тина

пришла сюда, чтобы слушать траву на воде и зализывать раны
сращивать этот порез от острой словесной катаны,
будто два берега у реки - один левый,
другой неизбежно правый
настолько правый, что не поспоришь
и не отыщешь изъяна

сочится рана зелёной речной водой.

на самом деле, тут сращивать ещё рано:
оно живое, яростное, прощальное
кричит от боли и ноет кровью
и та шипит на камнях у моих подошв.
когда оказался кому-то не нужен и не хорош
и хоть ты разбейся в лепёшку и триста завтраков приготовь -
в конце всё равно "я надеюсь, что ты поймёшь"

и ты понимаешь, конечно. не в глаз, а в бровь
не поверху, а под кожу, надейся, что не помрёшь
и дух не испустишь до следующего рассвета
в любимой сказке был белый мох на такие беды,
но тут, подруга, держись:
течёт и течёт, никаких не хватает мхов.

только сплёвывать яд,
очищать нутро,
отрезать, не жалеть отравленных потрохов

и то, что что-то внутри сломалось и оторвалось -
это не шутка и не каламбур,
а самая что ни на есть реальность
ты морщишься, но принимаешь её как данность
дурацкую и жестокую - уж какая досталась
чрез километры "не верю" и "что за бред"

ты будешь в моём шкафу такой симпатичный скелет.

не знаю, сколько должно пройти суток и световых лет,
чтоб затянулось ряской и тиной
и там, где оторвано, зажило,
а где разрезано - стало гладенько и без швов

когда нечего больше воскликнуть и предъявить,
даже нечего возразить -
остаётся жить
смотреть на чёрную воду, текущую в даль моста,
дышать свободно
и любоваться на новый шрам,
в котором мягкая травяная нить.