Литература - зеркало народа, его культуры и страны

Художественная
Литература
Всякого народа, -
Поэзия и проза, -
Зеркало
Культуры
Каждого народа, -
Конгломерат
Идеологий
И социальных проблем
Общества.

Как канарейки -
В шахтах
Первыми определяют
Начало
Загазовыванья
Подземн выработок
Или задымлениях
От начавшегося
Пожара в шахте.
Так и писатели,
Поэты и прозаики
В своих произведениях
Отражая
Состояние
Социальное в Стране
Полным спектром,
Высвечивают проблемы,
Требующие
Своего решения.

Писатели и сами
Являются порой
Не богоибранными
Небожителями
"Над схваткой"
Идеологий,
Противоположныъ"правд"
И заблуждений
В общественной жизн
Своих стран, -
А яркимии носителями
"Правд" таких,
Идеологий, заблуждений.

Причём не все выносят
Этот мусор
На глаза читателя,
Как Гоголь , например,
В Иарасе Бульбе
Свой  ПослеБОГДАНовсий
УкрАинский
Традиционный антисемитизм, -
(Который в полной своей
 бесчеловечной
 зверской мере
 проявился в пособничестве
 населения в годы
 оккупации
 в ПоСоБнИчЕсТвЕ оккупантам
 в уничтожении евреев
 и в низко проценте
 вызивших на Украине
 в оккупации евреев, -
 БоЛеЕ низком,
 Чем в антисемитской
 Католической Польше. -
 Антисемитизм,
 Живущий и сегодня
 в головах и душах
 НУ ОЧЕНЬ мНоГиХ
 украИнцев)), -
Что было в России царской
Обычно и НЕ ОПАСНО,
Как тому же Гоголю 
В своих произведениях
Влруг как-то обозначить
Свою  нетрадиционную
Ориентацию.

У Блока, например,
В его стихах
Его антисемитизм, -
В быту ему присущий, -
Не отразился.
А для него-то
ЛитерАторы-евреи,
Собратья
По поэтическому цеху, -
Стихотворцы
Мандельштам
И Эренбург
Были "Рубановичами
Номер-1 и номер 2"*.

Читая произведения
Лермонтова, Пушкина,
Толстого, Достоевского,
Некрасова,
Мы видим изнутри
Жизнь современного им
Общества Российского
И те вопросы,
Которые надо
Либо решать,
Либо пустив на самотёк,
Готовым быть
Решать эти вопросы, -
Или видеть как
Превращаются они
В окаменевшее дерьмо,
Которое потомкам
Будет
Мишенью
Для насмешках
Над сиволапыми
Их предками
Из Лермонтовым
Осмеянной
Родины -
Немытой.
Отданной на откуп
Чинушам-бюрократам
И олигархам
(Да мундирам синим).


* - См нприведенное ниже Приложение.

ПРИЛОЖЕНИЕ.

           ОБ ОТНОШЕНИИ АЛЕКСАНДРА БЛОКА К ЕВРЕЯМ.



Марговский,
website livejournal userinfo
19.07. 2013|12:34 pm]


           В свое время я прочел в одном из писем Блока к Белому такую фразу: "Зачем нам Рубанович номер два, если у нас есть Рубанович номер один?" -

          Речь шла о том, что он предпочитает стихи молодого Мандельштама поэтическим опытам Ильи Эренбурга, которого ему накануне хвалил Андрей Белый. Высказывание это меня, помнится, насторожило, но никакими дополнительными фактами... я тогда не располагал: как-никак, собрание сочинений Александра Блока было выпущено в самые что ни на есть застойные годы...

          И вот - читаю у замечательного литературоведа и философа Арона Захаровича Штейнберга (не путать с поэтом Аркадием Акимовичем Штейнбергом), в свое время незаслуженно забытого, а недавно вновь пробившегося к читателю, спустя многие десятилетия. -

          Несколько суток они вместе с Блоком просидели в одной камере предварительного заключения, во внутренней тюрьме петроградского ЧеКа - а это, как известно, располагает к откровенности:

         "В бесконечном разговоре нашем одной из тем, естественно,
была тема об отношении нашем к религиозным заветам.

