Камера для журналиста

КАМЕРА ДЛЯ ЖУРНАЛИСТА

Звон бокалов с шампанским, негромкий гул разговоров, снующие официанты отвлекали внимание Оливера Холла от собственных невесёлых мыслей. Сегодня он – успешный и довольно известный журналист, освещающий ряд событий для канала «Хисторикал Лайф» — получил невероятный и достаточно странный подарок: раритетную видео камеру. Поверенный его бывшего начальника, скончавшегося нынешней ночью, лично доставил чудо-вещицу на Бейн-стрит ранним утром. Зачитал последнюю волю умершего и удалился, оставив коробку и листок-инструкцию.

«Дорогой Олли! Никому, как тебе, не могу доверить своё сокровище. Осторожнее, все наши поступки имеют последствия. Не переусердствуй! Будь открыт сердцем, верен себе и камера сослужит тебе добрую службу. С глубокой привязанностью, Хэм Дарт», — гласила надпись на упаковке. Руководство пользователя же предупреждало, что съёмка не семейных мероприятий может повлечь за собой необратимые последствия для владельца.

И дёрнул же его чёрт взять загадочный подарок на работу!
«Разберусь в обеденный перерыв», — шальная мысль, которая и стала причиной того, что сейчас он стоял в компании незнакомых людей в вечерних туалетах, в одной руке сжимая камеру, всем своим видом выделяющуюся из окружающей обстановки. Долгий и протяжный пароходный гудок заглушил звуки джаза, исполняемые небольшим оркестром, расположившимся у противоположной от входа стены.

Очевидно, у него провал в памяти. Ибо ничем другим невозможно объяснить происходящее.
Едва протянув руку взять бокал с шампанским с подноса официанта, Оливер чуть не упал – судно сотряс удар невероятной силы. Взвыла спасательная сирена. Гости, оправившиеся после падения, стали по одному покидать комнату, чтобы выяснить, что же произошло. По коридору бегали стюарты и члены команды. Вой не прекращался, кричали люди. Начиналась паника.

«Айсберг? Этого не может быть! Нужно вернуться, — сознание затапливало ужасом, как пароход водой. – Камера. Не потерять. Судя по всему, это и есть мой билет обратно...»

БЛИЗНЕЦЫ

— Мам, смотри, эти дома прям как мы с Джо – одинаковые. – Девчушка тащила за правую руку молодую женщину на высоких шпильках к небоскрёбам в конце улицы. Ещё одна малышка, как две капли воды похожая на юную предводительницу этой компании, сжимала левую ладонь матери и, казалось, едва передвигала ножками.
Оливер Холл, журналист канала «Хисторикал Лайф», улыбнулся, глядя на близняшек – на одно лицо, но таких разных в проявлениях характера. Он сидел за столиком внутри кофейни, разглядывая улицу. На столе остывала чашка кофе. Рядом лежали сигареты и небольшая видео камера. Да, он снова вляпался в историю! И пока не понимал, где оказался и что делать дальше.

Хэм Дарт предупреждал, что камеру нельзя использовать не для домашней съёмки. И нет бы убрать её подальше и забыть первое происшествие на том злочастном пароходе с громким названием, которое помнят до наших дней, Олли же просто не забрал её с работы! Естественно, последствия не заставили себя ждать: коллеги сняли любительский репортаж об их компании.
За этими не самыми весёлыми воспоминаниями Оливера и застала непогода. Небо вмиг заволокло чёрными тучами и раздался оглушительный гром.
И только он хотел заказать ещё одну чашку кофе, чтобы переждать разгул стихии, как услышал крики с улицы, которую непроглядно затянуло пылью. Что-то падало с неба, машины сталкивались друг с другом, где-то внутри, в груди у журналиста, нарастала паника.

Схватив камеру и сигареты, Олли выскочил на улицу, едва не угодив под колёса автомобиля, заехавшего на пешеходную зону. В конце улицы, там, куда направлялись две чудесные малышки с мамой, разверзся ад: одно из двух высоких одинаковых зданий дымилось в районе верхних этажей, рушась и осыпаясь огнём и пеплом на головы оказавшихся рядом людей. Не в силах оторвать взгляда от этой ужасной картины, Оливер увидел, как в самую середину второго здания врезается, взрываясь, что-то огромное, похожее на птицу.

СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТЬ

– Да сколько ж можно!? – Холл врезал кулаком по кирпичной стене. Нарушать наказ Хэма Дарта и использовать камеру не только для домашней съёмки ему удавалось всё лучше. Не без помощи близких, конечно, но того факта, что именно он оказывался в гуще самых трагичных событий последних десятилетий это не меняло.

Автоматная очередь затарахтела за спиной, закричали перепуганные дети. Несколько мужчин с закрытыми платками лицами ворвались в школьный двор, одну из стен которого стукнул Оливер. Орудуя прикладами автоматов и выпуская одиночные выстрелы в воздух, они загоняли перепуганных людей в здание. Малыши плакали на руках матерей, едва успевших их подхватить. Ещё несколько террористов перекрыли возможность выхода через переулок, отрезая путь к бегству. Олли видел, как несколько пацанов всё же успели убежать, пока внимание стреляющих отвлекалось на плач грудничков.

Всех заложников разделили на группы и разогнали: спортзал, душевые, столовая, учительская и кабинет директора. В течение нескольких дней не кормили и не давали пить. Жара изматывала. Любые просьбы пресекались побоями. Расстреливали просто для устрашения, не выбирая – ребёнка или взрослого. На четвёртый день, когда Оливер уже готовился попрощаться с жизнью и проклинал тот день, когда открыл коробку с подарком от Хэма, со стороны спортзала прозвучали два мощнейших взрыва, которые и положили начало концу этого ада: сначала обрушилась крыша, а затем начался пожар. Чтобы обезопасить себя от обстрела с улицы, боевики выставили у разбитых ранее окон живые щиты из школьников и их родителей…

– Холл, очнись! – коллега из «Хисторикал Лайф» тряс Оливера за плечо. – Ты орёшь на всю редакцию: «Сто восемьдесят шесть! Сто восемьдесят шесть!». Переполошил весь этаж, а сам спишь. Кошмары?
Тряхнув головой, Олли молча поднялся, дошёл до двери своего кабинета и, покидая его, тихо произнёс: «Дети. Их было сто восемьдесят шесть».

БОМБА В КОНТРАБАСЕ

— Молодой человек, вы со своим контрабасом задерживаете посадку.
— Я не могу лететь без инструмента, у нас концерт. — Перед дверями посадочного коридора аэропорта собралась большая очередь не успевших пройти регистрацию пассажиров.
Музыкальный оркестр, состоящий из членов одной семьи, создал затор из-за огромного футляра, который не проходил через досматривающее устройство по габаритам. Миловидная сотрудница аэропорта наконец осмотрела багаж вручную и уставшие от долгого ожидания люди двинулись к самолёту.

Оливер закинул рюкзак на полку для ручной клади, оставив себе только мобильник и камеру. Его радовало, что в хвостовой части почти все кресла пустовали, не считая занятых музыкантами. Застегнув ремень безопасности и откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза в ожидании взлёта, перебирая в памяти обстановку аэропорта и людей — словно из чёрно-белого кино.

— Я приказываю тебе застрелить их всех. Потому что вернуться в Совок — хуже смерти! — Оливер слышал разговор матери со старшим сыном, спрятавшись за шторкой в отсеке для стюардесс.
На камеру уже записалась большая часть случившегося в самолёте: захват воздушного судна семьёй оркестрантов, их требования лететь в Японию, необходимость посадки для дозаправки топливом, убийство стюардессы и ранение четырёх пассажиров во время штурма.

И вот сейчас, после неудачной активации самодельного взрывного устройства и начавшегося пожара, старший из сыновей, отпустив четырёх младших детей, расстреливал братьев и сестёр. Затем убил мать и себя.

Оливер задыхался от ужаса развернувшейся на его глазах трагедии и дыма, застилающего самолёт после взрыва. Хоть и понимал, что с ним ничего не случится благодаря камере. Скорее всего, никто даже не узнает о его присутствии на судне в этот день. Главной его целью по-прежнему оставалось не потерять камеру — обратный билет домой...

ГЛАЗА ЦВЕТА СОЛНЦА

Вылазка на природу не предвещала ничего катастрофического: простенький корпоратив в ближайших горах, с шкворчащим мясом на гриле, хохотом, ковриками для пикника и бегающей рядом собачонкой кого-то из коллег.

