баллада о моём Детстве - семейная сага

  С лёгким сердцем, товарищ, можешь пропустить эту "чепуху", т.к. эта сага - слишком личное, адресована моей семье и выложена здесь для возможности легкого доступа к этому тексту моим близким и друзьям нашей семьи, может быть, случайно заглянувшим сюда. Для постороннего читателя эта семейная история не предсталяет интереса, в том числе ещё и потому, что очень многое в ней будет непонятно. 
  Ниже в списке моих более ранних "произведений" есть другая "баллада" – "о расстрелянной Совести", которую я действительно рекомендую для прочтения, особенно – внимательного ознакомления со сносками к ней, ради которых она и написана.



Как мы Бога порой ни просим,
Не вернуть нам прожитых лет.
Время мчится из лета в осень,
А из осени в лето – нет!

Все, как будто, предельно ясно:
Нашу юность не возвратить,
Ведь из фарша не сделать мясо,
Даже, если назад крутить.

А была бы такая возможность,
Я б в любые долги залез,
К чёрту всякую осторожность.
И даёшь временной экспресс!

Тело молнией бы метнулось,
Башмаки бы стёр о перрон,
Но на литерный "старость-юность"
Заскочил бы в последний вагон.

Этот шаг в никуда опасен,
Но чтоб в юность попасть опять,
Я на общий вагон согласен,
Или в тамбуре постоять.
                Сергей Исаев 911

но даже, если время вспять
метнётся, всё с пути сметая,
осколки вместе собирая,
нам память сердце согревает,
и оживёт душа опять.
сосуд затейливой огранки,
в нём сокровенное храним,
он мягок, ломок и раним,
мы умираем вместе с ним,
оставив в память фото в рамке.
                Олег Вайс


«Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше»
                (Мф. 6:19-21)

"И удаляй печаль от сердца твоего,
и уклоняй злое от тела твоего,
потому что детство и юность - суета".
                Книга Екклесиаста

Я воспоминанием спасаюсь,
Ухожу в любимый день иль год.
Силами в минувшем запасаюсь
Против всех сегодняшних невзгод.
                А. Дементьев


Время наших жизней тикает упрямо,
уводя нас стёжкою от Детства далеко,
в нём остались наши молодые мамы,
на руках носившие нас тогда легко.

Краснопитерская, ставшая  –  Чуйкова,
Аллея Героев, фонтан "Дружбы народов" – 
ареал обитания Детства,
наших игрищ и "дальних походов".

До сих пор моя память слух режет,
то  –  тележек подшипников скрежет
инвалидов Войны обезноженных,
на асфальте, увы, расположенных,
они смотрят задумчиво  –  прямо
и ползут по жизни упрямо...

Война  гулким  эхом  своим
в  детских  душах  ещё  грохотала
и  казалось,  что –  несокрушим
Мир,  который  страна  созидала.

Хочу я  –  в Детство, хоть  –  кричи
(где обезьяна Чичичи продавала кирпичи,
а в полёте  –  пусто, выросла капуста),
как здОрово в нём было жить!
Там  –  баба Валя  –  у печи,
ораву, чтобы накормить…

Со мной намучилась она,
прозвав меня  –  "мешком г…на"
за то, что «НАКОРМИТЬ  меня!»
была её повестка дня,
одна была во мне черта  –
не ел я в детстве ничертА!)

Хотя звучало романтично:
в армянском так - "меджювал кхак",
но я считаю – не этично
прозвать так внУка, как-никак..!

И, чтоб я хоть чего-то съел,
открывши рот от изумленья,
там Вовка творчеством кипел,
на кухне ставя представленья.

Сдвигая у баяна мЕхи,
он резко зонтик открывал,
чтобы баняня без помехи  –
мне ложку  –  в рот, и  я  –  глотал.
               
Ах, если б видел, кто из вас
как он почти впадал в экстаз,
словно шаман-колдун скакал,
когда я пищу принимал!
               
