гроза

резко потемнело на улице. ветер стукнул в раму. ты выглянул в окно, сказал: надвигается гроза. и закрыл защёлку.
стало темно и в комнате. в шкафу нашлась свеча, огонёк весело вытянулся и стал гореть вверх. как бывает перед грозой, запахло пылью. не домашней, а пылью уличной, дорожной.
загромыхало.

я подумала, ну вот, и правда, как-будто бьют в медный таз молотком. было поздно. кровать звала спать. ты лёг.
гремело очень сильно, било в крышу, катался ветер по черепице. мне стало страшно.
прижавшись к твоей спине, я смотрела в стекло окна, чтобы увидеть молнии. и ждала, когда же польётся вода. ведь тогда громыхать перестанет.

а на небе всё гремело. казалось, эта стирка, чего-то металлического, не завершится сегодня. я накрылась с головой одеялом, слушая, как ты спишь. как ты мог спать, я не знала.
я стала думать про грозу, про дождь, про мокрую траву, цветы, которые облетят, птиц, которые сидят в своих гнёздах и боятся, про кошку, которая куда-то подевалась, про то, что ты такой тёплый, про то, что хочется пить, про то, что свеча догорает.

снова громыхнуло, засверкало. мне на ухо сказали «не бойся, пошёл дождь, уже не страшно», и, открыв глаза, я поняла, что разговариваю с вернувшейся кошкой. она улыбается и гладит меня по голове, и все повторяет «не бойся, не бойся, не бойся»…
я задремала.

пахло мокрым садом, крыльцо залило полностью. к доскам прилипли опавшие цветы шиповника. гроза ушла за реку и там всё всхлипывала и громко вздыхала. выплеснув из своего таза воду, выплеснула с ней и младенца. по имени Июль.

восток уже светлел. и сигарета нетерпеливого курильщика уже горела вверху. и искры пепла её летели и гасли, не успевая упасть. или это были дальние зарницы ушедшей грозы. туман поднимался от тёплой земли и мешал разобрать. день обещал прийти жарким. пахло молоком.
ты вышел на крыльцо и встал рядом. «хочешь пить?»