про Ноя, ноеву жену Ноэму и картинки с выставки

В театре собирается концерт:
«Сто тысяч лет всемирному потопу!».
Сто тысяч лет скрипит, скользит ковчег
по глади волн, и ни одной синкопы.
Все стулья здесь расставлены по два -
для всякой гадины места по паре.
В буфете разливает ендова   
по двести граммов для спасённых тварей.
Залысины блестят и чешуи,
лоснятся струпья шелудивой кожи.
Послушать музыку из трёх сюит
оделась публика, как подороже.
Вот в ложах две ехидны и удав 
с медянкой ядо-желтого окраса,
с борзой левреткой борзый волкодав.
Вот два осла под крыльями пегаса
расселись, важно: бант, плюмаж, очки
с претензией на то, мол, тоже, геи.
А на галёрке просто хомячки,
зато дают работу скарабеям.
Под куполом не то, чтобы Шагал,
Малевич рыб дорисовал в квадрате
и тычет зубом в них слепой нарвал
с нарвалихой фурсеткой на подхвате.
За публикой спешит и интерьер.
На люстре золото, под жопой бархат,
и пыль лежит на высоте портьер 
аллергогенами от всех епархий.
Но, чу! На сцену входит дирижер,
жидеет свет и музыканты тоже,
вихром взмахнул и палочку простёр
над пиететом оркестровой ложи.
Нетленный алкогольный палимпсест
стоит перед глазами на подставе.
Ковчег плывёт. На требище Модест.
Звучат картинки с выставки тщеславья.
Сто тысяч лет потопная вода.
Сто тысяч лет ни берега, ни птицы.
Доколе не иссякнет ендова
нам с этим одиночеством мириться.