Нашкрымнаш

# НАШКРЫМНАШ
(Записки инструктора)

-Слушай, надо линять, пока Косому на глаза не попались, сказал мне Витька Бриж, сидя на лавке, перед столовой турбазы "Орлиный залет" в крымском селе Соколиное. Он достал из нашейного ксивника смятую пачку вьетнамской "Весты", выудил оттуда единственную сломанную сигарету, матерно плюнул и, безнадёжно осмотрел ландшафт в поисках неосторожного курильщика. Дичь в прицел не попалась. Страдалец рефлекторно дёрнул головой в мою сторону, но на полуобороте, вспомнил что никотин мне до лампочки и снова уткнулся взглядом в потрескавшийся асфальт танцплощадки. С табаком в этом сезоне была напряжёнка. В крымских лабазах, появлялся он крайне нерегулярно в виде разнообразного азиатского силоса в линялых от сырости пачках. Поговаривали, что ушлые вьетнамцы за неимением плантаций благородного листа, суют туда никотиносодержащие водоросли. Но, даже это убожество отпускалось по две пачки в руки, что категорически исключало возможность накопить запас отравы на весь маршрут. В горах торговых точек, как известно нет, а жители попадающихся по пути сёл, свято хранили отпущенные квоты для себя. Ушлые отличницы деревенской торговли прятали с прилавков драгоценный тютюн, а то, и просто запирали двери сельпо перед носом рюкзачной орды. Отчасти поэтому, я и не курил летом в Крыму. Зато , тревожную, сосущую под ложечкой утреннюю суету в поисках завалящей сигаретки, или хотя бы жирного бычка, наблюдал ежедневно. Это был дискомфорт. Зависимость. Несвобода. А ведь, именно за свободой нас и тянуло каждое лето к горным тропам крымских маршрутов.
Вздохнув Вица поджёг более длинный кусок сигаретного обломка.
-Косой злобствует. Практикантов на сезон не дали, а своих у него на базе, только Тузик, Серый, Вика и какие-то киевские неофиты. Отловит-запряжёт, процедил он обжигая пальцы коротким чинариком.
Страшный Косой, вовсе не являлся свирепым криминальным авторитетом, или безжалостным пиратом южных морей. Да, и природным дефектом его еврейские глаза не страдали. Это была, даже не кличка, а фамилия старшего инструктора "Залёта". Но, залёт мог стать вполне осязаемым для вассалов, конкурирующей феодальной вотчины-бахчисарайской турбазы "Привал", каковыми мы с Витькой и являлись. Попадись мы этому лендлорду на глаза, легко можно было нарваться на дежурство по чужим владениям, или загреметь под ещё какой ни будь "призыв".
Промежуточную базу в Соколином линейные инструктора не любили. Только , разношерстные романтики привыкнут впрягаться в аморфные казённые рюкзаки и ночевать в линялых приютских палатках. Только уверуют, что "Лучше гор могут быть, только горы", как на тебе.... На горизонте зажигаются все пять звёзд советского туристического комфорта.
Оазис состоит из дюжины одноэтажных корпусов, разделённых на четырёхместные кубрики, пыточных пружинных кроватей, столовки, позволяющей на пару дней забыть о дровах, кострах и плитах, и репродуктора на столбе .Еще в селе есть магазин, торгующий расслабоном, и два свободных дня на похмельный синдром.
Единственный профит от этой остановки в том, что здесь можно списать с маршрута вялоходящих. Делается это путём демонстрации самого дружеского участия. Слабака, не надо ловить в тёмном углу. Ему не надо угрожать туристическим топориком. Достаточно, приобнять жертву за плечи и развернуть лицом к югу, где, заслоняя полнеба нависает северный склон горы Бойко. Тёмный мохнатый зверь с белой с хищной ухмылкой скального обрыва под круглой макушкой вершины. Именно с базы, приютившейся у подножья, почти не освещаемый утренним солнцем северный склон массива кажется особенно зловещим и огромным. После этой демонстрации, нужно красочно описать предстоящие многочасовые переходы с километровым перепадом высот. Хлопнув по плечу, поздравить счастливчика с тем, что после разминочного маршрута "по полям и фермам республики", завтра он, наконец вступит на тропы большого крымского хребта. После этого, половина горе-ходоков, попавшая в Крым стараниями профсоюзных деятелей, обещавших им море, солнце, пальмы, вприпрыжку бросается в туркабинет писать заявление о списании с маршрута. Чувство самосохранения справедливо шепчет им, что, если "по полям и фермам" малой гряды, они тащились, дыша, как астматичные кайенские каторжники, то наверху их точно ждёт"...со святыми упокой...". Избавившись от балласта, можно смело тащить остальных на Бойко с её паранормальными закидонами, к гигантскому шраму Большого каньона, и наконец, к зубчатой короне Ай-Петри. Панорама ЮБК, от Аю, до Фороса под вертикальным обрывом южного склона неизменно заставляет восторженно сглатывать даже циничных бродяг-инструкторов. На ушах, клочками сырой ваты виснут облака. Под ногами, медленно кружат, орлы распластавшись на восходящих тёплых потоках, доносящих в эти выси, едва уловимые запахи субтропического побережья. Всего этого, списавшиеся с маршрута "глупые пингвины", конечно не увидят. Впрочем, гламурзикам, с косметичкой размером со штурмовой рюкзак, этого и не нужно. Они здесь, даже нее уместны. Проклиная профсоюзных зазывал, всучивших им "пешеходку", несчастные ищут способ добраться до вожделенного моря самостоятельно. На ялтинской "Магнолии", или севастопольской "Мокроусова" их, конечно уже ждут, захлёбываясь корыстной слюной. Четыре дня, отведённые на пересечение большой гряды "сумашедшим пешеходам", лентяям придётся прожить за свой счёт. Лишь дождавшись нашего триумфального спуска с горних вершин, они снова обретут статус организованных отдыхающих. А, пока, нужно позолотить ручку администраторам приморских баз приёма. Выслушать дежурные мантры о высоком сезоне и абсолютном отсутствии мест на вверенной их попечению территории. Некоторые верят, морально ломаются и отдаются в руки курортных бабушек, несущих сезонный караул у ворот любой турбазы. После продолжительного торга с непременным участием сидящей на плечах жабы они находят вожделенный ночлег. Подхватывают ненужные уже рюкзаки, со столь же не нужными спальными мешками (купальники, сарафанчики и прочий курортный набор, сданный перед походом, доставят из Бахчисарая, только к приходу основной группы), бедолаги вприпрыжку бросаются за бойкой старушкой. Та, как заправская ведьма манит их всё дальше и дальше от моря и цивилизации. Наконец, они оказываются почти в тех же горах, откуда недавно дезертировали. На тех же, продавленных до земли кроватях и с удобствами во дворе. Другие, у кого более доверительные отношения с собственной жабой, решают квартирный вопрос на месте, просто заплатив хранителю колючей от туристического рая. Они спокойно вселяются на места, которых нет. Они получают свой курортный скарб, ещё не привезенный из Бахчисарая. Они, даже могут при некоторой желании кормиться в столовой на общих основаниях. Впрочем, об этом им ни кто не рассказывает, и наглости достает не у многих. Но все эти муки по устройству курортного быта начинаются несколько позже. Первоочередной задачей списанной некондиции является решение вопроса, по транспортировке своих нежных тушек туда , где "волны голубые у пристани скачут". Выбор, не богат. Топография диктует необходимость отступления на недавно оставленные позиции. Автобусом, если повезет рейсовым, возвращаемся в Бахчисарай. Это недлинное путешествие вгоняет отступающих в легкий географический ступор. Покрышки, шурша по щербатому асфальту за час съедают расстояние тяжкого четырехдневного похода. Туристу невдомек, что первую половину маршрута он петляет, как корабль замысловатым "противолодочным зигзагом ". Проложить маршруты так, чтобы в густонаселенной местности, среди колхозных садов и невысоких предгорий, по возможности не встретилась ни одна завалящая деревенька, что-бы этот бег по кругу вызывал ощущение неуклонного движения к цели, способны, только опытные Моисеи. И, такие, видимо нашлись в предыдущих инструкторских поколениях. Маршруты эти не даром носят название номерных всесоюзных. Двадцать второй, двадцать шестой и двадцать седьмой проложены, еще до войны.
