На её шинах - несмываемые пятна...

Может быть, на Арбате
или где-нибудь в Баковке
джаз извивается магнитофонной лентой,
пустые бутылки столпились в углу,
и, окутанные импортным дымом,
полуголые мальчики (они уже бреются),
полуголые девочки (у них уже есть паспорта)
отвечают импульсам музыки...
Двое взгромоздились на стол...
Может, в Измайловском парке
или у меня во дворе
с кого-то снимают сейчас шубу -
в темноте разгорается
светофорным огнём
нетерпеливая сигарета...
На Якиманской набережной
или на сцене Театра Гоголя
кто-то кому-то клянётся в Вечной Любви...
Наверняка в эту минуту
рождаются новые люди
и... новые бомбы,
и неизвестно - кто кого уничтожит...
Может быть, некий юноша,
сидя в "Ленинке", читает стихи Назыма
("Пока не поздно, милая...")
или рассказ про бешеного мальчишку...
А где-то кто-то,
забыв про чашку кофе -
она стынет перед ним на столе, -
пишет сейчас замечательную философскую книгу.
Она вернёт к жизни
тысячи загипнотизированных душ.
А его сосед, задыхаясь от счастья,
строчит на него донос,
и возле подъезда огромного серого здания
уже завывает мотором дежурная машина
с закрытым кузовом.
На её шинах -
несмываемые пятна
двадцатилетней давности...
А мы вдвоём -
я и мой товарищ -
сидим в обкуренной комнате
и молчим.

1959.