Как он крутИлся и вертЕлся,
что б я, хоть чУточку наелся,
как Эсамбаев танцевал
и зонтиком жонглировал!

Но я как мог терпел – не ел,
не потому, что не хотел –
дух твОрчества в нем пробуждал 
и технику оттачивал!

Все детство я недоедал,
но режиссера – воспитал,
что б вы могли сказать мне просто:
"спасибо, брат, за донкихотство,
не зря ты в детстве голодал -
искусству этим помогал,
чтоб мог прославить Вова джян
клан сталинградский – Казанджан"!

Зато на фоне, на моём,
Андрей, сметавший всё подряд,
был назван зОлота мешком,
чему до сей поры он рад. 

Воспитанник – мой брат Андрюша,
любивший очень в детстве кушать,
амурчик пухлый, златокудрый,
(теперь юрист – ужасно мудрый,
а был – сопливый мальчуган!)
в придачу мне когда-то дан.

Пантелеймоном назван дядей,
который сам был в Ленинграде,
когда на Свет явился Пантик,
в оправе золотой - брильянтик
моей, да и его мамани,
которая считала «mani»
от дня аванса до получки,
но не дошла она до ручки,
не проматалася вконец,
как  то  –  Онегина отец.

Да, что я всё – о матерьяльном,
пора сказать о самом главном,
как был разочарован я
(здесь я пишу всё без вранья),
как был душевно потрясён(!),
когда с роддома принесён
комочек красный, весь в зелёнке,
из распахнувшейся пелёнки
представший взгляду моему
и, как Герасим на Муму
смотрел, и в толк не мог я  взять,
как на ТакОе (!) мог сменять,
при приближАющемся лете,
мечту  я  – о  ВелосипЕде?!!!

Но, слава Богу, всё ж купили…
«Салют» мне к лету подарили,
плюс, мне коляску доверяли,
по пустырю мы с ней гоняли,
в неё Андрюшу положив,
себя конем вообразив,
каких мы с Мишкой виражей
не вытворяли только с ней(!),
когда ж младенец вылетал
из перевёрнутой коляски
(а был при этом он без каски!),
его обратно водружали –
гонять мы снова продолжали
по пустырю на пару с Мишкой,
ну и само собой – с братишкой,
что мирно дрых в своей коляске,
не замечая дикой тряски.

Бог идиотов, верно, любит,
и потому он нас не губит.
до сей поры, с нами играет,
нам испытанья посылает.

Мой златокудрый младший брат –
(спортсмен, курсант и адвокат,
тогда – воспитанник мой был,
в него я всё, что мог, вложил)
мог отжиматься бесконечно,
подтягиваться с уголком,
садиться на шпагат, конечно
и сачкануть – не дураком.
 
Он на одной ноге свободно
присесть мог шесть десятков раз,
наш труд с ним не пропал бесплодно,
о том ещё мой будет сказ.

Баняня – воплощенье Доброты,
грозила нам: "как приучу я руку бить!",
но не было для внучьей детворы,
примера лучшего – как надо нас любить!

Хоть стрёмным прозвищем меня
баняня в детстве наградила,
я знаю – больше всех она
меня из внуков и любила.

Я дался ей большОю кровью
и нервов кучу измотал,
зато баняниной любовью
своё я Детство пропитал.

Когда любимый мой пирог
один на всех она пекла,
рассчитывать я твёрдо мог –
мне б половину отдала.

Пирог лимонный «Правдой» стал,
когда из печки «Сталинград»
был извлечён, как нелегал –
как я ему тогда был рад!

"Серёжа, ты – с работы, кушать будешь?"
из года в год я слышал от неё,
да, разве же такую позабудешь?
Баняня – счастье детское моё!

У ней для каждого из внуков был припас,
конфеты – Варту, Димке – сухари, мне – квас,
мы принимали всё, как Божий дар
и пили Детства своего нектар.

