Вдоль границ

Знахарка шепчет заговор,
закатом дышит печь.
Глядят мои глаза во двор,
стон заменяет речь.

Под матицей, в полубреду,
не веря в сильный жар,
отвар ромашек на меду
я принимаю в дар.

Вдова хлопочет обо мне,
как будто я ей сын.
Огонь алеет на стене.
Пророческих седьмин

приходят образы извне,
подвижностью картин,
видением в кошмарном сне,
что тень, как исполин

растёт совсем не от меня,
а изо всех щелей.
От жара мокнет простыня
и я закутан в ней...

Связав с концом другой конец
постельного белья,
в лацерне римской я -
юнец,
а может и не я...

Глаза налитые свинцом,
тисков височных пульс...
Стою пред сморщенным лицом,
медовый вяжет вкус...

"Уйми же хворь, здоровья дай" -
из женского угла
звучало будто: "Засыпай.
Прощай, я не смогла".

В ознобе, влившись в полутьму,
в обряде роковом,
уж с безразличьем ко всему
шаг сделал босиком.

За притяжением земным
и скрипом половиц,
себя я чувствовал больным,
идущим вдоль границ

на безмятежность и покой,
без треска из печи
и без знахарки предо мной,
что битый час ворчит...

И знал ли, верил ли, в бреду,
что к первым петухам
мигрень и жар уже спадут.
Изба - столетний храм...