь,
была себе я не ясна,
не знала, кто теперь сама есть.

Был сон на части расчленён,
не завершивши разговора,
непонят и неутолён,
родившись из такого сора,

что вам не снилось никому…
«О не понять вам, гномы, гномы»,
как, мозговую вскрыв тюрьму,
на свет рождаются фантомы.

Мой сон, в коробочку вернись,
в копилку, в лампу Аладдина,
молю, сначала мне приснись,
не тронут мусорной скотиной,

картиной, что не лапал взор,
невидимой, неподцензурной,
в которой счастье и позор
слились с кладбищенскою урной.

Он был мой личный, нутряной,
освобождая дух мой пленный,
моей непознанной страной,
необитаемой вселенной.

Явясь из заповедной зги,
мой сон, зарёванный и рваный,
ножом консервным вскрыв мозги,
что как пружины из дивана

торчат, бесстыдно обнажив
всю сокровенную начинку,
теперь лежит, не мёртв, не жив,
под небом комнатным с овчинку.

***

Ты любила, была, копила,
но судьба учиняет шмон.
Каждый шорох пустого пыла
ей преступен, дешёв, смешон.

Вычищает мои заначки,
что таила на чёрный день -
все кусочки, клочки, заплачки,
строчек трепетных дребедень,

вычищает все закоулки,
все укромные закутки,
и несбывшиеся прогулки,
и засушенные цветки,

недоученные уроки,
недовымершие друзья,
и надежд неизжитых крохи,
и все мысли о чём нельзя…

Чтоб осталась душа, пустуя,
без сиянья бесслёзных глаз -
всё под корень, под нож, вчистую -
обнуленье, грабёж, коллапс.

На границе души и тела -
беспощадное: хенде хох!
Мало ли чего ты хотела.
Мало ли чего хочет Бог.

***

Молчанье Бога на моё алло,
молчанье сердца, ставшего мало,
мир, потерявший слово, что вначале,
гол как сокол, как осень без листвы,
зима без снега, речка без плотвы,
бесслёзный плач, молитва без печали.

Молчанье рыб, воды набравших в рот,
молчанье, что внутри наоборот,
как крик у обезумевшего Мунка,
глас вопиющих в мировой дыре,
и даже рак не свистнет на горе,
поскольку бессловесна эта мука.

Молчанье от простого как му-му,
которое я запросто пойму,
уютное и тёплое как в норке,
до высшего, что райское гнездо,
звучащее высокой нотой до -
силентиум от Тютчева и Лорки.

Пусть радость — это будущая грусть,
и так хрупка, что только тронешь — хрусть!
но пусть хотя бы по сердцу погладит…
Но ты же не Молчалин, а молчун...
Я воду в ступе истово толчу
и вилами пишу на водной глади.

А ты не слышишь, как тебя люблю,
стихами тормошу и тереблю
как ватою заложенную душу.
Молчат слова за вечность до весны,
их мучат летаргические сны,
кошмары их увиденные душат.

Но в них тебе постигнуть не дано
двойное заколдованное дно,
тебе видна лишь только оболочка.
Царевна не жива и не мертва,
пробудят ли сакральные слова?
Смертельная по сути проволочка.

А дальше то молчание ягнят,
о коем будет фильм однажды снят,
а дальше — тишина, как у Шекспира…
И не поможет никакой айкью,
когда стоишь у бездны на краю,
где поразит безмолвия рапира.

Не думать больше, быть или убить,
тебя по умолчанию любить,
да, мир богат и с каждым часом краше,
но всех сильнее будет меж людьми
единственная капелька любви,
молчанья переполнившая чашу.

***

И не понять, свои беды итожа,
как мог чужой стать ближайших дороже?
Нас разделяет как пропасть лишь шаг.               
Но моего ты не просишь участья...
Как ты обходишься в жизни без счастья?
Без моей жизни обходишься как?

Я из окошка гляжу на дорогу.
Вдруг ты пришёл и уже у порога?
Кроме тебя мне не нужно гостей.
Всё, что вещают — хотела б забыть я,
кроме твоих драгоценных событий
я не хочу никаких новостей.

Разные судьбы и разные будни…
Я у себя буду спать до полудня,
ну а тебе собираться к восьми...
Жду тебя вечно как с фронта солдата.
Помнишь, у Чехова: если когда-то
жизнь моя будет… приди и возьми...

***

Куда уместней было б умереть,
чем от твоих объятий обмереть,
когда осталось жизни уж на треть,
когда по волосам уже не плачут.
Но снова о весне кричат грачи,
и сердцу не прикажешь: замолчи,
хоть нежность обречённая горчит,
и что с того, что я грешна иначе.