"Тёть Валя, женщина – друг человека!" -
однажды Петросик над ней подшутил,
"да хватит хвалить тебе, Петька!"
он тут же бессмертный ответ получил.

Всю жизнь – в работе, рук не покладая,
Валюша всех кормила неустанно,
теперь со Стёпою следят они из Рая,
как жизнь переменилась несказанно.

А деда Стёпа – наш педант
улыбкой был вооружён,
одет и выбрит, словно франт,
ел только вилкой и ножом.

Логарифмической линейкой
нас с математикой мирил –
смещал стекло и двигал рейкой,
ответы вмиг нам находил.

Стихи дед помнил на французском
те,  что  в  гимназии  учил,
в  кругу  семьи,  конечно  узком,
из  них  фрагменты  приводил.

"Онегина"  дед  знал  дословно,
тогда  казалось  это  –  нормой.
Русский  язык  стал  мне  основой  –
и  содержанием  и  формой.

Всегда со всеми он шутил,
скандалы превращая в смех,
и всяк кто знал его – любил,
у всех наш дед имел успех.

На всех родительских собраньях
дед скромно страждущим вещал,
что только "собственным примером"
он воспитанье освещал!

Курил  дед  сигареты  «Шипку»,
читал  газеты  скрупулёзно,
как будто в них искал ошибку,
лишь это делал он серьёзно.

Играть равно – «беситься» было,
когда  нас  Ирка  заводила  –
всё  ходуном  вокруг  ходило,
и  всем  казалось  это  –  мило…

Но  было  нам  дано  мерИло,
чрезмерно,  чтобы  не  скакать,
нас слово деда просветило:
во всём, мол, "меру надо знать"!

Брат Ханчурам (Вартан) с братаном Митькой,
крутили  уши  младшему  –  Андрюше,
за то, кАк был кудряв красавчик наш,
был ими прозван он – Бурнаш.

Был наш Андрюша для братов –
(Бурнаш,  Пантюхин,  Сианук)
предметом  для  экспериментов,
хлебнул  он  Бонивура  мук.

Но став по боксу чемпионом,
он старшим братьям мстить не стал,
стал – оптимизма эталоном,
бьёт его юмор – наповал!

Всё  детство  мы  с  Вартаном  провели,
за  нами  младший  Митька  увязался
и  эти  двое  дружбой  проросли,
Вартан  меж  нами  просто  разрывался.

С  Митьком  модели  клеил  он,
со  мной  модернизировал  квартиру,
мог  разобрать  он  синхрофазотрон,
съесть три кило конфет и два – зефиру.

Все фантики конфет, которые он съел,
я у себя в карманах находил,
всё это я, конечно же, терпел,
лишь в шутку только кулаком грозил.

Он  с  детства  –  «самоделкин»  был,
всё,  что  ни  попадя  чинил,
затем  на  зубы  перешёл
и  в  них  профессию  нашёл.

Когда б руками золотыми
его не наградил бы Бог,
кто бы красивыми зубами
из нас похвастаться бы мог?

Поставив  зубы  всей  семье,
конечно  в  т.ч.  и  мне,
он  руку  на  родне  набил
и  лучше  стал  ещё,  чем  был!

Нас  балует  его  искусство,
клянясь,  могу  я  «зуб давать»,
во  рту  моем  не  будет  пусто,
приду к нему я зуб вставлять.

Охваченный  мирской  заботой,
я  часто  вспоминал  тебя,
жуя  свой  хлеб  твоей  работой,
мой  брат,  конечно  же,  любя.

Лишь добрым словом «за глаза»
мы все  Вартана  вспоминаем,
как  минимум,  в  день три  раза,
когда  мы  пищу  принимаем.
 
Имея  золотые  руки,
ему  грешно  Судьбе  пенять,
ведь наш Вартан не знает скуки –
всегда есть рот, что б их занять.