          Блок вдруг сказал: "Помилуйте, Аарон Захарович, я вам говорю о лю-
дях, которые как клопиные шкурки высохли, они все церковни-
ки", — стараясь внушить мне, что религия не предохранила бы
Россию от террора или злоупотребления насилием.

          На это я ему тветил, что, может быть, это и так, но я придерживаюсь нехристианской религиозной традиции, хотя она и считается более жес-
токой. -

          Я до сих пор не мог примириться с фактом казни царской
семьи. Все мы ведь воспитаны на произведениях Достоевского и
Толстого, особенно Достоевского.

          Неужели же для нас все еще безразлично, что переживает человек в последнюю минуту перед казнью? Может ли кто-нибудь из нас не чувствовать своей вины за эту казнь?

          Блок приподнялся на локте и, по-моему, пропустил од-
ного или двух клопов, не раздавив их, так он был, очевидно, по-
ражен чем-то: "Неужели вы придерживаетесь иудейства как рели-
гии?".

       — "А почему бы и нет?" — ответил я.

         "Впервые встречаю такого человека.

          Знаете, Аарон Захарович, я должен вам признаться, что я был сам некоторое время близок к юдофобству, особенно во время процесса Бейлиса".

          И он подробно рассказал мне о людях, прежде скрывавших свое еврейское происхождение, но которые вдруг стали в это время необыкновенно активными и требовали от него, Блока, подписи в заявлении в министерство,
в котором говорилось, что евреи не употребляют христианскую кровь в своих ритуалах.

          Он назвал несколько имен, из которых я кое-кого хорошо знал. —

         "Помилуйте, — говорил я им, — вы же всегда отрицали свое еврейство, откуда же вы знаете, какие могут быть секты у евреев с изуверскими ритуалами?
          Тогда я увидел, что это какие-то ходячие манекены, как у Достоевского в "Записках из мертвого дома".

          Блок почему-то назвал Фому Исаевича из "Записок из мертвого дома".

          Это каторжник-еврей, у которого все превратилось в форму, и он наслаждается тем, что выполняет роль, а за этим ничего нет — пусто. Блок продолжал:
       
         "А вот когда был процесс Бейлиса, евреи вдруг потребовали от Мережковских исключения Розанова из Религиозно-философского общества".—

        "Ах, Александр Александрович, в то самое время, когда вы по-
чувствовали такую неприязнь к евреям, я понял, что мне необ-
ходимо объясниться с Василием Васильевичем". -

        Как отнесся ко мне Розанов, как меня не отвергли, а наоборот, хорошо приняли, - все это я рассказал Блоку и потом добавил:

        "Не правильнее ли прежде всего попытаться выяснить словами, какие преграды стоят между людьми в их взаимопонимании?"

        На что Блок ответил: "Опыт стоит слов".

        — "Верно, - сказал я, - опыт, но правильно истолкованный.
           А ведь каждый истолковывает свой опыт по-своему. А подумали ли вы
           о том, что судите обо всех евреях по тем, с которыми обычно
встречаетесь, а они — особые евреи?

           Если бы я вам сказал, что со-
ставил мнение о русском человеке на основании знакомства со взломщиками и карманными ворами, с которыми провел несколько месяцев в тюрьме, стал бы судить о характере русского человека — вы бы сказали, что это злостный вымысел, и были бы правы.

           Евреев, о которых вы говорите, я не хочу ни в чем обви-
нять, я называю их продуктами разложения, а по конечным ре-
зультатам разложения ведь трудно судить о начальном элементе".

          Александр Александрович слушал меня с необыкновенным вни-
манием, как если бы впервые в жизни вдруг заглянул в какое-то
темное царство и увидел просвет.

         На Блока, очевидно, произвело впечатление исключение Розанова из Религиозно-философского общества, по настоянию, главным образом,Мережковского и Гиппиус.

         Между прочим, Мережковский был одним из первых, признавших в Блоке великого поэта, но впоследствии их отношения охладели.
         Сам Блок голосовал против исключения Розанова".

              (А.З.Штейнберг "Литературный архипелаг",
              "Новое Литературное
               Обозрение", Москва, 2009, стр. 64).


               11 августа 2021-го года.