Возвращением в Бахчисарй увлекательное общение с крымским общественным транспортом не заканчивается. Дальше электричка, вяло проползающая пару раз в день мимо гордой столицы Гиреев, огромным зеленым питоном, заглатывает путешественников, что-бы выплюнуть их полупереваренные мощи на Севастопольском вокзале. В эти чудеса логистики поверить почти не возможно, глядя на висящую у ворот турбазы карту полуострова. Выцветшее почти до стерильности изображение цинично сообщает, что по прямой от этих самых ворот до моря, от силы километров двадцать. Тут, приходит глубокое осознание народной мудрости :"гладко было на бумаге, да забыли про овраги". Прямой дороги для отступающих нет.
Точнее, дорога конечно есть. И она даже сыграет немаловажную роль в нашей истории. Вот, только заповедный этот путь не для всех. Никакая мистика здесь не причем. Просто строили старую ялтинскую дорогу, еще в конце девятнадцатого века. Благодаря, ей и превратился отрезанный от мира непроезжими горами рыбачий поселок Ялта в курортный райёк. Создали это чудо, инженерно-строительный батальон под командованием полковника Шишко. Его именем и сегодня, часто называют эту извилистую ленту, вцепившуюся в склоны Ай-Петри. Все было исполнено по высшим стандартам военного строительства века девятнадцатого. Всадники и чувствовали себя здесь по царски. В некоторых местах, могли разъехаться даже конные экипажи. На наступление эры прогресса и автотранспорта Шишко, не рассчитывал. Тем не менее, всю первую половину ХХ столетия, дорога честно таскала на своем сколиозном хребте всякую безлошадную рухлядь. Хрипя маломощными моторами пробирались по ней первые "Эмки" и, даже автобусы с бесшабашным курортниками, в сатиновых штанах и панамах. Дорога терпела тупорылые "Опель-блиц", во время немецкой оккупации. Перекидывала через Айпетринскую яйлу юркие колхозные"ГАЗ-51". И разрушалась, разрушалась, разрушалась. До открытия новой ялтинской трассы, через Ангарский перевал её, хоть как то ремонтировали. Потом за ненадобностью, почти забросили. Только аборигены на дребезжащих "москвичах" и "копейках", загруженных персиками, и домашним вином, рисковали прорваться здесь к злачному раздолью курортных рынков. Был, впрочем один персонаж, которого дорога пропускала беспрепятственно. Энвер до обеда был страшно занят. Он водил базовский автобус. Путь до устья каньона, конечно не требовал от него всего напряжения незаурядных водительских способностей, но эта рутина отнимала у деятельного татарина время. И хитрющий азиатский мозг изобрел гениальную в своей простоте схему. Каждое утро у ворот базы, можно было наблюдать сидящего на корточках невысокого человечка, в красной майке и длиннющих полосатых шортах. В беспокойных пальцах его, подобно четкам мелькала связка ключей. В остальном, он был неподвижен, как маленький сфинкс. Лицо хранило печать мудрой восточной невозмутимости. Только глаза, черные зоркие глаза мелкого хищника жили своей беспокойной жизнью под полуприкрытыми веками. Они неутомимо искали жертву среди скопившихся у ворот, растерянно озиравшихся "списантов". Небольшие прижатые уши чутко улавливали разговор. Вдруг, застывшая фигура срывалась с места. Тыкая промасленным шоферским пальцем в ту самую линялую карту Энвер горячо и вдохновенно выкрикивал хорошо разученную домашнюю заготовку.
-Зачем в Бахчисарай едешь? Зачем автобус-поезд, вокзал-перрон? Кому Ялта надо, через два часа, Ялта будешь море смотреть. Ялта близко совсем. Старая карта покорно подтверждала неоспоримость этого тезиса. Взрыв красноречия временно стихал. Оратор завершал выступление, мотая головой и прицокивая языком, тем самым, сетуя на несовершенство мира. В отпуске время дороже денег. И, вскоре ушлый контрабандист запихивал четверых счастливцев в свой "Кубанец", вместе с группой, отправляющейся на осмотр каньона. Число четыре в данном контексте, сакрального значения не имело. Это был, чистой воды прагматизм. Во-первых, жесткая конкуренция среди потенциальных клиентов, повышала спрос. Монопольный же характер предлагаемой услуги давал понять, что "торг здесь не уместен". Во-вторых, сама схема перевозки заставляла предпринимателя ограничить свои аппетиты, именно четверкой пассажиров.
-Не могу много много. Четыре человек, душа мой. Не могу. Иншалла.
Энвер, отлично говоривший по русски, коверкал речь, не только для национального колорита, проницательно полагая, что торговаться с дремучим человеком на языке "твоя моя не понимай" , затруднительно. Как звучит аутентичный акцент воинственных предков он представлял слабо. Возможно, где-то, в глубинах генетической памяти ему и слышались гортанные выкрики пращуров, гонящих ясак на невольничьи рынки Кафы. Однако, выступления его, больше напоминали нетленный образ, созданный Константином Райкиным в фильме "Свой среди чужих...":
-Каждый ишак халат носит. Я семь лет без халат ходил...
Впервые увидев эту мизансцену, года три назад, я был сильно заинтригован дальнейшим сценарием. Зачем, понадобилось татарину тащить несчастных в самый глухой угол обитаемого мира. Туда, где старая дорога, пересекает вытекающую из каньона Кокозку. Вползает во влажную тень большой гряды, и петлями вгрызается в северный склон Ай-Петри. Уж туда то, точно никакой рейсовый транспорт не заглядывал лет тридцать. Возникали картины коварной засады с последующим пленением. В ханские времена, наверное этим бы и закончилось. Но, сонная Феодосия, давно забыла, как была шумной генуэзской Кафой, поставляющей крепких славянских рабов и прекрасных наложниц всему средиземноморью. Да, и злоумышленник, выбирал бы в этом случае самых молодых и красивых, а не самых ленивых и богатых. Оставался лихой разбойничий набег, где ни будь в глухом ущелье у водопада Серебряные струи.
Выяснилось, что Энвер не так прямолинеен, как его ордынские предки и знает способы "сравнительно честного отбора денег у населения". Когда "Кубанец", каркая простуженным вороном, добирался до места, и группа не обремененных поклажей экскурсантов шумною толпой отправлялась исследовать красоты Большого каньона, наступало время второго акта, исполняемой татарином пьесы. Он высаживал свою четверку из автобуса, галантно подавая дамам руку. Потом, подхватывал их рюкзаки и вел путешественников на задний двор ресторанчика "Колыба", единственного капитального строения в этих диких предгорьях. В этом дворе, рядом с тощими крымскими курами все лето квартировал верный соратник Энвера по нелегальным перевозкам ,"Ржавый". Был он старым, поблекшим, но еще крепким "Москвичем 408". Имя собственное этот отпрыск советского автопрома, получил из-за солнечно-оранжевой масти, которой обладал в своей далекой блестящей юности. Настоящей ржавчины на нем не было. В заботливых руках рачительного татарина, любая техника жила долго и счастливо. Даже ветхий "Кубанец" беспрекословно заводился, когда хозяин шептал ему что то, прижавшись щекой к синему облупившемуся крылу. Наверное, так же уговаривали своих усталых лошадей во время дальних набегов, его кочевые предки. "Ржавый" ходил у хозяина в любимцах. Его, тщательно смазанное стальное сердце стучало ровно и уверенно. Оно было способно вынести четверых седоков с поклажей к высотам Ай-Петринской яйлы. На железной спине "Ржавого", вьючным седлом был укреплен щегольский хромированный багажник. На этом багажнике и держался весь хитроумный