Ода Намеки На Бессмертие Уильям Уордсворд

ОДА: НАМЕКИ НА БЕССМЕРТИЕ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РАННЕГО ДЕТСТВА

(ВЕЛИКАЯ ОДА)

УИЛЬЯМ УОРДСВОРТ

I

Дитя - словно отец для всех мужей;
И Я мог бы пожелать, чтобы дни мои
Связали их друг с другом узами природы.
(Уордсворт, "Мое Сердце Упадает Ввысь")

Было время, где луг, роща и ручей,
Земля и всякий простый вид,
Видались мне
Одетыми в небесный свет,

И слава, и свежесть той мечты.
Сейчас не ведомы, как было то веками;
Свернуть во что бы то ни стало, Я бы мог,
Ночью или днем.
Те вещи, что видел прежде, их ныне видеть не могу.

II

Радуга, что появляется и гаснет,
И так прекрасна Роза,
Луна, что с радостным свечением
Светит вокруг, где небеса обнажены,
Водопады звездной ночью
Красивы и верны;

То солнечного света славное рождение;
Но, все ж, Я понимаю, куда бы Я ни шел,
Что прочь сходила слава от земли.

III

Теперь, когда птицы вьют радостную песнь,
И покуда агнцы молодые связаны
Из табора звучанием образным,
Там мне приходит одному печали мысль:
Идущим чрез года мне выдалось наитие,
И снова Я силен:

Бьют водопады своими трубами с обрыва;
Нет более печали должной закалять неверное;
Я слышу Эхо через вершины плотных гор,
Ветра ко мне приходят от полей из сна,

И вся земля полна веселья;
Земля и море
Все отдают себя той радости,
И с сердцем Мая
И каждый Зверь содержит выходной;
Ты, Радости Дитя,
Ликуй вокруг меня, дай слышать ликование, ты радый Мальчик-Пастырь.

IV

Вы благие существа, я слышал зов,
Вы друг друга создаете; Я вас понял,
Небеса смеются вместе с вами в вашем юбилее;
Мое сердце захватило ваше празднество,

Мыслью моя глава созрела,
Полненье ваших нег - Я знаю - Я знаю все сполна.
О злобный день! Я был бы удручаем
Пока Земля сама себя обогащает,
На это утро сладостное Мая,
Когда в нем дети отбирают
Со всех сторон,

Во множестве долин далеких и просторных,
Свежие цветы; пока солнце светит тепло,
И к Матери Дитя на руки побежит: -
Я слышу, слышу, от радости Я слышу!
- Но Древо есть, из многих их, одно,

Единственное поле, Я наблюдал за ними,
Они оба молвят о чем-то, что ушло;
Фиалки у моих ног
Повторяют тот же толк:
Куда пропал вдруг отблеск их?
Та слава и та мечта, сегодня где они?

V

Рожденье наше всего лишь сон и забывание:
Душа, восходит вместе с нами, нашей жизни Звезда,
Имеет еще где-либо свои она названия,
И идет издалека:

Не в забывчивости, на ее пределах,
И не в промолвленной наготе,
Но плывущие облаками славы мы идем
От Бога, который есть наш дом:

Полно Небо в нашем детстве вокруг нас!
Тени темницы-дома шумят заслоном
Перед Мальчиком, что вырастет,
Но сохранит он свет, откуда этот ток,
Его он видит в своей радости;

Юность, что каждым все днем далече от востока
Повсюду быть должна, недвижим Жрец Природы,
И с видением прекрасным
На его пути участным;
Во времени Муж видит, как оно гаснет,
И тускнеет в частном свете дня.

VI

Земля для радостей своих круги положит;
Стремления она имеет в своем природном толке,
И, даже с неким Материнским разумом,
Не целить, все же, мысли недостойные,

Домашняя Наседка делает, что может,
Толкнуть ее Приемника-дитя, ее сокамерника Мужа,
Забыть ту славу, он когда-то что знавал,
И тот дворец имперский, откуда он пришел.