Но когда ему  всё  пообрыднет,
то  берёт  Вартан  ледоруб,
и  уверенно  в  гору  шагает,
хотя, вовсе Ханчурик  –  не дуб.

Его горами заразил
наш самый младший дядя – Вовка,
потом Варт сына приучил
ходить в горах легко и ловко.

"Варт дышит полной грудью,
живет  он  многотрудно,
стихии  подставляется,
не прячась  в  городах,
с  Вартаном  мне  уютно,
где  кажется  безлюдно,
хотя  порой  бывает –
совсем даже не ах".*

Ведь, даже я в восьмом году
дал заманить себя на гору,
мне не забыть, даже в аду,
как звал на спуске маму Флору!

За тО на память знак мне дан,
мол, альпинист  я – СССР(!),
вручил  его  мне  брат  Вартан,
как  мастер  спорта  и  тренЕр.

"Все  звезды  небосклона
к  Вартану  благосклонны,
усердно  ему  светят,
хоть – с фонарем,  хоть –  без,
спускаются  на  плечи,
когда  идет  по  склону,
ах, только не прожгли они 
бы  фирменный  комбез"!**

И когда, было так, провалился
он в расщелину между льдин,
хоть от звёзд он слегка отдалился,
они,  вдруг,  засияли  над  ним.

Искать  на  ж..у  приключенья
его  любимое  занятье,
и  сноуборд  –  не  исключенье
хоть  не  бонтон   –  сие  понятье.

Пройдя  дорогою  тернистой
острейших  жизненных  коллизий,
оставил  Вартик  душу  чистой,
после  утраченных  иллюзий.

Давно для всех уж  –  аксиома,
Вартан  –  прелестнейший субъект,
в семье, с друзьями ли вне дома,
всеобщей он любви объект.

Он,  словно  черноухий,
по  жизни,  Белый  Бим,
и  мухи  не  обидит
и  всеми  он  любим!

Писклявый Димка был в пятнадцать лет –
соплёй  перешибёшь  –  на  вид,
в шестнадцать стал – красавчик и атлет,
ну,  словно,  Микеладжело  –  Давид.

Прислал мне в часть он кучу фото,
где сам блистал  мускулатурой,
дивилась  им  вся  моя  рота
и восхищались все его фактурой.

Я ездил к Димке в Пушкин – навешать,
с ним обошли мы вместе Ленинград,
никто тогда не мог нас  разобщать,
был он мне, знаю, как ему я  –  рад.

Прощаясь,  помню,  мы  всплакнули,
я  –  в  тамбуре  и  на  перроне – Димка,
нас  братства  чувства  захлестнули,
плечом  к  плечу  глядим  мы с фотоснимка.

Он,  до  сих  пор,  в  любое  время  года
с  утра  бежит  рысцой  и  –  не  стонать...
прохожие  косят  на  сумасброда,
а  Митьке  –  с  колокольни  наплевать!

А  д.Эдик  наш,  мне  ставший  дяпой,
был  нам,  как  пионер-вожатый,
он  строил  нам  умы  и  души,
висели  мы  на  нём,  как  груши.

Да,  Дедик  наш  –  Авторитет,
учил  и  помогал  нам  постоянно,
создал  "Воскресный  Университет",
где  мир  мы  постигали  многогранно.

В  нас  к  приключеньям  тягу  зародил –
то  "Китоход",  то  "Мэзэрэт"  водил,
к  хорошим  книгам  вкус  привил
овчаркой  Диной  детство  осветил.

Служил  солдатом,  офицером,
два  раза  долг  отдал  стране,
во  всём  был  для  меня  примером,
и  до  сих  пор  тАк  дорог  мне!

На  стреме  он,  хотя  и  не  в  седле,
"Маруськой"  бросил  уж  давно он  править,
найдешь  такого,  разве  у  Тарле,
да тот  был  меньше  ростом, что  лукавить!
               