татарский бизнес. Еще, этот бизнес покоился на незыблемой максиме: "Время-деньги". Экскурсанты болтались по устью каньона часа три, а если, договориться с инструктором, то и все четыре. Это время, любой шофер потратил бы на заслуженный отдых. Можно сладко дремать в платановой тени на берегу Кокозки. Можно пить чай, с земляком, директором "Колыбы". Но, не таков был Энвер. Крымское лето, год кормит. Образовавшееся окно он использовал с толком. Времени, как раз хватало на переброску пассажирского десанта через гору. Не в Ялту, конечно. Спуск к морю и обратный подъем по еще более крутому серпантину в график не укладывались. Рейс заканчивался у Мисхорской канатной дороги. Отсюда, желтый подвесной скворечник, за полчаса доставлял страждущих из горной прохлады во влажную духоту субтропиков. Грандиозный вид километровой скальной стены, вдоль которой скользил дрожащий вагончик, примирял путешественников со всеми неудобствами этого сложного трафика. Татарин, в это время уже летел на "Ржавом" обратно, к оставленному автобусу. Усталые довольные и голодные экскурсанты, выбравшись из каньона не торопясь глотали всё, что наливала им гостеприимная "Колыба". Энвер выпивал пару пиал чая и с видом скучающего кучера, продремавшего на облучке часа три, начинал сгонять стадо в автобус. "Ржавый", отправлялся делить досуг с курами на задний двор.
Вот, Энвера с мы Витькой и поджидали, сидя у базовской столовки. План эвакуации с "Залета" возник в наших головах почти одновременно.
Вот, Энвера мы с Витькой и поджидали, сидя у базовской столовки. План эвакуации с "Залета" возник в наших головах почти одновременно .Короткое обсуждение показало, что спорных моментов в нем нет. Мы собирались вернуться туда, откуда пришли несколькими часами ранее .Нас ждала стоянка "Высокое". Мотивация была железная. У коменданта, еще оставалось в закромах изрядное количество домашнего вина. Но, главным было не это. За нами по пятам вел свою группу Саня Циндук, более известный, как Хан. Четыре дня маршрута, сделали группу Циндука временным хитом сезона. У группы был шикарный ВПС. Это секретная аббревиатура относилась, исключительно к внутреннему инструкторскому лексикону и расшифровывалась, как "возрастно-половой состав". Ну, в самом деле, не кричать же начальству по матюгальнику на всю базу: -Инструктора Бриж и Шедания, срочно зайдите в инструкторскую. Для вас есть группа с классными молодыми тёлками...." А, так, всё культурно, хороший ВПС. Может возникнуть вопрос, с чего бы "старшому", так заботится о нашем половом благополучии? Да, просто деваться ему некуда. Инструкторская вольница живет по своим законам. Ежегодно нанимающиеся на базу опытные ребята в большой цене. Инструктор, нечто среднее, между пастухом и скоморохом. Группа должна добраться до места без потерь и, по возможности, довольной. Методов воздействия на волонтеров не много. Точнее, их нет вообще. Это, своего рода, шабашники добровольцы. Но, они знают маршруты и специфику "горной проводки". Поэтому база, крайне заинтересована в "старой гвардии". Во всяком случае, в начале сезона, когда надо натаскать практикантов. Эти, как раз, люди подневольные, поэтому управляемые. Надо получить отметку о прохождении практики, и взыскания им вовсе не к чему. Однако, к середине июня, даже это студенчество начинает уверенно находить на камнях и деревьях бело зеленую маркировку двадцатьседьмого маршрута, или красно-белую стовосемьдесяттретьего. Можно давать им группу и выпускать на маршрут самостоятельно.
С этого момента жизнь наша на некоторое время переходит в режим ленивого восточного кейфа. Утолив за полтора месяца накопленную зимой жажду странствий мы оседаем на базах. Вопреки курортной логике, чаще эта лежка устраивается не в приморских точках прибытия, хотя такая возможность у нас, конечно есть. Мы предпочитали родные пенаты. Выгнать нас на маршрут может, лишь "хороший ВПС". В пыльном, выжженном солнцем Бахчисарае, тоже есть чем заняться. Можно вытащить пару неофиток на Чуфут-Кале в неурочный ночной час, и запугав их в пещерном интерьере крымскими страшилками успокаивать, поглаживая доверчиво прижавшееся к плечу жаркое дрожащее тельце. Можно пить тягучий, массандровский портвейн с бригадой суровых и щедрых донбасских шахтеров, вырвавшихся из своих гномьих глубин к пряному воздуху горных плато. Можно, прихватив пару разбитных практиканток пробежаться тесной инструкторской компанией по заповедным местам, куда штатному туристу вход заказан. Казалось бы, гнать таких работничков в три шеи. Но, не тут то было. У начальства есть ряд веских причин терпеть наши анархические выкрутасы. Мы снова будем нужны в сентябре, когда отбывшие барщину студенты разъедутся по симферопольским "физвосам" и минским "геофакам". Мы необходимы на случай появления на базе привилегированных членов социалистического общества, или не приведи господь, иностранцев. Эта публика требует, чтобы по комнатным крымским маршрутам их непременно водил неоднократный покоритель Эвереста, или на худой конец Пика Коммунизма. Мы незаменимы, если на маршруте произойдет Ч.П. Ситуация "Чип и Дейл спешат на помощь", несмотря на прогулочный характер крымских троп, случается на удивление часто. Горы, есть горы. Так, что с хорошим начальством мы дружим, остальные нас терпят. Старший инструктор "Орлиного залёта", то дружил, то терпел в зависимости от настроения. Оба состояния грозили одним и тем же. Либо тебя припашут по дружбе:
- Ну помогите парни, что вам стоит. Одно дело делаем. Знаете же, что у меня некомплект.
Либо, в приказном порядке, угрожая пожаловаться нашему "старшому", Юрь Юричу. Тот Косого не жаловал, и угроз этих мы не боялись. Но худой мир, лучше доброй ссоры. В общем, надо было валить с глаз долой. А, для этого нужен был татарин.
Татарин запаздывал. То ли матрасники попались морозоустойчивые, и дольше обычного позволили себе плескаться в ледяной "Ванне Молодости". А, может "Ржавый" на сей раз закапризничал. Но, время шло, а Энвер не появлялся. Между тем, весь успех запланированной авантюры зависел именно от него. Тащиться пёхом не было ни времени ни желания. Гора с названием Высокое, не самая высокая в Крыму. Но, возвышаясь метров на шестьсот над благоуханными угодьями розоводческого совхоза "Аромат", она отбивала охоту взбираться на неё повторно. Длинный, ни чем красивым не отмеченный тягун (так называют в горах утомительные пологие бесконечные подъемы) не располагал к повторному преодолению. Особенно не убедительно эта перспектива вырисовывалась в свете того, что три часа назад мы оттуда спустились. Татарина, мало было дождаться, его ещё надо было уговорить на не сулящее материальной выгоды предприятие. Сервер недавно женился на тоненькой очаровательной соплеменнице, и "хороший ВПС", его временно не интересовал. Вина он, тоже почти не пил.
-На что будем брать татарина?, спросил Бриж.
-Давай на Хана, пришло ко мне нежданное озарение.
Ханом, как уже было сказано прозывался Саня Циндук. И, не без основания. Будучи, судя по фамилии, стопроцентным хохлом, вид он имел, для своего происхождения экзотический. Невысокий, поджарый, с вороным кудрявым цыганским волосом и небольшой, поистине ханской бородкой. Внешностью своей Саня пользовался на полную катушку. Изображая прямого потомка Гиреев, вдохновенно рассказывал туристам историю до екатерининского Крыма, которой увлекался и знал отлично. В наглядных пособиях, недостатка не было. На каждом шагу попадались развалины, восходящие к ордынской древности. Да, и больше половины крымских топонимов по сей день имеют то же происхождение. Но, однажды, и этого ему показалось мало.