VII

Встречай Дитя среди его ново-рожденных нег,
Шести годов любимец размером с пятачок!
Смотри, где он лежит среди работы своих рук,
Взбодренный поцелуями от матери своей,

И со знакомым светом от его отцовских век!
Смотри, у ног его какой-то план иль карта,
Некий фрагмент его мечты о жизни человека,
Созданный им самим с ново-изученным искусством

Свадьба или фестиваль,
Траур или погребение;
И сердцем всем наполнено,
И для того он сочиняет свою песню:
Чтобы наладить свой язык
Для деловых бесед, любви ли спора;

Но то не продлится долго
Пока то не отбросят в сторону,
И с новыми радением и гордостью
Маленький Актер возьмет другую роль;

Полня со временем свои «подмостки юмора»
Всеми Лицами, застылыми до возраста,
Что Жизнь приносит своей свитой;
Как будто все его призвание
Без окончанья было подражанием.

VIII

Ты, изобличит чей внешний облик
Твоей Души безмерность;
Ты философ лучший, все же, кто содержит
Твое наследие, ты Око посреди слепых,
Что глухи и безмолвны, читает вечность бездны,
Извечным разумом всегда гонимый, -

Могуществен Пророк! Провидец благий!
На ком те истины нашли покой,

Что мы всю жизнь искупаем, чтобы обрести,
Во тьме потерянное, темноту могилы;
Ты, над которым твое бессмертие
Рождает словно День, Господина над Рабом,
Присутствие, что вместе не составить;
Ты малое Дитя, но слава в могуществе твоем
Небесно-рожденной свободе на бытия лесах,

Зачем с таким упорством боли ты зовешь,
Года свести к единству неизбежно,

Столь слепо, в раздоре с твоей благостью?
Вскоре Душа твоя возьмет земной свой вес,
И обычай на тебя падет постылым грузом,
Тяжелый, как мороз, глубокий, почти как жизнь!

IX

О радость! в чувственных углях
Есть нечто, что живет,
То, что Природа еще помнит,
То, что столько было мимолетным!

Мысли о несущихся годах во мне плодят
Благословения без умолку: не явно

Тому, что более достойно быть освящено;
Восторг и свобода, простая вера
Из Детства, где покоен или в деле,
С ново-оперившейся надеждой, еще трепещущей в его груди:

Не для того я зачинаю
Песню признательности и похвалы,
Но для строптивых этих вопрошаний
Смысла и вещей наружности,

Наших падений, исчезновений;
Пустых предчувствий Существа,
Движений по мирам, что не осознанны,
Высокие инстинкты, пред чем смертная наша Природа
Дрожала вещью виноватой, удивленно:

Но для тех первых увлечений,
Тех смутных вспоминаний,
Что, быть, того как захотят могли,
Все же фонтана-свет от наших дней,

Есть главный-свет нашего всего видения;
Нас держит, заботится, имеет силу сотворить
Наши шумные года, приметные моментом бытия,
Из вечного Безмолвия: истины, что будит,

Не гибнуть никогда;
Что никогда ни вялость, ни безумство,
Ни Муж, ни Мальчик Малый,
Ни все, что с радостью враждует,
Вчистую может отменить ли свергнуть!

Так, в сезон безветренной погоды
Хотя от суши далеко мы будем,
Души наши видят бессмертное то море,
Что нас привело сюда,
Способное в мгновение отправиться туда,
И видеть, Детей забавы подле берегов,
И слышать, грохотание могучих волн в веках.

X

Тогда пойте, Птицы, пойте, пойте радостную песню!
И дайте агнцам младым быть связными
Из табора звучанием образным!
Мы в мыслях можем до вершины пронестись,

Вы, флейта та, и вы та мелодия,
Вы те, чрез чьи сердца сегодня
Сочувствуют очарованью Мая!

А, что сиянием звались и виделись столь ярким,
От глаз моих сокройтесь ныне на века,

Хотя ничто не возвратит назад тот миг
Сияния в траве, славы в цветении;
Мы горевать не будем, лучше обретем
Силу в том, что мы находим в прошлом;

В перво-явленной симпатии,
Что была потеряна, должная быть всем;

В тягучих мыслях, что смыслы отражают
Из человеческих страданий;
В вере, что виждет через смерть,
В годах, что составляют философский ум.

