Чёрный ворон, что ты вьёшься?

(быль)

Что может быть восхитительнее утренней поездки в пустом грохочущем трамвае вдоль Днепра к святому источнику у подножия лаврских гор, друзья ?

И вот в таком трамвае, совершенно безлюдном, если не считать вагоновожатую, я и ехал ранним летним утром, свежим и целомудренным, как невеста на  дагестанской свадьбе. Ехал, глядя на зеркальную гладь чудесной реки, воспетой Гоголем и лаврскими летописцами, с сумкой, в которой лежало несколько пустых пластиковых бутылей, чтобы наполнить их водой из родника у стен Киево-Печерской Лавры.

Душа моя ликовала от восторга. Неописуемой красоты рассвет занимался в небе !

Солнечные  лучи затопили трамвай и превратили дребезжащие стёкла трамвайных окон в сплошной ослепительный пожар. Они взахлёб, перебивая друг дружку, спешили поведать мне об огромном пути в космосе, который проделали, устремившись от Солнца к Земле, чтобы прокатиться в этом утреннем трамвае и наполнить его хрустальной симфонией тепла, света и счастья.

Окна в салоне трамвая были приоткрыты и влажный ветерок, дувший с реки, слегка  холодил моё лицо и освежал дыхание.

Я сидел, закинув ногу на ногу, "как король на именинах", по выражению сочинителей разудалого блатного шансона, и вертел головой, любуясь красотой открывающихся видов. А виды открывались один краше другого. Справа от меня по-утреннему спокойно несла свои воды могучая река, слева нависшими над трамвайными путями кронами густых зарослей тополей, дубов, клёнов, берёз темнели лаврские горы.

"Как чертовски хорошо жить на свете !" - думал, расслабившись, я. И хоть слово "чертовски" не совсем подходило к духу тех святых мест, которые я намеревался посетить и к которым уже почти доставил меня трамвай, я со всей неподдельной искренностью своего восторга восклицал, совмещая несовместимое : "Как хорошо жить на свете, чёрт подери ! Боже, как прекрасен Твой мир !"

К роднику на горе круто вверх вела длинная деревянная лестница. Однажды я пересчитал количество ступеней на ней и их оказалось даже больше, чем на знаменитой Потёмкинской в Одессе. С юношеской  лёгкостью взбежал я по ступеням, почти не запыхавшись, и подошёл к источнику. Людей около источника не было. Видимо, я  приехал на самом первом трамвае. Это обстоятельство обрадовало меня, так как вода из источника течёт тоненькой струёй и порой, чтобы переждать небольшую очередь, приходилось стоять очень долго.

Наполнив бутыли, я с уже довольно тяжёлой сумкой сошёл вниз к подножию горы и к трамвайной колее. Поразмышляв, стоит ли мне ожидать трамвая, и решив, что не стоит, так как ранним утром здесь они ходят редко, я пошёл по направлению к оживлённой транспортной магистрали, до которой отсюда было не так далеко - меньше километра.

Солнечные лучи слегка пробивались сквозь кроны густо нависших деревьев, обступивших отрезок того пути, который мне предстояло пройти пешком. От этого тёмный зелёный тоннель, образованный ими, казался не таким мрачным, каким обычно бывал в дни непогоды. Я шёл по этому широкому полутёмному зелёному тоннелю и напевал вслух весёлую песенку из детского репертуара :"Как нам весело шагать по просторам, по просторам, по просторам !..." Ни души не было кругом.

Внезапно откуда-то из густых древесных зарослей вылетела огромная птица. Это был ворон. Таких огромных воронов мне не доводилось видеть никогда ещё в своей жизни ни до, ни после этого. В городе жили обычных размеров городские ворОны. Но этот ворон был раза в два больше этих ворон. Он был угольно-чёрным. Тяжело взмахивая своими огромными крыльями, он стал низко, чуть выше моей головы, кружить надо мной.

Круги, которые он раз за разом совершал, облетая меня, были такими, словно кто-то их вымерял циркулем. Он пролетал буквально в 4-5 метрах от моей головы. Я немного оторопел и даже растерялся. Глянул на землю, надеясь отыскать камень или палку, чтобы отогнать ворона, но вокруг меня ничего такого не было  - ни камня, ни палки.

Я стал махать руками, чтобы напугать ворона. Но быстро понял, что моё махание может скорее напугать меня, чем его. Ворон кружил и мне стало понятно, что я бессилен перед ним. Он не улетит.

Я остановился, не зная, как поступить дальше. Ворон продолжал кружить вокруг меня, тяжело и неторопливо взмахивая крыльями - круг за кругом, методично и хладнокровно. Было совершенно очевидно, что он нисколько не боится меня, что любые мои мысли и намерения ему давно хорошо известны и моя беспомощность перед ним ему тоже хорошо известна.

Он кружил спокойно и уверенно, как хозяин положения, как повелитель этих древних лесных дебрей, в которых я был только случайным гостем, а он - коренным жителем и властелином.

Эти круги действовали, как манипуляции гипнотизёра. Я чувствовал, как с каждым новым кругом ясность мысли и сила воли словно покидают меня.

Сознание своего привычного человеческого превосходства перед какой-то, пусть и большой, птицей у меня быстро улетучилось. И то обстоятельство, что рядом со мной нет ни одного человека, уже нисколько не радовало меня.

Признаюсь, что я тогда немного растерялся. Путь до магистрали, который мне казался до этого момента небольшим, показался теперь бесконечным. Я видел, как там, где-то вдали, в конце тоннеля, светит солнце, мелькает городской транспорт. Но как далеко теперь был этот солнечный свет !