Группы, отправлялись на маршрут, снабженные флагом. Сказывалось пионерско-комсомольское воспитание. Отряд без знамени, не отряд, а так, шобла безидейная. Были эти стяги самыми разнообразными. На палку цеплялось все, что нашлось в пыльных закромах туркабинета. Шли в ход, даже невесть откуда взявшиеся там флаги союзных республик, щедро украшенные орнаментами дружной семьи советских народов. Оставалось, лишь нашить на них цифры с номером группы и маршрута. После этого, линялые куски кумача приобретали вид суровый и боевой, напоминая знамя воинского подразделения.
Циндук пошёл дальше. Откопав где то настоящее бархатное полотнище с пришитым к нему здоровенным серпом, молотом и звездой из золоченой парчи. Внизу просматривалась надпись о каком то давнем соцсоревновании, по краю, остатками былой роскоши болталась ободранная бахрома. Саня, просто влюбился в эту богатую тряпку. Креатив, дремавший в нем до поры, вырвался наружу и развернулся как адмиральский штандарт над линкором.
Девчонки на базе были тут же мобилизованы. Ножницы и иголки в шустрых руках, быстро преобразили наследие уходящей эпохи. Парчовый рабоче-крестьянский символ, был аккуратно отпорот, проглажен и пришит обратно. При этом серп лишился ручки, а молоток исчез вовсе. Кроме этого, тряпка потеряла треть своего размера. Упоминание о соцсоревновании перешло в разряд невосполнимо утраченных для истории артефактов. Бахрому, однако бережно вернули на законное место. В результате этих упражнений на свет явилось посвежевшее плюшевое чудо. Красное полотнище с звездой и полумесяцем, через двести лет снова заколыхалось на крымском ветру. Небольшая ампутация по периметру, пошла на пользу. Тащить в горы отсыревший бархат прежнего наградного размера, не рискнул бы даже Циндук. Зато, теперь, встретив в на горной тропе небольшой отряд, ведомый бородатой нехристью, под знаменем османлисов, местные жители, либо шарахались, параллельно давясь от смеха, либо бросались откапывать из заповедных тайников ржавые прадедовские ятаганы. Равнодушных не было. Недовольных, тоже. Семь давно забытых войн с Портой не отложились в народе генетической ненавистью. Флаг приобрел огромную популярность. Вместе с ним, стали узнавать и Циндука. Прозвище Хан, закрепилось за ним окончательно. У ворот зарычал автобус. Изрыгнув весёлых покорителей каньона, он натужно хрюкая начал ёрзать вперёд-назад, стараясь втиснутся в узкое стойло между забором и зданием администрации. Наконец , взвизгнув последний раз растянутым приводным ремнём, затих. Из кабины спрыгнул татарин и дважды присел, разминая затёкшие ноги.
- Салам, ордынец, как ясырь? Несколько невпопад ляпнул Витька.
- Не ясырь, а ясак. Я пленных не беру.
Отозвался Энвер и подозрительно сощурил на нас хитрый татарский глаз.
- Что надо?
Безошибочно пресек он наши попытки казаться бескорыстными и праздными интересантами.
- Ну, почему сразу надо?..
Начал, было Витька. Но я пресек эту преамбулу, понимая что юлить с деловым водилой бесполезно. Да и времени на дипломатию не было.
- Энвер, надо на Высокое мотнутся. Без обиняков начал я.
- Кому надо?
Столь же коротко спросил Энвер, вытирая руки , невесть откуда взявшемся огромным носовым платком, размером и расцветкой напоминавшем старинные шали из бахчисарайского дворца-музея.
- Возможно и тебе. Туда сегодня Хан с гаремом зашел. Хана тебе, гарем нам.
По заискрившимся глазкам Энвера стало ясно, что наживку он заглотил, пора было подсекать.
- Саня завтра группу сюда притащит и на пару дней в Симф смотается. Вдохновенно озвучил я только что придуманную ложь, намекая на то, что пообщаться на базе им не удастся.
Тут, надо пояснить, что интерес Энвера к Циндуку был сильным, но чисто академическим. Пару лет назад татарин всерьез увлекся историей своего народа. Для не привыкшего к чтению и прочим студенческим премудростям сельского парня, единственным источником вожделенных знаний стали рассказы Хана. Тот был истинным экспертом в сложной и запутанной истории Крыма, легко жонглируя датами, именами, династиями и событиями. Именно этого урока и жаждал сейчас охочий до знаний потомок воинов из орды славных Гиреев. Чувствовалось, что нужное нам решение он уже принял, но для порядка, нужно было озвучить последнее сомнение.
- Жене, что скажу, покачав ушастой головой изобразил раздумье недавний молодожен.
- Ну, скажи, Косой послал палатки новые на стоянку закинуть. Там, и правда двух до комплекта не хватает.
- Нет. Врать не хорошо . По восточному по цокал языком честнейший из таксистов.
- Правду скажу.
После чего, столь же конкретными и рублеными фразами военного приказа дал нам вводную:
-Домой заеду. Алие скажу. К воротам выходите через полчаса.
После чего верный "Кубанец" опять закряхтел и стал вразвалку выбираться из стойла.
Высокое встретило нас настоящим бабьим царством. Слухи, ходившие о разбитной группе, доставшейся Циндуку оказались, даже несколько приуменьшенными. А, может за четыре дня маршрутной вольницы, эти амазонки окончательно приблизились к первобытному состоянию.
Надо сказать, что стоянка Высокое находится не далеко одноименного села, но расположена выше и несколько обособленно. Местные туда заходят редко. Им там, просто нечего делать. Да, и нет днем в поселке почти никого, кроме древних бабушек. Все остальные холят и лелеют розы на обширных угодьях совхоза "Аромат", и жмут из этой красоты знаменитое крымское розовое масло. Поэтому, десяток больших армейских палаток, длинный стол и печь с плитой под навесом, да пара покосившихся "Эм" и "Жо", отданы в безраздельное пользование прибывающим группам. Бурная растительность по периметру, и вовсе делает из стоянки своеобразный затерянный мир.
Комендант, тоже не сильно балует вверенную территорию своим присутствием. Появляется лишь к прибытию и к уходу группы, и то не всегда. Чаще, выходя к воротам своей хаты, просто здоровается со знакомым инструктором, прогоняющим обессиленное рюкзачное стадо через поселок : - Ну, ты там сам... Все знаешь.
Некоторые, особо доверенные лица, даже получали ключ от заветного железного шкафа, стоящего в комендантской палатке. В ларчике хранилась сорокалитровая бутыль с домашним вином. Бутыль эта, что удивительно никогда не пустела. Это был маленький гешефт комендана. За приобщение к волшебному нектару ему причиталась небольшая денежная компенсация. Впрочем, нам дозволялось присосаться в кредит, а то вовсе бесплатно. С туристов же, собирали винный оброк, который и передавали в натруженные руки винодела на обратном пути через поселок.
Хан, пользовался безграничным доверием коменданта и ключ от закромов, естественно получил. По всей стоянке хаотично передвигались слегка хмельные полуголые туристки всех возрастов. Циндука видно не было. Заглянули в комендантскую и инструкторскую палатки. Присутствия Сани мы не обнаружили. Прошли под навес к длинному обеденному столу , являющемуся на любой стоянке чем то средним между майданом и клубом, и уселись на скамейку.
Смотрели на нас заинтересованно, но в разговор пока не вступали. Опасались. Мало ли, кто такие. Впрочем, особого смущения в рядах женского батальона, мы тоже не вызвали. На другом конце стола двое дежурных продолжали спокойно резать какую то снедь к ужину. Та, что помоложе была завернута по грудь во вкладыш от спальника в мелкий лиловый цветочек. Плечи отсвечивали темнолиловым. Видимо, хапнула крымского солнца больше, чем могла унести. Недаром, на распродажах в секс-шопе написано "Бери сколько влезет", вспомнилась популярная пошлая шуточка. Вторая, дама лет сорока, представляла более колоритное зрелище. Из одежды на ней присутствовали только оранжевые трусы от купальника. Через плечо было перекинуто полотенце, частично закрывающее одну грудь. Вторая тяжело и вязко раскачивалась в такт движению ножа, шинкующего картошку. Перед обеими на столе стояли початые стаканы белого вина.