И О, вы Луга, Фонтаны, Рощи и Холмы,
Разлук не предвещайте нашей вы любви!
Все же, в глубине души Я понимаю вашу страстность;
Я лишь оставил одну единственную радость,

Быть возле ваших привыкающих наклонов.
Я полюбил Ручьи, в своих протоках что находят лад,
Даже более, когда Я, как они, так легко бываю прерван;
Ново-рожденных Дней невинный свет
Все еще богат;

Облака, идут что вкруг заходящий солнца,
От тех очей возьмите трезвую окраску,
Где ход берут над смертностью людской;
Сбылась другая гонка, и другие завоеваны венцы.

Все блага для людского сердца, которым мы живем,
Все блага нежности его, радостям и страхам,
Мне подлый самый из цветков, что помню, отдает
Мысли, часто неверные, глубокие совсем до слез.





ODE: INTIMATIONS OF IMMORTALITY FROM RECOLLECTIONS OF EARLY CHILDHOOD

BY WILLIAM WORDSWORTH

I

The child is father of the man;
And I could wish my days to be
Bound each to each by natural piety.
(Wordsworth, "My Heart Leaps Up")

There was a time when meadow, grove, and stream,
The earth, and every common sight,
To me did seem
Apparelled in celestial light,

The glory and the freshness of a dream.
It is not now as it hath been of yore;—
Turn wheresoe'er I may,
By night or day.
The things which I have seen I now can see no more.

II

The Rainbow comes and goes,
And lovely is the Rose,
The Moon doth with delight
Look round her when the heavens are bare,
Waters on a starry night

Are beautiful and fair;
The sunshine is a glorious birth;
But yet I know, where'er I go,
That there hath past away a glory from the earth.

III

Now, while the birds thus sing a joyous song,
And while the young lambs bound
As to the tabor's sound,
To me alone there came a thought of grief:
A timely utterance gave that thought relief,
And I again am strong:

The cataracts blow their trumpets from the steep;
No more shall grief of mine the season wrong;
I hear the Echoes through the mountains throng,
The Winds come to me from the fields of sleep,

And all the earth is gay;
Land and sea
Give themselves up to jollity,
And with the heart of May
Doth every Beast keep holiday;—
Thou Child of Joy,
Shout round me, let me hear thy shouts, thou happy Shepherd-boy.

IV

Ye bless;d creatures, I have heard the call
Ye to each other make; I see
The heavens laugh with you in your jubilee;
My heart is at your festival,

My head hath its coronal,
The fulness of your bliss, I feel—I feel it all.
Oh evil day! if I were sullen
While Earth herself is adorning,
This sweet May-morning,
And the Children are culling
On every side,

In a thousand valleys far and wide,
Fresh flowers; while the sun shines warm,
And the Babe leaps up on his Mother's arm:—
I hear, I hear, with joy I hear!
—But there's a Tree, of many, one,

A single field which I have looked upon,
Both of them speak of something that is gone;
The Pansy at my feet
Doth the same tale repeat:
Whither is fled the visionary gleam?
Where is it now, the glory and the dream?

V

Our birth is but a sleep and a forgetting:
The Soul that rises with us, our life's Star,
Hath had elsewhere its setting,
And cometh from afar:

Not in entire forgetfulness,
And not in utter nakedness,
But trailing clouds of glory do we come
From God, who is our home:

Heaven lies about us in our infancy!
Shades of the prison-house begin to close
Upon the growing Boy,
But he beholds the light, and whence it flows,
He sees it in his joy;

The Youth, who daily farther from the east
Must travel, still is Nature's Priest,
And by the vision splendid
Is on his way attended;
At length the Man perceives it die away,
And fade into the light of common day.

VI

Earth fills her lap with pleasures of her own;
Yearnings she hath in her own natural kind,
And, even with something of a Mother's mind,
And no unworthy aim,

The homely Nurse doth all she can
To make her Foster-child, her Inmate Man,
Forget the glories he hath known,
And that imperial palace whence he came.

