Пророчество о душе Булгакова от 1922 года

Пророчество о душе Булгакова от 1922 года и как это понять 99 лет спустя
Вчера
РАСХЛАМИ;НГО, как мы помним по словарю ковидиотов, это шутливое обозначение генеральной уборки в период строгого карантина.



Мы пропустили погоню Ивана за страшно крутым спонсором, также не заострялись на подробностях плясок в Грибоедове бизнес-сообщества и звезд масс-медиа, даже шизофрению, как было сказано достаточно полно в главе 6 Романа. Напрасно пропустили. Карма, это вам не Вицлипуцли лепить из хлебного мякиша.

По ходу погони, не за Воландом, естественно, Иван уже уразумел, что этот шоумен в сценаристах не нуждается, но Босса-то надо было найти. Как-то немало работы сделано и, если Майкл на самом деле не потерял голову, то... А как он мог попасть под трамвай, который никогда не ходил по Малой Бронной?

Да, погони у нас не было, но была находка в духе расхламинго. Иван увидел эту прикольную картинку на другой стороне улицы, а чуть пониже стеллажик и объявление "ДАРЮ КНИГИ".

Если вы не поверите в то, что такие бесплатные раздачи книг бывают, значит вы строго исполняете правила карантина и никуда не ходите. Иван взял верхнюю книжечку на стеллаже и прочёл пару строк, он так всегда делал, пробовал текст на вкус.

И прочёл он ТАКОЕ:

«Беспредельна власть моя, Булгаков, и беспредельна тоска моя; чем больше власти, тем больше тоски». И он со слезами в голосе повествовал, как склоняются перед ним человеческие души, как гнутся они под велением его воли. /.../

Ум его темнел, и он, размахивая руками, ходил по комнате, как в бреду, рассказывая бессвязно. Тень или, вернее, многие тени его шагающей фигуры раскачивались по стенам. В незанавешенные окна вливался холодный свет луны, смешивающийся с мерцающим желтоватым светом восковых свечей канделябра. Глухо донеслись полночные перезвоны Спасской башни.

«Ничего ты не понимаешь, Булгаков! – резко остановился передо мной мой страшный собеседник.

– Знаешь ли ты, что лежит вот в этой железной шкатулке? – сказал он в пароксизме пьяной откровенности. – Твоя душа в ней, Булгаков!»

Железная шкатулка, точнее старая жестяная коробка стояла рядом, её явно кто-то пытался открыть, свежие царапины на боку и на крышке.

В книге лежала рукописная записка с пояснениями для потомков касательно ценности букинистического издания:

"Главный персонаж носит фамилию Булгаков. Эта книга была в библиотеке Михаила Афанасьевича. Любовь Белозерская, вторая жена автора "Мастера и Маргариты", уверяла меня, что эта повесть послужила толчком к написанию Булгаковым первоначального варианта "романа о дьяволе".

Автор, профессор Чаянов, в общем-то экономист, аграрий, специалист по сельскому хозяйству. Однако и фантастику писал под ненаучными псевдонимами, тот же "Ботаник Х", Иван Кремнев и другие, всех не знаю. Чаянов расстрелян в 1937, работы включены в советский "Индекс запрещенных книг". Но псевдоним"Ботаник Х" – так и не был идентифицирован бдительными цензорами в связке с врагом народа. Потому и сохранился у меня" /подпись неразборчиво/

Потомки, видимо, не прочли эту закладку и отправили книгу в расхламинго. Или учли мнение предков, но сочли бесполезной книгу ботана-ботаника. А зря. Перелистнув страницу Иван увидел эпизод, достойный включения в балы Воланда, ведь на балах обычно и в картишки поигрывали в курительных комнатах,

"В серном тумане светлыми пятнами маячили круглые, покрытые сукнами столы, где джентльмены предавались карточной игре или обжорству… казалось, передо мной был шабаш ведьм мужского пола.

«Ха, Шлюсен», – дернул меня за руку плюгавый старик и просил, передавая карты, докончить партию за него, пока он отлучится, обещая поделить выигрыш пополам. Я сел, не отдавая себе отчета, и взял в руку карты; кровь прилила у меня к голове и забилась в висках, когда взглянул я на них.

Порнографическое искусство всего мира бледнело перед изображениями, которые трепетали в моих руках. Взбухшие бедра и груди, готовые лопнуть, голые животы наливали кровью мои глаза, и я с ужасом почувствовал, что изображения эти живут, дышат, двигаются у меня под пальцами. Рыжий толкнул меня под бок. Был мой ход. Банкомет открыл мне пикового валета – отвратительного негра, подергивавшегося в какой-то похотливой судороге, я покрыл его козырной дамой, и они, сцепившись, покатились кубарем в сладострастных движениях, а банкомет бросил мне несколько сверкающих треугольников. Как удары молота, стучала кровь в моих висках. Но я, боясь выдать себя, продолжал играть. Карта мне шла, и неистовые оргии карточных персонажей, сплетавшихся во славу Приопа… решались в мою пользу."

Иван захлопнул книгу. Опять открыл, посмотрел финал, это было послесловие какого-то критика, текст затертый, читалось не всё.

"Во всяком случае, читатель имеет теперь возможность, ...а вполне возможно, что он почувствует влияние этой повести на инфернальную, а проще говоря, «дьявольскую» линию романа «Мастер и Маргарита» или выберет для себя версию.... убедительную. Итак, слово воскресающему из небытия русскому писателю."

Странный ключ к продолжению поиска. Это что ж теперь, вызывать дух расстрелянного в прошлом веке ботаника? Или достаточно того, что в наши руки попала книга из личной библиотеки Булгакова, книга, закодировавшая его на многолетнюю работу в жестяной коробке, без надежды опубликовать это безудержное писание.