Переводя взгляд от разделочной доски на нас и обратно, повариха не выказала ни малейшего желания изменить что то в своем смелом наряде. Впрочем, этот невинный стриптиз, видимо был в обычае в ханском гареме. Около палаток, то и дело мелькали девицы в том же немудреном наряде. А, одна выскочила и вовсе без тряпок и увидев трех посторонних мужиков нырнула в палатку, сверкнув белыми не загорелыми ягодицами. Где тусуется вся эта нудистская компания было понятно. За установленными в ряд палатками находилась небольшая сильно заросшая бурьяном поляна. В самой середине этих зарослей растительность была тщательно вырвана и вытоптана. На этой проплешине весь сезон функционировал импровизированный пляж. Часто туда уходили только девчонки , что бы "выровнять загар". Иногда счастье побывать в первозданном раю обламывалось и немногочисленным в любой группе мужикам. Тут, все зависело от сложившихся в компании к пятому дню путешествия отношений.
Сильного пола на плановых горных маршрутах, всегда значительно меньше чем женщин. Путевки им профсоюзы не дают, что ли? В ханском гареме, кроме самого монарха, бойцов не было вообще. Между тем, пора было выяснить место пребывания Циндука, раз уж ни в инструкторской, ни в комендантской палатке , его не оказалось. В первой, лишь сиротливо валялся на свернутых матрасах выпотрошенный огромный линялый светло зеленый рюкзак. Стало ясно, что веселый поход в окружении прекрасных нимф дается Сане не легко. Добрую треть продуктового запаса группы он героически тянет на своей спине. Сейчас, когда харчи сгружены в продуктовую палатку, объем груза отчетливо читался по сдувшемуся на две трети чувалу. Что ж, любишь с горочки кататься, люби и простыни стирать. У хорошего ВПС, есть и обратная сторона. Изящные амазонки не слишком грузоподъемны. Показаться же с полупустым рюкзаком на маршруте не позволит себе ни один инструктор. Известны случаи, когда инструктора девчонки, отправляясь в путь в тяжко похмельном состоянии запихивали в свои "Ермаки" пустые двадцатилитровые канистры. Но со стороны казалось, что баулы трещат по швам. Такова уж не писанная инструкторская этика. По суворовски делить с подопечными все немудреные тяготы похода.
Куда подевался предводитель, мы не мудрствуя лукаво спросили у поварих. Выяснилось, что велел не скучать и сбежал поселок. Видимо в гости к коменданту. Похоже четыре дня усиленного женского внимания изрядно утомили нашего друга. Татарин тут же выразил желание смотаться за ним на верном "Кубанце", хотя ходу было не более километра. Но, шофер пешком не ходит. Это нас вполне устроило. В конце концов, он и приехал сюда ради исторических бесед с Циндуком. А мы без лишних энергозатрат исчезли с глаз Косого и попали в этот бродячий сераль. Пора было промочить горло. Поняв, что криминальной или административной опасности мы не представляем и к тому же друзья их любимого Сашеньки, дамы мгновенно подобрели. И через пять минут перед нами уже стояли два запотевших стакана с продуктом местного розлива. А за длинным столом расположился почти весь этот полуголый цветник, что бы не сказать рассадник.
Выяснив, что перед ними такие же линейные инструктора, девицы активизировались. Мы начали ловить на себе щекочущие взгляды, последние дни достававшиеся лишь Циндуку. Флирт носил самый разнообразный характер в зависимости от степени ударившего в голову вина и горной свободы. На маршруте, вообще прекрасный пол часто живет под девизом " А, кто меня здесь знает...". Как говорилось в одном замечательном фильме: Что случилось на миле, остается на миле. Учитывая легкий, мягко скажем гардероб наших собутыльниц, а они конечно, тоже расселись за столом не в сухую, было интересно наблюдать, как девицы и матроны постарше подходят к вопросу соблазнения. Кто то томно и искоса стрелял глазками, накинув на пахнущие солнцем тела, какие то разномастные тряпки. Другие, и не подумав прикрыться предстали в чем были, лишь кинув те же тряпки под обгорелые ягодицы.
Старшая повариха, обтерев полотенцем пот под тяжелой грудью водрузила на стол алюминиевые миски с наспех дорезанным салатом и хлеб. До ужина было еще далеко, но законы гостеприимства требовали закуски. Две баклаги с вином материализовались быстро и незаметно. Судя по всему комендант открыл Саниной группе неограниченный доступ к источнику.....
Ну, мальчики, давайте знакомиться, приступила к делу не высокая стриженная брюнетка со спортивным гимнастическим телом. Она подняла наполненный светлой влагой бокал, и он рассыпал солнечные блики по загорелым грудкам с приклеенным на соски подорожником.
- Вы, уж извините. Мы тут по домашнему. - Крым, это свобода, выдал не слишком оригинальную сентенцию Витька.
- Снимается кино "Вдали от дома". Это нормально , поддержал друга я. - А, вы давно Сашеньку знаете? , промурлыкала подслеповатая блонда , сверкнув толстыми очками над мужской рубашкой в крупную клетку. Скромность наряда объяснялась, треугольником декольте цвета свежесваренного рака.
- Сашеньку ?, не сразу прорубил вопрос Витька.
- Давно. Пол твоей жизни. Неуклюже сострил я, поняв что под игривым Сашенькой здесь выведен наш брутальный дружище Хан.
- Да, что Вы? Так долго? Я девушка взрослая. Пустилась очкастая в рискованное кокетство.
- Ты у нас девушка опытная, срезала ее на взлете повариха. А, до взрослой тебе еще расти и расти.
- Растить и растить, Вступила в разговор мощной кружевной грудью подошедшая к столу миловидная мадам с ямочками на пухлых щечках. При этом она пару раз игриво подбросила руками свое природное богатство, показывая блонде, как именно надо растить.
- Незамай хлопцев Регина, беззлобно шикнула на нее повариха.
Регина хмыкнула и крутанулась на месте. Обмотанное под партикулярным белым лифом газовое парео щекотнуло мне нос. Мадам опустилась на скамейку.
- Дорогие дамы, нет повода не выпить, сгусарствовал Бриж, поднимаясь со стаканом в руке.
- Я Вица, а это Ро, кивнул он на меня, почему то представив нас крымскими инструкторскими погремухами. Должно быть, не хотел превратиться в Витеньку, или Витюшу, Кроме кружевной Регины наше джентльменское меню сегодня состояло из гимнастки Светы, блондинки Буси, черт знает, как ее звали на самом деле, поварихи Мамлюды, как называла ее вся команда и еще десятка разномастных полунагих валькирий, имена которых сразу проскочили насквозь, не задерживаясь.
Канистра переместилась на стол и Витя оказался на разливе. К нему мгновенно потянулись загорелые руки со стаканами, которых к середине сезона на любой стоянке оставалось штук десять. Компанию им составили сиротские алюминиевые кружки. Нам, как дорогим гостям досталось благородное стекло. Ее одна дефицитная емкость была отставлена заботливой лапкой Буси на край стола.
- Для Сашеньки. Чувствовалось, что образ главы прайда Циндуку на этом маршруте удался.
Робкое ворчание Мамлюды с призывами дождаться ужина в качестве закуски, было проигнорировано без голосования. Два котла продолжили сиротливо булькать на печной плите. Вица разливал по третьей. Канистра с чавкающим звуком выкатывала кислую радость в стаканы и на обитый клеенкой стол. Мгновенно зажужжали злые крымские мухи. Мамлюда подошла, снимая с плеча полотенце, кинула его на лужу и натянула висевшую на стропиле футболку, раскатав ее по влажной груди.
Выпили " заприсутщихдесьдам". Последние, заметно повеселели. Глазки заблестели зеленым лукавством, смешки переливались колокольцами, с груди гимнастки упал один подорожник. У меня, тоже зашумело в голове. Вспомнился Высоцкий. " Я пил из горлышка, с устатку и не евши ". И, правда, денек выдался длинным. Ведь завтракал я сегодня за тем же столом, перед тем как спустить в " Залет" свою группу. И вот, " я снова здесь, я в бархатных штанах" сменил Высоцкого в голове Розенбаум.