Один  -  на город, значит  -  на мильён,
второй такой, быть может, - в Ереване –
Ерванд*** -  забытый в памяти времен,
словно близнец, его на голубом экране.
               
Он –  лучший дядя, чем иной отец,
он нам пример являл свой, как науку,
надеюсь я, что не познаю скуку,
что знал Онегин – редкостный подлец.

И  младший – Чанчлик, Вовка – дядя,
отметить  надо,  правды  ради,
хоть не  был  он  в  авторитете –
всегда  у  нас  был  на  примете,
наш  самый  творческий  колосс
чуть-чуть  пораньше  всех  нас  рос.

Но всё ж  Высоцким  и  битлами,
сказать по правде,  между нами,
ему  обязаны  мы  были,
сие, до сих пор, – не забыли!

Семейную  снял  сагу  «Репку»,
где  показал  –  какою  крепкой
семья  была  у  Казанджанов  –
на зависть всех семейных кланов!

Теперь-то он – в авторитете –
заслуженный  культур-мультур,
his «Подиум»  –  the  best  на свете,
он  там  –  король  и  трубадур.

Кроме  премьер  калейдоскопа,
где  каждая  всегда  –  аншлаг,
галопом  Вова  снял  Европу,
иначе  он  не  мог  никак!

Люстра  души  моей  –  Маняня,
одна  тащила  меня  с  братом,
своей  любовью,  сердце  раня,
нас  осыпала  словно  златом!

Мы  в этом  золоте  купались,
росли  как  будто бы  в  Раю,
воспоминанья  те  остались
и  согревают  жизнь  мою.

Как  мама,  приходя  с  работы,
несла  нам  в  сумке  лимонад,
вмиг  растворялись  все  заботы,
жизнь  шла  на лад, и  я был рад.

Я "бредил музыкой" всё детство,
мечтал стать только скрипачом,
не знал, лишь, как найти мне средства -
купить где скрипку и почём?

Когда ж Судьба мне подфартила,
вдруг, детской скрипочкой в комке,
мне мама скрипку не купила,
сказав - таланта нет во мне!

С тех пор по скрипке я вздыхаю
и этим маму "укоряю",
всё время ей напоминаю,
что я без скрипки - "пропадаю"!

Так мама Флора нас растила – 
уча,  кормя  и  одевая
и,  между  делом,  подарила
нам Детство – воплощенье Рая.

Харьков – моё дошкольное лето!
Вадик в нём Вовкиной был мне заменой,
меня он разыгрывал часто. За это
я постоянно с ним был «на измене».

Я вил верёвки с тёти Шуры,
она ж –– мне гоголь-моголь била!
Не знал добрее я натуры! 
За чтО она меня любила?

Я в памяти Детство листаю,
любовно мусоля страницы,
на каждой из них, точно знаю,
есть образ Каргуши сестрицы.

Писал в двухтысячном я, Ир –
мой детский остров Альтаир,
наперсница забав и игр,
ты Детства моего – кумир!

С тобой мы ссоримся, как прежде
и, кажется, давно не те
все наши веры и надежды,
что были в детской простоте.

Назло  размолвкам  и  печалям
тебя  люблю,  моя  Карга,
пусть – мчим  по разным  магистралям,
одной  реки  мы  –  берега.

Но  Детство  мое  Золотое,
теперь  может  мне  только  сниться,
в  нём  образ  ушедшего  друга
и твой  –  ненаглядный, сестрица.

Пример дружбы явили нам Павлик с Петром,
крепче многих родных, два кузена дружили,
в шутку «ящиком» звали друг друга, потом
эстафету  любви  мы  от  них  получили.

Мы любим Б-бск, жаль нет там Яшки,
к  нему  в  Воронеж  ездит  Пашка,
что б  брата  старшего  обнять,
тоску  сердечную  унять.

