Луна пополам, но только для меня одного

держи меня в перекрестии своего прицела
держи, если надо, жми и стреляй
на сердце указано чёрным на белом
что не заслужил ничего

чуть дрогнусь - бей рядышком, в воздух
а если я побегу - то выстрелом в ноги
а упаду, так по голове и добей
сколько видел я старой тревоги
сколько я прожил бессонных ночей

мы замерзаем, но для того,
чтобы искать, чем согреться
мы убегаем, чтоб так же стрельнули в сердце
потом подошли, залатали, прижали к себе
и некуда больше от этого деться

хромого настигнет пуля
и будет бить аж до самой до дури
до боли, до крови и до самых небес
но извини меня, милая дура
не вам ли хотелось чтоб этим утром
я навечно исчез?

испарился в твоём дыму без следа
и к счастью, чудес не бывает (наверно)
сегодня, кстати, праздник какой-то

бредёт меня мимо люд, и не знает
о том, что булки подают только к чаю
что тот, кто ушёл, тот невозвращаем
что всё в пустоту навсегда унеслось!

всё просто снизу и доверху перееблось.

на свалку ваших бредовых событий
они похоронены, и на их плитах
долго, старательно, мною убитым
никто не надеялся здесь на ‘авось’

бубном пробьют и затрахают словом
ну что, ребятня, к приключеньям готовы?
уж засиделись в этом дурдоме
сполна?

лихое пламя скушает степи
из прошлого вырастут новые плети,
голодные, чтобы пороть бесконечно!
где было ‘завтра’ - уже стало ‘поздно’
но так же ярко горят в хмуром небе
те самые звёзды,
которые видели мы.

которые видела ты,
когда в окошко смотрела своё
которые видел я, когда стёклышко рядом царапало просто обычным, мелким дождём
и представляя себе только тебя,
заменяя ‘тебя’
на ‘неё’, чтоб не раскрыла
и так
до полной бесконечности.

где-то там, на самой длинной дорожке
устанут ручки, устанут ножки
в удалении тысячи вёрст
снимая повязку с красных глаз
снова вспомнишься ты..
наперекрёст.
а там больше нет ничего, впереди
слишком устал на пути.
осталось только идти и идти
надежды новой (и никакой) не зажглось.