- Мальчики, а вы на гитаре играете, неожиданно прозвучало откуда то из за кадра. - Как Сашенька , пискнула блонда.
Мы обернулись. На краю стола пристроилась серая мышка в красной бандане. Остальной гардероб не просматривался. Ниже пояса ее закрывал стол, выше гитара. Мышка по девичьи старательно перебирала лапками струны, слегка притормаживая при смене аккорда.
Бриж выразительно глянул на меня. Для этого ему пришлось обернуться. Уж лучше бы сразу показал пальцем, подумал я, поняв что идти в отказ бесполезно, и молча протянул руку. Кроме прочего было интересно оценить степень скромности мышонка. Уж очень невинно и бестелесно выглядела она среди этого буйства плоти. Гитара оторвалась от крошечной неприкрытой груди. Что скрывалось под столом, осталось секретом. Вставать она не стала, и инструмент поплыл ко мне по рукам. Гитара была знакомая. Принадлежала она коменданту. А, точнее относилась к местному тур - инвентарю. Я бренчал на ней, еще вчера вечером. Почтенного возраста инструмент с тяжелой сиротской судьбой строй держал плохо. Пока я копался с колками, разлили по четвертой.
Дальше последовали традиционные чтоспеть - ачтохотите. Выпили. Я запел инструкторский гимн, который недавно написал на мелодию "Синей птицы" к очередному капустнику.
Мы в такие шагали дали, что не очень то и дойдешь
Груши, персики воровали, экономя не пропитый грош.
В Ванне молодости не плачем, и под солнцем яйлы не горим, Ведь ты инструктор, а это значит, что ты любишь свой горный Крым.
Говорят, что за эти годы , измельчал турист навсегда,
Что от старой туристской породы не осталось даже следа,
Что матрасником стал и стремится он не в горы, а в города,
И рюкзака, как огня боится. Но это полная ерунда,
Подходя к этому моменту я туго думал, справлюсь ли во хмелю с модуляцией ? А, ладно. Чай, не "Беловежская пуща". И прыгнул на тон выше.
Нет, туристов не стало меньше. И не гаснут огни костров.
На приютах, все больше женщин атакуют инструкторов.
Без вина их глаза дурманят, но на маршруте я тверд, как скала. И, лишь в "Магнолии" снова станут мужиками инструктора.
На " Мокроусова "снова станут мужиками инструктора.
На "Карабахе" снова станут ........
Выкрикнул я названия конечных приморских баз и рассыпал по струнам коду.
Правдивость последних строк тут же подверглась серьезной проверке.
Гимнастка обхватила меня сзади и звонко облобызала в щеку. Восторг был несколько преувеличен, как будто ее допустили на шею к народному артисту.
- Неужели, как скала? вопросила волоокая Регина, шлепнув по щекам огромными ресницами. Приклеивает она их, что ли, подумалось мне. Кружевное белье, муленружевские ресницы, она, где вообще находится? Выцветшие палатки за спиной прелестницы, трагически не соответствовали салонному образу. Мой взгляд невольно скользнул вниз в поисках каблуков, но наткнулся на стол с очередным стаканом. Сопротивление было бесполезно, Тем более, что Мамлюда провозгласила тост за таланты, которые предлагалось почтить в моем лице.
Выпили. Я потянулся было за помидором, но молодые цветущие организмы, уже спороли их под чистую. Котлы продолжали неспешно булькать. Пятая без закуси мелькнула в мозгу не хитрая арифметика. Давай еще что нибудь, слышалось со всех сторон. В дело пошло отработанное у многих костров попури из бард - рокового набора. Девицы довольно стройно подпевали. Потом, я понял что можно просто кинуть им косточку в виде первой строки и продолжать играть. С вокалом они отлично справлялись сами. Причем, гораздо лучше меня. Я и так был явно не в голосе, да еще и гимнастка, однажды повиснув у меня на плечах, терять плацдарм, похоже не собиралась.
Она как бы невзначай , в такт музыке терлась о мою спину. Я понял, что и второй подорожник, наверняка уже покинул свой пост. В голове шумело, моральная стойкость уступала место физической, но пальцы пока слушались. И, я играл.
Между тем, становилось жарковато. Сухой раскаленный колобок , качнувшись в зените, покатился в сторону Севастополя . Навес над столом, уже не защищал от косо бьющего жара. Лужицы вина на столе, теряя влагу, превращались в блестящие липкие болотца. Активизировались мухи. Особо алчные прилипали к сладким ловушкам намертво. Бедняги отчаянно и безнадежно барахтались в них, издавая щекочущее жужжание.
Жужжала и голова. Пока, мелодично, в тональности гитарного перебора. Но, это уже был сигнал. " ...я пил из горлышка, с устатку и не евши..." всплыла строка из Высоцкого. А, может я ее пропел.....
Хотелось пить. Очередные полстакана виноградного, только усилили подступившую липкую жажду. Приклеенное к спине жаркое тельце, тоже прохлады не добавляло. Надо было встряхнуться и встать. Но, это представлялось почти подвигом. Я, все более вяло перебирал струны, собирая силы на рывок. Витек, тоже был не свж. Прижимая к широкой груди сразу двух, фемин, угнездившихся на натруженных коленях, он неподвижным взглядом глядел на стакан. Фемины ерзали стол подрагивал. Влага в стакане слегка колыхалась. Грани разбрасывали солнечные зайчики.
Граненый стакан придумала Вера Мухина..... Мухи. Сколько мух. А ведь еще не осень... вон, одна в нем и плавает, в этом мухинском стакане..... проносились в голове бессвязные сентенции.
Все, встаю.
- Пардон, мадам, я имею вийти.... содесситничал я и сделал попытку подняться, нежно стряхнув с себя гимнастку. Ей же передал и гитару, сопроводив это действие словами : Подержи гармошку", из популярного тогда анекдота.
Перешагнув скамейку, на секунду задержался. Проверил крен и остойчивость. Твердым, как мне казалось шагом двинул к инструкторской палатке. Шел я целеустремленно и чуть быстрее, чем предписывала мизансцена. Но, скорость помогает держать равновесие не только велосипедистам. Задумка была не сложная. Перекачумать в палатке, пока не спадет одуряющий зной. Да, и ухо придавить было не вредно. Проснулись то в шесть утра. Причем, в этой же палатке. Но план это сдулся, едва я сунул жало в темное ее нутро. Тьма дохнула в лицо жаром паровозной топки. Саня, уходя в поселок поленился поднять заднюю стенку и устроить сквозняк. Видно, и ночевать будет в хате у коменданта, мелькнула трезвая мысль. Иначе бы подготовился. Возиться с палаткой было лень. Все равно до ночи не остынет. Солнце нещадно долбило в выцветший брезент. В комендантской полог, вообще не открывался. Ночевали в ней редко. По большей части, она служила складом-сараем.
Оставался единственный выход. Забиться в тень под куст на пляжной поляне. Вдохнув, как перед нырком, я еще раз окунулся в удушливую темень палатки. Почти на ощупь нашел вкладыш от спальника и вынырнул в относительную свежесть. Тряпка эта, в мелкий лиловый цветочек, расстелена была мной в самой глубокой тени, которая нашлась под кустом шиповника на заветной полянке. К моему удивлению я обнаружил, что в импровизированной дневной попойке участвовал не весь личный состав. Две тушки сверкали белыми ягодицами на другом конце пляжной проплешины. На самом солнцепеке. Завтра задницы будут, как у мартышек...или павианов?
Черт их помнит, у кого там врожденное красножопие.
- Ало, красавицы , негромко окликнул я жарящихся нимф. Ответа не последовало. Нимфы продолжали лежать ничком. Положенные на руки головки наполовину утопали в душистом разнотравье. Глаз я не видел, но понял, что они попросту спят. Мы же орали, как потерпевшие, да и жарит по мартеновски. Как можно здесь спать? Видно, приложились к комендантскому источнику, раньше и подробнее остальных. Ладно. Спасение при пожаре в мои обязанности не входит. Пусть хоть обуглятся. Я заполз в тень. Угнездился, поймав легкий ветерок в лицо, и перешел в режим power off.