А отчего без надежды? Ботаник же напечатал свою книгу ещё в 1922-м, пять лет республике на обложке

Хотя - действие романтической повести идёт где-то от 1806 года, то есть 200 лет назад жил тот Булгаков, чья душа в железной шкатулке... То есть мы начинали в 21-м веке, а находка нас отбрасывает в 19-й. Ковид тоже носит индекс 19. Может это такое "ковидло" от Воланда, сладкое чтиво, отбивающее вкус к поискам? Пойдёмте-ка в библиотеку, почитаем личные дневники самого Булгакова.

«Лето 1923 г. в Москве исключительное. Дня не проходит, чтобы не лил дождь и иногда по нескольку раз… Жизнь идет по-прежнему сумбурная, быстрая, кошмарная. К сожалению, я трачу много денег на выпивки. Играю на биллиарде. Дела литературные вялы. Книжка в Берлине до сих пор не вышла (имеется в виду «Белая гвардия»), пробиваюсь фельетонами в «Накануне» (русскоязычная газета, выходившая в Берлине).».25.06.1923

«Как жаль, что я не помню, в какое именно число сентября я приехал два года тому назад в Москву. Два года! Многое ли изменилось за это время? Конечно, многое. Но все же вторая годовщина меня застает все в той же комнате и все таким же изнутри. Болен я, кроме всего прочего…

Если отбросить мои воображаемые и действительные страхи, можно признаться, что в жизни моей теперь крупный дефект только один – отсутствие квартиры.». 30.09.1923

«Прочел плохо написанную, бездарную книгу Мих. Чехова о его великом брате. И читаю мастерскую книгу Горького «Мои университеты». Несимпатичен мне Горький как человек, но какой это огромный сильный писатель… Страшат меня мои 32 года и брошенные на медицину годы, болезни и слабость. У меня за ухом дурацкая опухоль, уже два раза оперированная. Теперь я боюсь злокачественного развития. Боюсь, что шалая, обидная, слепая болезнь прервет мою работу.». 06.11.1923

«Был на приеме у проф. Мартынова (хирург) по поводу моей гнусной опухоли за ухом. Он говорит, что в злокачественность ее не верит.». 28.08.1924
«На днях в Москве появились совершенно голые люди – мужчины и женщины – с повязкой через плечо «Долой стыд». Влезли в трамвай, публика возмущалась».12.09.1924

«Опять я забросил дневник. И это – к большому сожалению, потому что за последние два месяца произошло много важнейших событий. Самое главное из них – раскол в партии, вызванный книгой Троцкого “Уроки Октября” … Блистательный трюк: в то время как в газетах печатаются резолюции с преданием Троцкого анафеме, Госиздат великолепно продал весь тираж. О, бессмертные еврейские головы… Публика, конечно, ни уха ни рыла не понимает в этой книге и ей все равно – Зиновьев ли, Троцкий ли, Иванов ли, Рабинович. Это “спор славян между собой“.». 21.12.1924

«Завтра сочельник. У Храма Христа продаются зеленые елки… Для меня всегда наслаждение видеть Кремль. Он всегда мне мил… Василевский (бывший муж Л. Е. Белозерской) мне рассказал, что Алексей Толстой говорил: “Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов”. Грязный, бесчестный шут. По словам того же Василевского, Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал: “Моя мать была ****ь…” … Сейчас работаю совершенно здоровым, и это чудесное состояние, которое для других нормально… С нового года займусь гимнастикой, как в 16-ом и 17-ом году, массажем и к марту буду в форме.». 23.12.1924

«В ночь я пишу потому, что почти каждую ночь мы с женой (Белозерской) не спим до трех, четырех часов утра. Такой уж дурацкий обиход сложился. Встаем очень поздно, в 12, иногда в 1 час, а иногда и в два дня. И сегодня встали поздно и вместо того, чтобы ехать в проклятый “Гудок”, изменил маршрут, и, побрившись в парикмахерской на моей любимой Пречистенке, я поехал к моей постоянной зубной врачихе, Зинушке… Великий город – Москва! Моей нежной и единственной любви, Кремля, я сегодня не видел. После зубной врачихи был в “Недрах“, где странный Ангарский производил какой-то разгром служащих. Получил, благодаря ему, 10 рублей. По Кузнецкому мосту шел, как десятки раз за последние зимние дни, заходя в разные магазины. Купил, конечно, неизбежную бутылку белого вина и полбутылки русской горькой, но с особой нежностью почему-то покупал чай. У газетчика случайно на Кузнецком увидал 4-й номер «России». Там первая часть моей “Белой гвардии“. Не удержался, и у второго газетчика, на углу Петровки и Кузнецкого, купил номер. Роман мне кажется то слабым, то очень сильным… Вечером у Никитиной (литературовед) читал «Роковые яйца» … Эти “Никитинские субботники“ – затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев. Не для дневника: подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко. Сегодня видел, как она переодевалась перед нашим уходом к Никитиной, жадно смотрел…».28.12.1924

«Я около месяца не слежу за газетами. Мельком слышал, что умерла жена Буденного. Потом прошел слух, что это самоубийство, а потом, оказывается, он ее убил. Он влюбился, она ему мешала. Остается совершенно безнаказанным. (Согласно официальной версии, Надежда Ивановна Буденная погибла от неосторожного обращения с огнестрельным оружием; вскоре Семен Михайлович женился на оперной певице). По рассказу – она угрожала ему, что выступит с разоблачениями его жестокости с солдатами в царское время, когда он был вахмистром.» 13.12.1925

Это последняя запись рукой Булгакова. В мае 1926-го сотрудники ОГПУ изъяли у Михаила Афанасьевича три тетради, потом вернули с условием, чтобы он их у