Да,  было  дело,  мы  с  Вартаном
в  Б-бск  на  каникулы  валили
и  с  Пашкой,  Яшкой  –  меломаном,
чего   там  только   не   творили!

Я,  даже,  брал  с  собою  гантели,   
и   братьев   заставлял   «качаться»,
правда – насильно,   не   хотели
они,  увы,   тренироваться.

Чтоб  откупиться  от  гантелей
мне  Яшка  рисовал  сраженья,
Вартан  же  с  Пашкою  потели,
не  видя  от  меня  спасенья.

Там  хлебосольный  дядя  Петя,
коль  за  столом  откроешь  рот,
мгновенно  в  рот  тебе  –   котлету
воткнёт  он  от  своих   щедрот.
 
Пашка  –  круглолицее   Добро,
Яшка  наш  –  апофеоз  таланта!
в  памяти  всё  жИво  –  не старО,
бережно  храню  свои  брильянты…

Одних  уж  нет,  они  далече,
в  лЕту  ушли  наши  предтечи.
Золотой  окаём  наши  души  хранит
и скрепляет  семью  наших  мёртвых  гранит.

И, может быть, ты встретишь их или они тебя,
там, где уже нельзя сказать, что каждый  –  за себя,
где  мириады  душ  парят, как  бабочки  во  мгле,
и детским всё покажется, что было на Земле…

Пора  сказать  о  дяде  Паше,
после  Валюши, он – ВСЁ  наше!
Умней  меня он  во  сто  крат,
в  семье  у нас  он  –  как  Сократ,
хоть был  –  простой  рубаха-парень,
потом  был  –  дед-рубаха  он.

Павлюнтий  наш  –  Наполеон,
хотя  гражданский  –  без  погон,
он,  безусловно,  чтил  закон
(здесь от меня ему - поклон),
и  каждый  вечер  телефон,
крутил  он,  начиная  "шмон",
и  мы,  услышав  этот  звон,
заране  зная  откель  он,
ему  задорно  отвечали,
спокойных  снов  ему  желали.
(Обычай  превратив  в  закон,
продолжил  тот  "вечерний звон",
его  последователь  –  Зон,
чем  радует  Флоренсу  он).

Хоть  диссидентом  он  не  был,
но  вольнодумцем  всё  же  слыл,
и  либеральным  был  папашей,
прощал  всё (не в пример мамаше)
он  детям,  любящим  его
сильнее  ока своего!
Хотя  читать  их  заставлял
и,  даже, план  им  составлял –
сколько  страниц  им  в  день  прочесть,
в  общем  всё  делал  -  честь по  честь.

Мой  дядя  –  самых  Лучших  правил!
Красиво  тосты  говорил,
политбюро  он  в  них  хвалил,
конечно,  не  всерьёз  –  шутил,
он  с  юмором  всегда  дружил,
как  мы  его  –  он  нас  любил.
Любил  он  всех  –  плохих  и  добрых,
красивых,  умных,  благородных,
и,  даже,  всех  –  наоборот,
любил,  короче,  –  весь  народ,
который,  тем  же  отвечал,
в  любви  наш  Павлик  пребывал.
Народ  желал:  «Так  будь  здоров!
Живи  хоть  сорок  сороков!
Будь  с  нами  до  скончанья  века!
Не  знаем  лучше  человека»!

В  нём  внутренняя  красота
удачно  сочеталась  с  внешней,
а  мощь  ума  и  быстрота
казалась  вовсе  нам  безбрежной.

Наш  дядя  Павлик  –  чемпион
в  раздаче  прозвищ  всем  подряд,
в семье без клички был, лишь, он,
никто не встал с ним в один ряд.

Лишь в склоне лет детьми своими
был прозван Павлик – Римским папой,
за то, как был привязан к Римме,
словно, к депо – вагонвожатый!