Съехать с темы не удалось, даже во сне. Задорно подпрыгивали голые груди, вращались загорелые бедра, Мамлюда танцевала на столе что то испанское.
Не знаю, долго ли продолжалась эта вакханалия. Однако, дверь в царство Морфея приоткрылась, и в зазор просунулась рука. Рука легла мне на грудь, на мгновенье замерла и поползла вниз большим насекомым. Потом на бедре обнаружилось второе. А, следом, еще два. Одно копошилось в волосах, другое легло на живот, призывно шевеля лапками. Первое и последнее, вскоре встретились и устроили хоровод, вокруг пуговицы на шортах. Не встретив ни отпора, ни поддержки насекомые перешли к банальному взлому.
" ...Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода..." почему то не кстати вспомнился Пушкин. Дальше, там что то про меч. Меч, это уже почти по Фрэйду.
Я продолжал лежать неподвижно, в полусне ловя случайные мысли, как комментарий к происходящему. В происходящем же, Пушкин явно начинал Фрэйду проигрывать. Меч, как символ.... . Впрочем, у старика Фрэйда, за что ни возьмись, все символ. За что ни возьмись... Вот, вот..... За меня, кажется взялись не по детски.
Следующие полчаса (надеюсь не меньше), надежно спрятаны в закромах моей памяти. Опломбированы печатью врожденной скромности. Да и не поставил бы я подпись под протоколом этих воспоминаний. Достоверность их, пока изучается. Могу поручиться, лишь за четыре лапки и соответствующее количество всего остального.
Сознание возвращалось медленно. Сначала оно принюхалось, высунув из томных глубин влажный барсучий нос. Потом в дело вступили уши. И, наконец открылись глаза. Они выдали информацию, заставившую меня удивиться дважды.
Во-первых, почти закончился день. Стремительные крымские сумерки топили в море покрасневшее от трудов светило. С поляны, этого конечно не видно. Но запад залился густым малиновым сиропом . И я легко дорисовал широкими импрессионистскими мазками , не раз виденную картину. Вторым открытием было то, что в числе двух прелестниц, сидевших рядом с лукавыми лицами, гимнастки моей не оказалось. А ведь, именно ее я представлял ловкой наездницей, исполнявшей джигитовку на... Впрочем оставим эти подробности. Визуализация процесса, все же необходима, дал я себе установку на будущее.
Поднявшись и приведя себя в надлежащее, я направился к палаткам. Пора было провести рекогносцировку. Картина изменилась. Тусовка оделась. Скромность норма жизни. Просто, профсоюзное собрание на пленере. Со стола, убирали алюминиевые миски. Ужин, судя по всему прошел в теплой и дружеской. Но, стаканы перед присутствующими по прежнему не пустели.
Витька и Сани видно не было. Зато, за столом важно расположился татарин. Перед ним дымился чай. Чай в пиале. Откуда она здесь взялась ? С собой, что ли возит? Вокруг Энвера суетился гарем. Кружевная Регина, даже намазывала ему маслом печенье. Впрочем, кружева уступили место длинному шелковому халату персицко-цветочной расцветки. Это на горной то стоянке. Регина, держала стиль. Уважаю.
- Где наши, спросил я Энвера, плюхаясь на скамью напротив.
Вопрос этот имел две цели. Действительно узнать, где мои друзья-товарищи.
Это во-первых. Вторая задача была похитрей. По ответу водилы надо было выяснить его сегодняшний статус. Лепит ли он девицам ордынца, или уже вернулся в семью братских народов. Ответ прозвучал на чистом русском.
- Саша в селе остался. Утром придет. У него с Николаем дела. Витя спит в автобусе. Пьяный был. Я его туда повел. А то забудем. Скоро ехать надо. Темно будет. Фара левая не работает.
Военными рубленными фразами выдал Энвер необходимую информацию.
- Это, у тебя то фара не работает, удивился я, зная его нежное отношение к любой технике.
- Ночью не езжу. Днем не надо.
Логично отпарировал татарин.
- Сгорела. Лампы нет. Бахчисарай ехать надо. Время нет.
Уточнил он, словно оправдываясь, слегка сорвавшись при этом на ханску мову. Так, с моей подачи называли ребята его гирейский акцент. Я вообще заметил, что в разговоре на неудобную тему он часто, автоматически переходил в режим "твоя моя не понимай" . А тема нерачительного отношения к любимому "Кубанцу", явно подпадала под категорию неприятных. Со мной он, конечно хитрить не собирался, но привычка - вторая натура.
Перед носом мелькнула лапка и материализовался стакан. На этот раз с вечерне - красным. Я слегка поморщился. Хватит, пожалуй. Но, стекло уже предательски грелось в моей руке. Аллах свидетель, не хотел, подумал я поднося емкость к губам. И, в этот момент на шее у меня сомкнулся капкан. К спине опять прижалось крепкое гимнастическое тело. Нашли тоже, полового стахановца. К середине сезона, мы уже скорее стакановцы. Рисовался только один выход. Нажраться и завалиться в автобус вместе с Витьком. Ну, хотя бы прикинуться невменяшкой. И, я залпом опрокинул в себя полстакана комендантского Мерло.
С надеждой посмотрел на Энвера. Может, пора? Но, тот похоже окончательно вжился в роль падишаха в серале. Самое удивительное, что немногословный ордынец что то длинно и увлеченно говорил окружившему его рассаднику....или цветнику?
Потом пришло время, когда время ушло. Дальнейшее вспоминалось стробоскопически. Стакан пустой....снова полный....гимнастка, уже у меня на коленях....идем к автобусу.....моя голова на коленях у нее.....заснул, проснулся, заснул, проснулся....полифоничный женский смех.....атобус качает.....мотор гудит, куда то едем..... Смех то откуда. Если едем на базу, то откуда здесь женщины? Одна, во всяком случае точно присутствует. Я на ней сплю. Она, даже гладит меня по голове. Сколько их здесь? Глаза открывать лень. Куда мы их денем на базе? Ладно, расквартируем. Зачем они, как сюда попали? Не татарский же это улов. Или татарский? И, где Витек? Я его как то не заметил. Опять смех. Даже что то поют. Или чудится.... Спать, спать.
А дальше сюрреализм. Фелини. Бунюэль. Дали.
Автобус не движется. Тишина. Абсолютная загробная тишина. Впрочем, нет. Сзади прорезается какой чавкающий звук. Размеренный, будто кто то идет по воде. Кто у нас ходит по воде? Надо открыть глаза. Надо. Открываю. Странно, но звук тут же меняет таинственную окраску и становится вполне приземленным. Просто кто то дышит со свистом и всхлипыванием. Надо мной крыша автобуса. В окна сочится неясный серый свет рассветного сумрака. Откуда я знаю, что рассветного? Ну не сутки же я здесь провалялся. Татарин, всё-таки жлоб. Трудно, что ли было растолкать. Не такой уж я невменяшка. До кровати дошел бы.
Привстаю и оборачиваюсь на звук. На заднем сиденье чьи то ноги. Одна свесилась в проход. Остального не видно. Но по сандалям опознаю Витька. Значит, и его бросили. Фиксирую себя в сидячем положении . С минуту вестибулируюсь и выползаю из автобуса. Да, так и застываю каменным истуканом.
Нет никакого здания залетовской администрации. Забора справа, тоже нет. Автобус не в законном стойле. Автобус на площади.
Автобус стоит на площади средневекового города. В молочном утреннем сумраке замыкая пространство с трех сторон выстроились двухэтажные дома, которые были новостройками, веке этак в шестнадцатом. Разномастные, они плотно прижаты друг к другу разновысокими боками. Это слегка роднит их с нелепой питерской архитектурой. Фасадная стена разорвана арочными воротами. За ними угадывается столь же средневековая узкая улица, уходящая вниз и влево. Не, так не пойдет. Приземленная проза не может передать весь драматизм, и даже трагизм ситуевины.
Тут вступают гитары и повесть мою.
Прорезают тревожные риффы.
Из автобуса выполз и рядом стою.
Дальше мистика. Просится в рифму.
 
