МОЙ ЛЕС

Сюда я иду, как в собор прихожанин.
Руками, как веслами молча табаня.
Никто, имярек, рядовой горожанин,
Которому лес - как для вшивого баня.

Сжимаю в ладони я ручку корзины
Как свой штангенциркуль упоротый токарь.
Мне есть, что искать в терпком мраке низины,
И есть мое дерево - древний осокорь.

Как вросшие в плоть тарталетки хитина,
Изржавленных звеньев рябые порядки.
Река обмелела, иссохлась плотина,
Лишь старый осокорь как будто в порядке.

Ну здравствуй, Батыя мой помнящий предок.
На это мне крыть и оспаривать нечем.
Ему поклонюсь,а потом напоследок,
Прильну я к стволу благодарным предплечьем.

Он даст мне своей несгибаемой силы,
Хоть малую толику жизненной праны,
Что б долго мне было еще до могилы,
И что бы прошли застарелые раны.

Обвитый цепями, стоит равнодушен.
Как гордый Риварес к смертельной шрапнели,
А я не ведусь, и по - трезвому скушен,
Спокойный, как падре, сиречь Монтанелли.

Умолкли давно, и не стонут от ветра
Стальными цепями провисшие фалы.
За речкой лесные лежат километры,
Но мост обветшал, и зияют провалы.

Сбежав от работы, детей и супруги,
Хочу раствориться в лесной ипостаси.
Поправив ремни, как возничий подпруги,
Вздохну, и тихонько пойду восвояси.

Конечно, зависнуть я мог и в кафешке,
Плевать мне на клапан, который митральный.
Холодная водка, от шефа пельмешки -
Но счел ситуацию диаметральной.

Вдруг так захотелось пройти по заветным,
Лишь мне только ведомым по - самобранкам,
Где щелкает ветер курком пистолетным,
И стонет протяжно сбежавшим подранком.

От ветра,( когда - то писал Солоухин),
Рождается гриб, покидая мицелий,
И он, несмотря на нелепые слухи,
У всех грибников каждый раз на прицеле.

Я знаю, где грузди гнездятся по склонам,
В синеющих мхах хороводят лисички,
Снуют зеленушки в прикиде зеленом,
И жмутся опята, худые, как спички.

Некошеный луг буйнотравием росен.
Грибами запахли протяжки прохлады.
Овраг ощетинился кольями сосен,
Под ними маслята выводят рулады.

Когда раздробившийся свет полуденный,
Коснуться их скользких панам успевает,
Я вижу, как в редких просветах найденный,
Подрост поалевшей листвой доспевает.

Обглоданных пней плесневеют стаканы,
Колышут ветвями мохнатые ели.
Грустят вековые дубы - великаны,
И крылья сложив, к веткам эльфы присели.

На зАлитых солнцем колючих полянах,
Так терпко и душно стоят дикоросы,
Синеют цветы колокольчиков пьяных,
И стразами виснут хрустальные росы.

Проносится ветер в зеленой карете,
Медведь объедает малины куртину,
Рябина - художница в красном берете,
Мазками небрежными пишет картину.

В низинке - приют одинокого клена,
Что осенью ярким горит фейерверком.
А здесь, на пригорке, в бикини зеленом,
Осины волнующим тешатся тверком.

Взошли небеса багровеющей хлябью,
В раздавшихся тучах проснулись раскаты.
Покрылась речушка разрозненной рябью,
И запузырилась ритмичным стаккато.

Прогонистый ливень закончился скоро,
И струи не долго на дядю пахали.
Земле закупорив открытые поры,
Они высоко над землей высыхали.

Не долго кипели зеленые своды,
Стволы напитав долгожданною влагой,
Но вдруг отошли, как у рожениц воды,
И пал зачастил по траве жадной драгой.

Так мертвый сушняк, от разряда занявшись,
Устроил деревьям живым крематорий,
Лютует огонь, до небес приподнявшись,
И жаждет все новых себе территорий.

Совсем растерявшись, и не узнавая,
Засыпанных пеплом знакомых дорожек,
Как недопеченный кружбан каравая,
Уже не спешит неприкаянный ежик.

Пожар исчерпал все возможные квоты.
Голодный огонь, словно пьянь, куролесит.
Как больно мне видеть до дрожи, до рвоты,
Сгоревших гектаров смердящие веси...