Да, я странна, но это мне идёт.
А кто не странен? Только идиот.
Нормальных нет, - сказал Чеширский кот,
и это было, в сущности, нормально.
Да, я стара, но ведь любовь старей,
старее всех церквей и алтарей...
Твоё лицо при свете фонарей...
И счастье было, кажется, в кармане.

Хотя я до сих пор не поняла,
что это было — глаз ли пелена,
или душа и впрямь опалена
божественным огнём из преисподней.
Что это было - прихоть и каприз,
или небес таинственный сюрприз,
и я кружусь с тобой под вальс-каприс,
и всё уже исполнится сегодня.

***

Пусть всё пройдёт, развеется как дым,
забвением покроется седым,
пусть обглодает жизнь меня как липку,
а я иду по нашему мосту,
где ожидала, чуя за версту
твои шаги и слабую улыбку.

Я из неясных линий и штрихов,
из слёз и недописанных стихов,
твоей судьбе и жизни не помеха.
Порежу душу всю на лоскутки,
на носовые для тебя платки,
но не для плача только, а для смеха.

Мне всё равно, что скажет мир честной,
я истине не верю прописной,
забыты все законы и приличья,
остался только этот лес лесной,
осталось лишь осеннее весной,
осталось только солнечье и птичье.

***

Ты пришёл на минутку ко мне навсегда,
снег расчистил в душе, растопил ото льда,
чтобы больше не ведала злого.
Как угодно пусть душу мою искорёжь -
но теперь никуда от меня не умрёшь,
я узнала волшебное слово.

Ты во мне прорастаешь как тихий цветок,
моей жизни застенчивый новый виток
в одинокой безгласной пустыне.
Я с балкона смотрю тебе истово вслед,
сколько б мимо холодных ни минуло лет,
этот взгляд никогда не остынет.

Я на ветер слова, ну а ты их лови,
все они о незамысловатой любви,
невесомой, туманной и зыбкой,
что порой проступает сквозь сумрачный день,
за тобою скользя неотступно как тень,
пробавляясь одной лишь улыбкой.

***

Не задаёт вопросов
истинная любовь.
День её нежно-розов,
вечер её лилов.

В лиственном вальсе кружит,
в золоте фонари...
Ты не ищи снаружи,
это живёт внутри.

Не убоясь морозов,
свой излучает свет.
Не задаёт вопросов,
ибо не ждёт ответ.

Спрашивает ли солнце
у поднебесных тел,
может, кому-то жжётся,
может, кто не хотел?

Спрашивает ли дождик
в знойный весенний день,
не напоить ли позже,
или убраться в тень?

Нет, изливают щедро
струи свои, лучи.
Так подставляй же недра,
радуйся и молчи.

Благодаря любови
зрячи и не немы,
мы оживаем в слове,
выхвачены из тьмы.

И бесполезно рваться,
биться в крови зари...
Эта дверь открываться
может лишь изнутри.

***

Мы с тобой - два берега, как в песне.
Но река-то всё-таки одна.
Может быть, так даже интересней -
если нет исчерпанности дна.

Счастье - это правило и норма,
но порою — непривычно всё ж -
может принимать такие формы,
что его не сразу узнаёшь.

Облако, меняющее облик…
Дерево, обнявшее балкон…
Их природный немудрящий опыт
сердцу сообщает свой закон.

Может, это фейерверк на торте,
или разноцветный колпачок,
иль улыбка у кота на морде,
или сердца пламенный лайчок.

***

Мне не фиолетово,
не до фонаря…
Знаю, что не следовало.
Верю, что не зря.

Вижу словно в рамочке
всё, что утекло...
Нет, мне не до лампочки.
На душе тепло.

Мне не фиолетово,
мне не хоть бы хны.
Видимо, поэтому
ты приходишь в сны…

И порхают бабочки
в сердце до зари…
И летят на лампочки
и на фонари.

Обжигаясь, падают
под ноги толпе,
но хоть миг, а радуют
песней о тебе.

***

Завелась небесная шарманка,
музыка неслышимая сфер…
Я клюю на сладкую приманку,
и уже не страшен Люцифер.

Сердце напоив целебной мутью,
став неуязвимою для жал...
Но затихла жизнь на перепутье,
словно кто на паузу нажал.

И простыми в сущности вещами
отрезвляет дождика петит...
Старость от любви не защищает,
а любовь — от смерти защитит.