VII

Behold the Child among his new-born blisses,
A six years' Darling of a pigmy size!
See, where 'mid work of his own hand he lies,
Fretted by sallies of his mother's kisses,

With light upon him from his father's eyes!
See, at his feet, some little plan or chart,
Some fragment from his dream of human life,
Shaped by himself with newly-learn{e}d art

A wedding or a festival,
A mourning or a funeral;
And this hath now his heart,
And unto this he frames his song:
Then will he fit his tongue
To dialogues of business, love, or strife;

But it will not be long
Ere this be thrown aside,
And with new joy and pride
The little Actor cons another part;

Filling from time to time his "humorous stage"
With all the Persons, down to palsied Age,
That Life brings with her in her equipage;
As if his whole vocation
Were endless imitation.

VIII

Thou, whose exterior semblance doth belie
Thy Soul's immensity;
Thou best Philosopher, who yet dost keep
Thy heritage, thou Eye among the blind,

That, deaf and silent, read'st the eternal deep,
Haunted for ever by the eternal mind,—
Mighty Prophet! Seer blest!
On whom those truths do rest,

Which we are toiling all our lives to find,
In darkness lost, the darkness of the grave;
Thou, over whom thy Immortality
Broods like the Day, a Master o'er a Slave,

A Presence which is not to be put by;
Thou little Child, yet glorious in the might
Of heaven-born freedom on thy being's height,
Why with such earnest pains dost thou provoke
The years to bring the inevitable yoke,

Thus blindly with thy blessedness at strife?
Full soon thy Soul shall have her earthly freight,
And custom lie upon thee with a weight,
Heavy as frost, and deep almost as life!

IX

O joy! that in our embers
Is something that doth live,
That Nature yet remembers
What was so fugitive!

The thought of our past years in me doth breed
Perpetual benediction: not indeed
For that which is most worthy to be blest;
Delight and liberty, the simple creed
Of Childhood, whether busy or at rest,
With new-fledged hope still fluttering in his breast:—

Not for these I raise
The song of thanks and praise
But for those obstinate questionings
Of sense and outward things,

Fallings from us, vanishings;
Blank misgivings of a Creature
Moving about in worlds not realised,
High instincts before which our mortal Nature
Did tremble like a guilty thing surprised:

But for those first affections,
Those shadowy recollections,
Which, be they what they may
Are yet the fountain-light of all our day,

Are yet a master-light of all our seeing;
Uphold us, cherish, and have power to make
Our noisy years seem moments in the being
Of the eternal Silence: truths that wake,

To perish never;
Which neither listlessness, nor mad endeavour,
Nor Man nor Boy,
Nor all that is at enmity with joy,
Can utterly abolish or destroy!

Hence in a season of calm weather
Though inland far we be,
Our Souls have sight of that immortal sea
Which brought us hither,
Can in a moment travel thither,
And see the Children sport upon the shore,
And hear the mighty waters rolling evermore.

X

Then sing, ye Birds, sing, sing a joyous song!
And let the young Lambs bound
As to the tabor's sound!
We in thought will join your throng,

Ye that pipe and ye that play,
Ye that through your hearts to-day
Feel the gladness of the May!
What though the radiance which was once so bright
Be now for ever taken from my sight,

Though nothing can bring back the hour
Of splendour in the grass, of glory in the flower;
We will grieve not, rather find
Strength in what remains behind;
In the primal sympathy
Which having been must ever be;

In the soothing thoughts that spring
Out of human suffering;
In the faith that looks through death,
In years that bring the philosophic mind.

And O, ye Fountains, Meadows, Hills, and Groves,
Forebode not any severing of our loves!
Yet in my heart of hearts I feel your might;
I only have relinquished one delight

To live beneath your more habitual sway.
I love the Brooks which down their channels fret,
Even more than when I tripped lightly as they;
The innocent brightness of a new-born Day
Is lovely yet;

The Clouds that gather round the setting sun
Do take a sober colouring from an eye
That hath kept watch o'er man's mortality;
Another race hath been, and other palms are won.

Thanks to the human heart by which we live,
Thanks to its tenderness, its joys, and fears,
To me the meanest flower that blows can give
Thoughts that do often lie too deep for tears.