Хоть бы трамвай показался, хоть бы проехал, грохоча, мимо ! Но трамвая не было и не было никого, кто помог бы мне выйти из состояния гипноза, в которое ввергла меня эта птица.

А ворон всё так же спокойно и низко кружил и кружил вокруг меня, следуя за мной, как тень, и ни на минуту не прекращая своего кружения. Он кружил так, словно сросся со мной, словно исполнял какой-то древний магический ритуал, смысл которого был мне неведом, но не сулил ничего хорошего. Каким-то зловещим,  погребальным, кладбищенским холодом веяло от этого ритуала, совершаемого могучей птицей, которая была старше меня на десятки, а может быть, сотни лет.

И мне стало казаться, что это не ворон, а оживший, вышедший из древних лаврских пещер затворник, безжалостно давший себя замуровать в подземелье, в узкой келье,  как рассказывают экскурсоводы. И по тому знаку, что в маленьком окошечке, куда ему монахи клали скудную пищу и ставили кружку с водой, хлеб и вода остались нетронутыми, монахи поняли, что он умер. Тело его погребли, но оно не разложилось, превратившись в нетленные мощи, а душа...а душа воплотилась в этого чёрного тысячелетнего ворона. И теперь она преследует меня.

Нет, это не монах ! Это сошедший с ума могильщик, который так увлёкся погребением тысяч погибших после разорения Киева ордами Батыя киевлян, что всё ищет на протяжении столетий непогребённые тела. И я в его глазах - одно из них.

Но кто бы он ни был, он никогда теперь не отступится от меня. Отбиться от него невозможно, убежать тем паче. Он что, решил преследовать меня до конца моих дней ? Чего он хочет от меня ?

Особенно была страшна и навевала на меня ужас его спокойная, угрюмая уверенность в своём неоспоримом духовном и физическом превосходстве надо мной и моей абсолютной человеческой незащищённости перед его силой и могуществом. Он словно говорил мне: "Смотри, жалкий человек, как ты слаб и ничтожен передо мной, перед тайной, которую разгадать тебе никогда не суждено и которой владею я. Сейчас ты споткнёшься, упадёшь и никто тебе уже не успеет помочь, а я сделаю с тобой всё, что захочу ! О, человечек, жалкое, ничтожное создание, возомнившее себя царём Природы ! Убедись сам в том, как ты жалок и смешон ! Сейчас, сейчас ты упадёшь и я выклюю тебе твои бесстыжие глаза и вырву тебе твой болтливый язык ! Ха-ха-ха ! Кар-р-р ! Кар-р-р ! Кар-р-р !"

Липкое, отвратительное, ещё неизведанное никогда мною прежде чувство какого-то животного страха из области солнечного сплетения мерзко и тошнотворно стало подниматься во мне, сковывая дыхание и заставляя чаще биться сердце.

"Что за чертовщина ? Чего ты испугался ? Что он может тебе сделать ? Ты гораздо сильней, успокойся ! Возьми себя в руки !" - повторял я себе. Но сумка с бутылями стала вдруг непомерно тяжела и тяжелела с каждой минутой. А ворон кружил и кружил, изредка издавая зловещий хриплый крик.

Я непроизвольно начал читать про себя молитву "Отче наш" и пошёл быстрее. Однако ноги мои словно приклеились к дороге. С большим трудом я отрывал их от земли. На ворона я старался не смотреть, чтобы не выдать своего замешательства. Но всем сердцем я чувствовал его присутствие рядом со мной.

Что-то подобное, вероятно, испытал философ Хома Брут в повести Гоголя "Вий", когда мёртвая панночка кружилась вокруг магического круга, который он очертил мелом.

Я вдруг понял, даже не понял, а ощутил всей душой, что не этот ворон так смутил меня. Он лишь исполнитель, лишь выражение чьей-то могучей воли. Проучить и напугать меня решила какая-то неведомая сила, которой чем-то не понравилось моё присутствие в её владениях. Она и явила себя в образе этой чёрной, огромной птицы, о которой в древности сложено столько сказок и былин, а в наши дни - стихов и  песен.

Я шептал "Отче наш, сущий на небесах..." и шёл, шёл, шёл. Время остановилось. Мне показалось, что я шёл тысячу лет. Но всему, даже мистическому ужасу, наступает конец. Солнечное пятно, которое было бесконечно далеко от меня, вдруг вспыхнуло так ярко, что я прищурил глаза. Тоннель закончился, я вышел к людям, к автобусам и маршруткам, в круговерть будничной городской жизни.

Ворон исчез так же внезапно, как и появился. Он исчез так, словно его никогда и не было вовсе, А всё, что было, было лишь сном, лишь моей фантазией, грёзой, которая улетучилась, как туман над рекой.

Солнце уже высоко поднялось над землёй и жарко светило. Вокруг меня текла привычная жизнь, полная суеты, треволнений и забот. Люди спешили куда-то по своим важным человеческим делам. Шёл 21 век - век высоких технологий, компьютеров, интернета, век роскошных автомобилей и беспилотных летательных аппаратов, век искусственного интеллекта, способного превзойти интеллект человека.

Продолжать идти в ногу с 21 веком я больше не мог. Силы окончательно покинули меня. Я поставил сумку на землю и сел рядом с ней. Пот струился по моему лицу ручьём. От моей взмокшей рубахи валил пар. Я был мокрый весь до нитки, словно вышел из бани. Люди проходили мимо, с недоумением и насмешкой глядя на меня. Вероятно, они решили, что я пьян.

Посидев на земле несколько минут, я поднялся, взял сумку и тихо побрёл к автобусной остановке.