Свалялась шерсть голого

пушистая  сталь  ковала   пластмассу
в  этом  городе  неместных  сословий,
осторожно  разжигала  хворост   молния,
гром  тушил  пушечным  мясом  –
дети  рождались  и  заходили
под  звуки  первого  крика…
и  висела  Луна  грехом  над  головами
душным  песочным  сфинксом…

менялись  рептилии,
облака  разряженный  воздух  трогали,
улыбки   лиц  тупили  бритву  наточено,
плавный  ход  дёргал  суставы,  и  все  хотели  посмертной  славы,
плавники,  в  сырой  коже,  яростно  вырастали,
отпадало  желание  почувствовать  настоящее,
клыки  точили  десну,  кровь  обличала  укусы  –
не  верилось,   пришли  мы  на  несчастный  случай…

встретимся  в  Риме,  там  дороги  разбиты,
нет  вторых,  третьи  убиты,
там  кострами  не  пахнет,  там  вечный  камень,
там  кости  на  свастике  знамя,
и  стежками  зашиты  встречи,  а  в  заплатах  углы  углей,
католический  хор  под  мандолину,
копоть  глаз  вместо  слёз,  сожженные,  да  актёры  –
признанные  стать  частью  террора…

и  слепит  глаза  ночь,
и  рассвет  до  пробуждений,
и  плюют  на  себя  в  упор,  ежечасно  и  преждевременно,
неприметны  слова  о  святых,  о  солнцестоянии  в  сумерки,
на  пожизненный  срок  обрекают  себя,   кто  читает  мои  молитвы,
не  узнать  больше  сны  там,  где  проснусь,
не  родился  ещё  на  свет,  в  кого  умерев  обращусь…