Ведь в жизни этой – кутерьмы,
средь лета, осени, зимы,
она была бессменно с ним,
был он за ней, как херувим,
заботами её храним,
ею обласкан и любим,
был  от  неё  неотделим,
в прямом и переносном смысле,
он без неё буквально киснул.

Так  и  живём  мы – заклеймённы:
Карга,  Зон,  Пантик,  Ханчурам,
Холера,  Чанчлик  –  поимённо
кто  есть  кто?  Ясно  только  нам.

Дядя Павлик (избранным – папаша!)
прозвал  Генштабом  отчий  дом,
пока жива была Валюша
мы часто собирались в нём.

Пришли  иные  времена,
всё  поменялось  кардинально,
прошла,  как  будто  бы  война…
жизнь  стала  вовсе  ненормальной.

И  рефреном  слова  продолжают  звучать,
те,  что  дядя  мой  Павлик  любил  повторять,
в  них  –  надежда народа – на последний редут,
"Придут  НАШИ,  порядок  они  наведут"!

И  батумский  моряк  Павлик  –  дядя  другой
вторил  тёзке  братишке,  тряся  головой,
видя  –  как  дураки  своей  гибели  рады:
"что  творят  чубайсята  –  дегенераты"?!

Сквозь боль в сердце память листаю,
любимые  глажу  страницы,
хоть  трезвым  умом  понимаю,
ничто  больше  не  повторится.

Теперь  мне  душу  греет  фото
где  все  ещё  мы  –  только  дети,
спасибо  Яшке  за  работу  –
плюс двух Петровичей в портрете.

Жаль  трогательной  Юльки  нету
на  фото  в  семьдесят  седьмом,
через  два  года  только  летом
услышал  крик  её  –  роддом.

Алёнка  с   Анкою   успели
и  на  колени  бабы  с  дедом
они  в  младенчестве  присели,
то  было  в  час  перед  обедом.

Смотрю  и  вспоминаю,  дыханье  затая,
ах,  как  же  переменчивы  изгибы  бытия,
как  вместо  коммунизма,  свободы  культ  пришёл,
в  котором  каждый для себя то, что хотел  – нашёл.

Одни,  душою  просветлев,
немного  ближе  к  Богу  стали,
другие,  словно,  в  клетке  лев,
живут  на  дне  своей  печали.

Но  есть  и  те,  кто  ловит  кайф
средь  жизни  этой  –  жижи  мутной,
боюсь,  закончится  вся  life,
как  и  всегда  в  России  –  смутой.
           ...
Порушена,  осыпалась  страна  –
что была дОмом, крЕпостью для нас,
пришли,  увы,  другие  времена,
с лицом похожим на... противогаз…

Ах,  какая  была  страна!
И,  что  стало  с  нею  теперь?!
Наша  Родина,  словно  –  рАна
и  терзает  её  хищный  зверь.
              …
"Мы  живём,  под  собою  не  чуя  страны",
лишь  в  ночном  забытьи  видим  детские  сны,
когда  Родина  наша,  равнялось  –  семья,
тогда  ВСЕ  были  ВМЕСТЕ  и  счастлив  был  я.


 Благодарю Бога за дарованное мне счастье родиться и произрастать в России, в моей семье – сталинградском клане Казанджанов-Мулкижданянов, основанном в Сталинграде Казанджаном Маркозом Павловичем и его женой Ануш,  их сыном (моим дедом) Казанджаном Степаном Марковичем (наполовину, по матери, Мулкиджаняном) и слившимся с ним родом Мулкиджанянов - моей любимейшей, до боли в сердце, бабули Валентины Михайловны.  Светлая память им и Царствие Небесное (в чём ни у кого, знавших их, нет ни тени сомнения).

                июнь  2021
Сноски:
*,** - фрагменты из песенки, написанной в 2002г. к 40-летию Вартана в приэльбрусье.
***Ерванд – персонаж, учитель французского языка, представитель интеллигенции, в армянской сватовской делегации из телефильма «Невеста с севера».