Так вот:

Посещает мысль очень важная,
Даже свежая: Ох, не пить бы мне.
Вкруг строения малоэтажные,
Что срослись бокам, как в Питере.

Экстерьеры приморско - карибские.
Вот и башенка, словно проколота.
Ну, такая в испанской традиции.
Просто арка с крестом, а в ней колокол.
 
Тишина стоит замогильная.
Только лёгкий скрип различаю я
Это бриз, почти непосильно,
На цепях щит фанерный качает.

Там со шпагой в руке мужик в парике.
А под ним, не по нашему что - то.
Ну а дальше в предутреннем сумраке.
Тоже аркой, в стене ворота.
 
За ворота обзор не длинный,
Там уходит вниз и чуть влево
Ряд домов. В них двери старинные
Над одной барельеф с королевой...

Вот попал, это что за оказия,
Что за выкрутасы ментальные.
Хоть, и пьян был до безобразия,
Протрезвел почти моментально.

Нет, пожалуй пора разбудить Витька,
Может он к реальности ближе.
И спросить, как в разных боевиках:
"Ты, блин, видишь, то что я вижу? "

Посмотрел в направлении автобуса.
Челюсть падает, скальп шевелится.
И почти навалил от ужаса
Нет, ну правда, можно обделаться.

Не обделаться, так описаться,
Не замеченная сначала,
Среди площади стоит виселица.
И петлёй на ветру качает.

Отдохнули, себе дороже...
Убежать бы с прытью Шумахера.
Но товарища бросить негоже.
Витя, бля, просыпайся нахер.

Выползает помятый Витька.
Вот, с похмелья приход опасный.
Увидал. Глаз не трезвый выкатил,
Закрестился, как поп на пасху.

Понимаю, что я не один такой.
Ещё рано мне психа праздновать.
Вот товарищ мой, хоть ещё бухой,
Тоже видит всякое разное.

Это что такое, давно мы здесь?
Шепчет тихо, как маясь гландами.
Это он то, разрядник боксёр, как есть.
Кто в Бахсае махался с бандами.

Да, не знаю, я пять минут назад...
В смысле, тоже, только проснулся.
Витька смотрит, и чувствую, был бы рад.
Снова в сон хмельной окунуться.

Не, ну как это всё понять?
Колдовство какого то подлеца?
Что б веков, на пять, этак время вспять.
Но зачем же тут сразу виселица?

Вот, глядим на верёвку, а яйца жим-жим.
Соображается вовсе плохо.
Мы же здесь не успели нарушить режим.
Тут, ваще не наша эпоха.

А вокруг ни души, а вокруг тишина.
Ни ворон не слыхать, ни чаек.
Только страшная перекладина.
Над башкой верёвку качает.

Вспоминаю я эту картину сейчас,
И мороз до сих пор по коже.
Белый сумрак молочный, рассветный час,
Ни котов, ни собак, ни прохожих.

Делать нечего, надо куда то идти.
Здесь стоять, не будет приварка.
Небогатый, однако выбор пути.
Выход с площади, только в арку.

На трясущихся лапах, с мутной башкой.
И, чуть было не взявшись за руки.
Мы отправились в путь непонятный свой.
Разумеется, в сторону арки.

Обернулся, я помню, в последний раз.
На "Кубанец", такой одинокий.
Вот свернём сейчас, и исчезнет с глаз.
Вместе с ним весь наш мир далёкий.
 
А восток, уже тлел и зловещая "Г",
Очень жутко чернела на красном.
Надо зыбкую дрожь побороть в ноге.
И долой от буквы опасной.

Мы по улице вниз почти что бегом.
Вот ещё поворот, и вскоре.
Расступились дома, и за малым бугром.
Перед нами открылось море.
 
Я молитв не знаю, но в этот раз,
Захотелось припасть к иконце.
Впереди и чуть слева в рассветный час.
Полукругом краснело солнце.

А потом, как будто включили звук.
Мы услышали смех и визги.
В контражуре с десяток девичьих рук.
Над водой рассыпали брызги.

И валялось шмотьё , современно вполне,
На прибрежной полоске узкой,
Ну, а нимфы нагие плескались в волне.
И, кричали они по русски.

Облегчения такого, как в этот раз.
Не ловил, я пожалуй с рождения.
Море, солнце , и девки. рассветный час...
Тут и кончилось наваждение.

Наваждение, действительно кончилось. Я узнал наших спутниц из автобуса.
Вон, эти певицы голосистые с голыми сиськами в прибое прыгают. Но, окончательно примирила нас с реальностью, фигура татарина, невозмутимо сидящего на камне. Он тискал свои неизменные четки и любовался резвящимся гаремом.
Мы не сговариваясь рухнули, где стояли. Точнее, приземлились на ближайшие валуны.
Переглянулись и нас скрутил в жгут приступ безудержного, очищающего, освобождающего смеха. Мы смеялись истерично, самозабвенно. Остановиться не было никакой возможности. Хорошо, что от купальщиц находились мы довольно далеко. Прибой съедал конское ржание. Нас пока не заметили.
Приступ щенячьей радости продолжался, наверное, минут пять.
После, радость сменилась не менее всепоглощающим удивлением. Я, наконец то поняли, где нахожусь. Витька, похоже, тоже.
Мы знали это место. Уже пару лет на пустынном скальнике, близ утеса Карасан, бытовали декорации испанского города. Построили их, пару лет назад для какой то киношки. То ли "Сердца трех", то ли "Одиссея капитана Блада", а может и того и другого. Не в далеке находилась, только турбаза Карабах, и лагерь московского автодорожного ВУЗа, так что и днем, людей в декорациях, почти не водилось. А, ночью, подавно.
Но шокировало вовсе не это. Место, по приморским масштабам было довольно уединенным. А мы , еще пару часов назад и вовсе бухали в другом мире. Во внутреннем Крыму, за большой грядой. Плато отделяло прибрежные пейзажи от горных долин, как быль от небыли. Это разные миры. И трансгрессировать в пьяном сне из одного в другой, должно быть не удавалось еще никому.
Позже выяснилось, что не слишком знакомые с крымской географией туристки, на слабо развели невозмутимого Энвера, "съездить по быстрому на море, купнуться".
Обо что, или об кого споткнулось здравомыслие прагматичного татарина, так и осталось загадкой. Нет, Энвер, все же король рули и педали.
Ночью, по размочаленному серпантину. На чахлом "Кубанце" перевалить Ай- Петри, да потом, еще спустится с кастельского перевала к морю. Ночью! Это подвиг, достойный скрижалей. Это не-во-змо-жно !
Позже, с нашей легкой руки татарин получил почетное звание Эвер изи райдер. Причины, почти никто не знал, не подставлять же героя перед женой и базовым начальством. Но, приклеилось прочно.
А, между тем, надо было еще и ехать обратно. Ну, днем то, еще куда не шло. Точнее, не ехало. Вставал, конечно вопрос, куда девать всю эту девичью шоблу. Ну, не катить же их, в самом деле обратно на Высокое. Да, и не успеть. Циндук, через час другой поведет свою поредевшую бабью дивизию вниз, на "Залет".
Вот, там и встретимся. План предстояло проработать подробнее. Как, например доставить на базу рюкзаки лихих купальщиц. Ладно, это уже детали. На мотике с коляской сгоняет кто нибуть из деревенских за мзду малую. Поймет же Циндук, что его беспокойные бабы с нами рванули. Видел же это, кто то из оставшихся. Вот, только вряд ли поймет, куда. Мне бы рассказали, не поверил бы.
Прожавшись, поднялись и побрели в сторону берега. Энвер нас заметил, приветственно махнул четками. И все. Будто, так и надо. Плеск и визги в прибое не стихали. Солнце почти вынырнуло из моря и сделалось желтым. Жизнь налаживалась. Перемещение во времени временно откладывалось. Впрочем, десять минут мы там всё таки были.

17.05.21
RSH