Оливер, опасаясь очередного попадания в неприятности, теперь постоянно таскал камеру Хэма с собой. Кое-кто из сослуживцев подшучивал, что она ему ближе молодой любовницы, которую он мог бы и завести для приличия. Журналист не обращал внимания на подколы друзей, так как рассказать истинную причину столь нежной привязанности к технике — угодить на принудительное лечение. А ему этого ой как не хотелось.

— Олли, как ты смотришь на то, чтобы снять небольшую хронику сегодняшнего мероприятия? — Йен Грем, оператор новостного отдела, хлопнул Оливера по плечу, выразительно глядя на камеру, широкий ремешок которой пересекал грудь коллеги.
— Эммм... Она не заряжена. Да и карта памяти заполнена. — выкручиваться Холл не умел и не любил.
— Да брось! Никогда не поверю, что ты таскаешь с собой этот раритет просто так. Уж не собираешься ли ты организовать на нас компромат? — Олли не успел среагировать, как Йен уже тянул на себя аппаратуру одновременно нажимая кнопку PLAY.
— FUCK! — Ругательство провалилось куда-то в пространство, а Оливер обнаружил себя ранним утром почти на вершине небольших гор, у подножия которых расстилался городок.

Немногим больше часа потребовалось ему, чтобы выбраться на шоссе. Пожилой японец подобрал его на трассе и предложил подвезти. По дороге старичок на ломаном английском отвечал на вопросы журналиста, сжимающего в руках спутницу всех своих злоключений.

Когда полоса деревьев закончилась и город предстал как на ладони, раскинувшись в низине между гор, Холл увидел в небе над жилым массивом растущий ядерный гриб. В считанные секунды взрывная волна достигла автомобиля. Машину подкинуло в воздухе и отбросило на обочину. Старик-водитель ударился о руль и отключился. Кое-как выбравшись с пассажирского сидения, Оливер обошёл машину. Распахнув переднюю дверь понял, что японцу уже не помочь — его организм не перенёс поражения радиацией. Вытащив тело погибшего из авто, Олли рухнул на водительское сидение. Голова гудела, лёгкие скукожились, как гнилое яблоко, руки тряслись. А в мозгу пойманной птицей билась мысль: "Самое сердце взрыва — путь домой".

С трудом заведя машину, Холл направился в город. На въезде уже творился хаос: чёрные пятна на земле по форме человеческих тел, разрушенные здания и дети. Глаза малышей напоминали лунный камень — белые, безжизненные, страшные. Бросив авто на улице, Олли, с трудом передвигая ноги, поплёлся искать больницу. Поражённый мозг понимал, что он всё еще дышит только благодаря тому, что взрыв застал его так далеко от эпицентра. Ну, и конечно, подарку старого друга. Ведь что бы ни случалось, он всегда оставался жив.

"Камера! Чёрт! — Непослушные руки нащупали ремень. — Повезло."
За углом следующего здания Холл увидел центральную клинику. Чёрные пятна на земле здесь сливались в одно. Редкие деревья обгорели до корней, топорщась из земли карандашными огрызками...

Почти полтора месяца Оливер провёл в разрушенном городе. То отлёживаясь в клинике. Точнее в её остатках, как и множество жителей ближайших райнов. То помогая по мере сил врачам. Камера оплавилась при столкновении с взрывной волной. И способа вернуться домой у Холла не осталось. Он принял случившееся со смирением. Возможно, здоровье не позволяло сопротивляться. Возможно, он просто устал бороться с обстоятельствами.

Спустя шесть недель, ранним утром сентября Олли обнаружил себя в своей кровати. Не в силах поверить в это, он доставал со дна памяти обрывки последних событий в поражённом ядерным взрывом городе. В то утро, он прогуливался с местными детишками. Когда небо затянула мгла, журналист собрал малышей с глазами цвета солнца вокруг себя, намереваясь отвести их в центр реабилитации. Но не успел. Долину накрыл тайфун.

Холл рыдал как мальчишка, подвывая и раскачиваясь из стороны в сторону. Он не чувствовал ни радости, ни облегчения от того, что вернулся к собственной жизни. Он не мог забыть белые глаза детей.
"Где эта проклятая камера?" — размазывая слёзы Оливер кинулся искать злополучную технику. Перевернув квартиру, ничего не нашёл. И только случайно брошенный взгляд на фотографию в рамке на стене в гостинной расставил все точки над и: Хэм Дарт улыбался своей широкой добродушной улыбкой, держа в руках оплавленную раритетную вещицу...

иллюстрация Анастасии Львовой (https://vk.com/nassy_mouse)